История Англии для юных - Чарльз Диккенс

Не исключено также, что Томас Бекет имел против короля тайный зуб. Скажем, король мог как-нибудь уязвить его самолюбие. Это вполне похоже на правду, потому что короли, принцы и прочие великие мира сего обожают дразнить своих фаворитов. Даже маленький случай с пурпуровым плащом должен был задеть надменного вельможу. Никто в Англии не знал лучше самого Томаса Бекета, чего ждет от него король. За всю свою блестящую жизнь он еще никогда не занимал положения, которое позволяло бы ему перечить государю. Теперь же, получив гордый титул главы церкви, Томас Бекет решил, что войдет в историю либо как победитель монарха, либо как побежденный им.

Он разом перевернул весь свой жизненный уклад: распрощался с веселой свитой, стал есть черствый хлеб и пить затхлую воду, натянул на голое тело грязную дерюгу, кишащую вшами (нечистоплотность считалась тогда признаком святости), наловчился бичевать себе спину в наказание за прошлые грехи, переселился в тесную келью, взял за правило каждодневно омывать ноги тринадцати беднякам и принял вид великомученика, насколько это допускала его наружность. Если бы Томас Бекет посадил на коней не двенадцать, а двенадцать сотен мартышек и составил поезд не из восьми, а из восьми тысяч фур, он не поразил бы людей так, как поразил этой великой переменой. Вскоре архиепископ Кентерберийский сделался притчей во языцех, совершенно затмив собою канцлера.

Король был очень на него зол и озлился еще пуще, когда новоявленный владыка, заявив, что земли, изначально принадлежавшие церкви, должны быть ей возвращены, потребовал себе королевский Рочестерский замок вместе с городом Рочестером. Не успокоившись на этом, он постановил, что никто, кроме него самого, не властен назначать священников в приходы, входящие в его архиепископство. Когда же один кентский дворянин пренебрег этим постановлением, Томас Бекет предал его анафеме.

Анафема, подобно интердикту, о котором я рассказал вам в конце предыдущей главы, была мощным оружием церковников. Анафемой они отлучали человека от церкви и ее таинств и проклинали его от макушки до пят во всем, что бы он ни делал: стоял ли, лежал ли, сидел ли, полз ли, шел ли, бежал ли, скакал ли, прыгал ли, зевал ли, кашлял ли, чихал ли, справлял ли какую другую нужду. Эта нехристианская чушь, конечно, мало кого бы трогала, — ведь изгнанному из храма никто не мешал молиться дома, а судить его мог один только Бог, — если бы не страхи и суеверия людей, которые чурались отлученных, превращая их жизнь в ад. Поэтому король сказал новому архиепископу: «Сними с кентского дворянина анафему», и получил ответ: «Ни за что!».

Раздор продолжался. Некий священник из Вустершира совершил чудовищное убийство, ужаснувшее весь английский народ. Король велел судить преступника тем же судом, каким судят обычных душегубов. Архиепископ упрятал злодея в епископскую тюрьму и выдать не согласился. Король собрал в Вестминстерском дворце торжественный совет и потребовал, чтобы отныне все священники, уличенные перед своими епископами в преступлениях против законов страны, не считались более священниками и отдавались в руки правосудия. Архиепископ и на это не согласился. Тогда король гневно вопросил, намерено ли духовенство подчиняться древним установлениям государства? И все прелаты, кроме одного, повторили за Томасом Бекетом: «Только не в ущерб моему ордену». На деле это означало, что они готовы им подчиняться, но только не в ущерб своим интересам. Поняв это, король в великой ярости покинул залу.

Тут прелаты испугались, что зашли слишком далеко. Хотя сам Томас Бекет был невозмутим, как Вестминстерский дворец, его струхнувшая братия настояла, чтобы он отправился к королю в Вудсток и пообещал соблюдать древние установления без всяких оговорок. Король благосклонно принял смирившегося ослушника и предложил собрать в Кларендонском замке, в Солсбери, большой духовный синклит. Но на этом синклите архиепископ вновь произнес слова: «Только не в ущерб моему ордену», и твердо стоял на своем, как ни умоляли его лорды, как ни плакали, пав перед ним ниц, священники, как ни хмурились толпившиеся в дверях королевские стражники. Правда, в тот раз он все-таки уступил. Древние установления (включая то, соблюдения которого тщетно добивался король) были занесены в книгу, подписаны главою духовенства, скреплены его печатью и названы Кларендонским уложением.

Несмотря на это, раздор продолжался. Архиепископ искал встречи с королем. Король не желал с ним встречаться. Архиепископ попытался бежать из Англии, но матросы не спустили на воду ни одной шлюпки, чтобы переправить его на корабль. Тогда он решил возобновить войну с королем и открыто пошел против древних установлений.

Генрих вызвал его на большой совет в Нортгемптоне, где предъявил ему обвинение в государственной измене и предложил взыскать с него, в возмещение несуществующих убытков, огромную сумму денег. Томас Бекет оказался один против всего собрания, даже епископы советовали ему сложить с себя сан и покориться королю. Великое потрясение на два дня приковало его к постели, но не сломило его духа. Он явился на отложенное судилище с огромным распятием в правой руке и сел, держа его прямо перед собой. Король в раздражении удалился во внутренние покои. Совет в раздражении удалился следом за королем, оставив Томаса Бекета в одиночестве. Он не тронулся с места. Вскоре к нему толпой вышли прелаты и объявили его изменником. Он не шелохнулся, а только промолвил: «Я понял!» Прелаты опять удалились во внутренние покои, и суд продолжался в отсутствии подсудимого. Еще немного спустя в залу чинно вступили лорды, предводительствуемые графом Лестером, которому доверено было огласить приговор. Томас Бекет отказался его слушать, заявив, что не признает полномочий этого собрания и намерен передать дело на рассмотрение папы. Когда он с распятием в руке направился к выходу, королевские прихвостни принялись хватать с пола и метать в него пуки тростника — в те времена тростник стелили заместо ковров. Архиепископ гордо повернул голову и сказал: «Если бы не мой сан, я порубил бы этих трусов мечом, коим неплохо владел в былые годы». Потом он сел на коня и уехал, прославляемый простым людом. В тот вечер его дом был открыт для бедноты, с которой он разделил свой ужин. Тем же вечером Томас Бекет тайком покинул город и под именем брата Любима, путешествуя по ночам и скрываясь днем, не без труда добрался до Фландрии.

Но противоборство на этом не кончилось. Разгневанный Генрих наложил руку на доходы архиепископства и изгнал всех родичей и приспешников Томаса Бекета, числом до четырехсот человек. Папа и король французский взяли архиепископа под свое покровительство и отдали в его распоряжение целое аббатство. Ободренный такой поддержкой, Томас Бекет в один праздничный день торжественно проследовал в главный собор, битком набитый прихожанами, взошел на кафедру и громогласно предал анафеме всех, кто стоял за Кларендонское уложение, назвав по именам многих английских вельмож и прозрачно намекнув на самого короля английского.

Когда известие об этом новом оскорблении было принесено Генриху в опочивальню, он пришел в такую дикую ярость, что разодрал на себе одежды и, словно буйно помешанный, стал кататься по своим соломенным тюфякам. Но быстро опомнившись, король начал действовать. Он приказал строго следить за всеми пристанями и побережьями, чтобы в Англию не ввезли какой-нибудь указ об отлучении или, чего доброго, об интердикте, и отправил к папе в его римский дворец посольство с богатыми дарами. Между тем Томас Бекет тоже не сложа руки сидел в Риме: он крутился лисой, строя козни против короля. Так все и шло, пока между Англией и Францией (успевшими тем временем повоевать) не был заключен мир, ознаменовавшийся бракосочетанием двух отпрысков двух монархов. Тогда французский король устроил встречу между Генрихом и его бывшим фаворитом, а ныне заклятым врагом.

Томас Бекет преклонил перед государем колени, но и тут не удержался от упоминания о своем ордене. Король Людовик Французский, как ни благоговел он перед Томасом Бекетом и подобными ему людьми, счел такое упрямство невыносимым. Он сказал, что Бекет «хочет быть праведнее всех праведников и святее святого Петра», и уехал от него вместе с королем английским. Правда, очень скоро его бедному французскому величеству пришлось униженно просить у Бекета прощения за этот поступок, и как же он был тогда жалок!

В конце концов, после множества всяких перипетий, случилось вот что. Генрих и Томас Бекет опять встретились на французской земле и договорились, что Томас Бекет будет исправлять обязанности архиепископа Кентерберийского в соответствии с обычаями своих предшественников и что король вернет ему право распоряжаться епархиальными доходами. Думаете, Томас Бекет после этого унялся? Ничуть не бывало. Как-то прознав про то, что угроза интердикта побудила короля тайно короновать своего старшего сына принца Генриха, он уговорил папу приостановить полномочия архиепископа Йоркского, совершавшего обряд, и отлучить от церкви епископов, участвовавших в церемонии. Более того, его личный гонец, просочившись через все береговые кордоны, вручил грамоты об отлучении в собственные руки епископов. Засим Томас Бекет возвратился в Англию после семилетнего отсутствия. Возвратился, хотя доброжелатели предупредили его, что это опасно, что один отчаянный рыцарь по имени Ранульф де Брок грозится перерезать ему горло, прежде чем он проглотит кусок английского хлеба.