Попрыгунья - Энтони Беркли

— Так-так, — спокойно проговорил Колин. — Боюсь, ты не совсем точно обрисовал мою личность. Боюсь, Роджер, я не настолько благороден. Этот портрет куда больше похож на тебя.

— А что, пожалуй! — удивился Роджер. — Как бы то ни было, ты понял, к чему я все это говорил?

— О да, — тихо ответил Колин. — Понял, и очень хорошо.

Он сидел какое-то время в задумчивом молчании, потом вскочил.

— Ты вниз? — спросил Роджер.

— Нет, я сейчас вернусь.

Колин вышел из зимнего сада на крышу. Сквозь стеклянную стенку Роджеру было видно, как он вдруг резко остановился под виселицей и, сунув руки в карманы, казалось, уставился на кресло, о котором столько было сказано. А потом Роджер увидел, как он достал из кармана большой белый шелковый носовой платок и тщательно обтер спинку, подлокотники и сиденье кресла. После чего неторопливым шагом вернулся в зимний сад.

— Какого…? — воскликнул Роджер в недоумении, не лишенном мрачного предчувствия.

Колин глянул на него с некоторой суровостью.

— Твоя беда, Роджер, что ты многовато болтаешь.

— Болтаю?

— Да. В данных обстоятельствах я бы на твоем месте помалкивал. Почему ты так уверен, что мне можно доверять? А если нет?

— Дорогой мой Колин, о чем ты? И что ты делал с креслом?

— Стирал твои пальчики, — спокойно отвечал Колин, — на тот случай, если ты сам забыл это сделать.

— Стирал мои…

— Да. Представь себе, я совершенно точно помню, что в тот первый раз, когда мы поднялись на крышу, никакого кресла под виселицей не было. Оно лежало где-то посередине. А знаю я это потому, что сам споткнулся об него, так что едва не упал и здорово ушиб щиколотку. На твоем месте я бы никому больше не говорил, что перенес кресло под виселицу. Это, знаешь ли, дурно пахнет.

— Но я не говорил…

— Говорил, да еще как. Имей в виду, Роджер, ты вообще слишком много говоришь. На твоем бы месте я больше ни с кем не стал бы обсуждать, убийство это было или самоубийство. Вообще больше бы и речи об этом не заводил. Опасно это, старик. Понятно, конечно, что тебе неймется об этом потолковать, но ты кончай такие разговоры. Я, само собой, тебя не выдам, поскольку считаю, что это был очень хороший поступок. Но знаешь, кто поручится за остальных?

— Лично я тут особого риска не вижу! — вяло возразил Роджер, несколько ошарашенный свирепым натиском Колина, и злой на себя, что недооценил его проницательность.

— Не видишь! — Колин фыркнул. — Вольно тебе трепаться про идейные мотивы, да на кого падет подозрение и так далее, но если ты, незаметно совершив убийство, не видишь особого риска в том, чтобы повсюду этим похваляться, то скоро твоя шея окажется в том же самом месте, куда ты сунул шею миссис Стреттон.

— Наверное, последнее дело, — горестно проговорил Роджер, — продолжать уверять тебя, что я не убивал миссис Стреттон?

— Само собой, я тебе верю, — ответил Колин без малейшего доверия в голосе.

— Спасибо, Колин, — произнес Роджер с горечью.

— И как бы то ни было, — добавил Колин, — я уже сказал, что не выдам тебя.

Пришлось Роджеру все объяснять сначала.

— Ну, во всяком случае, — рассудительно заключил Колин, — кто-то ее убил.

— Да ясно, что кто-то убил! Господи, лучше бы я не трогал это злополучное кресло. Вот что получается, когда хочешь сделать добро ближнему.

— Даже в таком случае, — самодовольно изрек Колин, — это серьезная статья, сам знаешь — подлог вещественных доказательств.

— Но черт вас всех побери, ведь дамочку убили поделом! Теоретически это, конечно, скандал — укрывательство преступника. Но тут случай исключительный. Кто бы ни совершил это благое дело, он заслуживает, чтобы его прикрыли. Ты ведь и сам поступил бы точно так же.

— Нет, — решительно отрезал Колин. — Я сказал, что буду держать язык за зубами, но не более. Химичить с вещдоками я не стал бы — игра не стоит свеч. Я не стал бы рисковать собственной шеей ради того, чтобы решать чужие проблемы.

— Рисковать шеей?

— Ведь это фактически означает соучастие, верно? А по закону сообщник отвечает точно так же, как убийца. Кстати, по-моему, — смутившись, добавил Колин, — теперь я уже в некотором смысле стал сообщником. Ну что тебе стоило придержать язык, Роджер? Я бы ни за что не догадался. Если бы ты сам не проговорился. Да и я, болван, дал тебе понять, что догадался.

— Говорю же тебе, я ее не убивал!

— А я знаю, Роджер, что убил. И повторяю: я тебя не выдам.

— О черт!

Последовало непродолжительное удрученное молчание.

— Дорогой мой Колин, ты же не станешь утверждать, что это — дело против меня, — почти взмолился Роджер.

— Ты хочешь, чтобы я доказал, что это дело против тебя?

— Сделай милость, — желчно усмехнулся Роджер.

— Значит так, старик, мотив ты мне выложил сам. Глупо притворяться, будто это мой мотив — ведь это не так. У меня нет и капли такой спеси и великодушия, что бы пойти на подобный риск ради кого-то, кого я даже толком не знаю. И, добавлю, подобной услужливости, чтобы лезть в дела чужих людей. Но у тебя, Роджер, все это имеется, если уж хочешь полной откровенности. Ты один из самых услужливых людей из всех, кого я знаю, и самый самоуверенный. Если кто-то в этом мире и способен совершить абсолютно идейное, бескорыстное, дьявольски услужливое убийство, то это ты.

— Ну спасибо тебе, Колин!

— Ничего, я просто применяю твои же методы.

— Но сумел доказать только то, что у меня также мог быть мотив — исходя из того, что его у меня не было. И это ты называешь доказательством? А такая мелочь, как то, что я просто не имел возможности все это совершить, тебя, думаю, не очень интересует.

— Возможности?! — воскликнул Колин. — Ну уж если ты не имел такой возможности, тогда и не знаю, у кого она и была!

— Когда же у меня она была? — в изумлении вопросил Роджер.

— Ведь миссис Стреттон нашли на крыше, правда? Значит, разумно предположить, что она была на крыше или тут, в зимнем саду, все время после того, как покинула зал. В самом деле, раз никто ее с тех пор не видел, это предположение более чем резонное. Это почти стопроцентная вероятность. Надеюсь, ты согласен.

— Да, — с вызовом ответил Роджер. — Ну и что?

— А то, что, насколько мне известно, ты единственный из всех, кто поднимался на крышу в то время, когда ее не было в зале.

— Что?!!

— Сперва ты утешал бедного крошку Дэвида в баре, а потом направился прямиком сюда — когда я присоединился к вашей компании, правильно? — ровным голосом спросил Колин.

— Боже, боже милостивый!

Роджера как громом ударило. Ведь это совершенная правда. Приход Колина дал возможность ему самому ускользнуть из бара. Разговор с Дэвидом в сложившихся обстоятельствах делался все более вымученным; к тому же от горевших в камине громадных поленьев в помещении сделалось не только нестерпимо жарко, но и дымно. И тогда он точно вышел на крышу и стоял какое-то время там в дверях, куря и одновременно дожидаясь, пока бар проветрится. Он напрочь забыл об этом, но Колин все припомнил правильно.

В тот момент Роджер никого не видел на крыше, но он же пробыл там от силы минут пять; и теперь уже несомненно, что Ина Стреттон находилась в это время в зимнем саду — одна или со своим убийцей.

Дьявольски неприятная ситуация!

— И разумеется, — гнул свое Колин, — после того, как бедный крошка Дэвид поведал тебе все свои печали, ты рассвирепел и завелся.

Роджер удрученно посмотрел на своего обвинителя.

— Дэвид не рассказывал мне о своих печалях, — только и сумел он выдавить из себя. — Он даже не упоминал жену. Мы говорили про отборочные матчи и этапную систему в соревнованиях по крикету. Можешь спросить его.

— А то бы я не додумался, — поджал губы Колин.

Роджер промолчал.

— Ты ведь сам завел разговор, — заметил Колин.

— Значит, по-твоему, за те несколько минут, что я был тут наверху, я подтащил миссис Стреттон к виселице и вздернул ее?

— Но кто-то ведь это сделал. Если не ты, Роджер, то кто же?

— По крайней мере, ты же не держишь меня за такого раззяву, который может забыть про злополучное кресло?

— Но кто-то же о нем забыл. Это, конечно, грубый прокол. Но если преступник изобличен, то значит, он так или иначе в чем-то прокололся. Я так считаю, — Колин поглядел на кончик своей сигареты, — что постоянно занимаясь убийствами, ты стал к ним относиться куда менее серьезно, чем иные из нас; и оттого проявил некоторую беспечность в том, что касается деталей.

Роджер аж поперхнулся.

— И разумеется, именно твои разговоры насчет кресла тебя и выдали, продолжал Колин совершенно невозмутимо. — Я все не мог понять, к чему ты клонишь. А потом понял. Ты беспокоился насчет этого кресла. Ты знал, что позабыл его вовремя поставить куда следует; и хотя потом спохватился и исправил ошибку, а все-таки побаиваешься, вдруг кто-нибудь успел заметить, что сперва его не было. И ты попытался убедить меня, чтобы иметь на всякий случай свидетеля, в том, что кресло находилось там с самого начала. Хитрый ход, Роджер, прямо скажем.