Сердце дыбом - Борис Виан

Часть третья

55 янвреля

«Я здесь уже четыре с лишним года», — думал Жакмор.

Борода его непомерно отросла.

59 янвреля

Шел противный мелкий дождь. Все кашляли. В парке было мокро и скользко. Море сливалось с серым небом. Ветер трепал над бухтой косые полотнища дождя.

В дождь скучно. Приходится сидеть дома. Ноэль, Жоэль и Ситроен играли в детской. Пускали слюни. Игра была такой: Ситроен проползал на четвереньках вдоль кромки ковра, останавливался над каждым квадратом, наклонял голову и пускал слюну. Ноэль и Жоэль следовали за ним и старались попасть слюной на те же места. Это было непросто.

А дождь все шел и шел. На кухне Клемантина готовила пюре на молоке. Она растолстела. Перестала краситься. Занималась только детьми. Закончив стряпню, она опять пошла к ним.

В детской Пизабелла распекала братьев:

— Поганцы! Грязнули!

— Но на улице дождь, — сказал Ситроен, утирая рот после особенно удачного плевка.

— На улице дождь, — повторил Жоэль.

— Дождь, — лаконично обронил Ноэль. Ему было не до разговоров: ход был за ним.

— А кто будет тут за вами подтирать?

— Ты, — сказал Ситроен.

Тут вошла Клемантина и услышала конец беседы.

— Конечно вы, — вмешалась она, — для того вас и наняли. Надо же бедняжкам как-то развлекаться. Не видите, что ли, какая погода?

— Это ни в какие ворота, — сказала Пизабелла.

— Ну хватит, — оборвала ее Клемантина. — Можете идти гладить. Я сама займусь с детьми.

Служанка вышла.

— Можете плеваться, котятки, — сказала Клемантина братьям. — Если это вам нравится, плюйтесь на здоровье.

— Мы больше не хотим, — сказал Ситроен и встал. — Давайте играть в поезд, — обратился он к двойняшкам.

— Поцелуйте меня, — попросила Клемантина.

— Нет! — отрезал Ситроен.

— Нет, — повторил Жоэль.

Ноэлю, чтобы быть более кратким, осталось только промолчать.

— Вы не любите мамочку? — спросила Клемантина, опускаясь на колени.

— Любим, — сказал Ситроен. — Но мы играем в поезд. И ты садись в поезд.

— Ладно, — согласилась Клемантина. — Оп-ля! Поехали!

— Дуди, — велел Ситроен. — Ты будешь гудок. А я — машинист.

— И я тоже, — сказал Жоэль и запыхтел: — Чух-чух-чух…

— И я, — кратко изрек Ноэль.

— Лапочки вы мои! — Клемантина хотела расцеловать их.

— Дуди! — повторил Ситроен. — Подъезжаем к станции.

. . .

Жоэль замедлил ход.

— Здорово! — сказала Клемантина. Она так долго гудела, что чуть не сорвала голос. — Замечательный поезд. А теперь идите есть пюре.

— Нет! — сказал Ситроен.

— Нет, — повторил Жоэль.

— Тогда я буду плакать, — сказала Клемантина.

— Ты не умеешь, — презрительно заметил Ноэль. Беззастенчивое заявление матери заставило его изменить обычному немногословию.

— Это я не умею плакать? — И Клемантина принялась рыдать.

— Нет, — оборвал ее Ситроен. — Ты не умеешь. Ты делаешь так: хны-хны-хны. А надо так: у-у-у…

— Пожалуйста: у-у-уу! — завыла Клемантина.

— Все равно не то, — сказал Жоэль. — Вот слушай.

Он показал. Ноэль молча выжал слезу. Жоэль вошел во вкус. Ситроен никогда не плакал. Но он скорчил горестную мину. Можно даже сказать: скорбную.

Клемантина всполошилась:

— Да вы что, всерьез, что ли?! Ситроен! Ноэль! Жоэль! Что за глупые шутки! Деточки мои! Маленькие мои! Ну перестаньте! Перестаньте плакать! Что случилось?

— Противная! — обиженно ревел Жоэль.

— Плохая! — злобно визжал Ситроен.

— Ы-ы-ы! — закатился без слов Ноэль.

— Милые мои! Да что вы! Будет вам, я просто пошутила! Вы меня с ума сведете!

— Не хочу пюре! — что есть силы завопил Ситроен.

— Не хочу! — крикнул Жоэль.

— Не-а! — вякнул Ноэль.

Ноэль с Жоэлем сбивались, когда нервничали, на младенческий лепет.

Клемантина расстроилась вконец. Она обнимала, целовала детишек, приговаривала:

— Ладно, рыбоньки мои, ладно. Съедите потом. Не сейчас.

Истерика прекратилась как по волшебству.

— Давай играть в корабль, — сказал Ситроен Жоэлю.

— В корабль, в корабль, давай! — обрадовался Жоэль.

— В корабль, — подытожил Ноэль.

Они освободились от материнских объятий.

— Не мешай, — отрезал Ситроен. — Мы играем.

— Хорошо-хорошо, не буду, — смирилась Клемантина. — Можно, я тут побуду и тихонько повяжу?

— В соседней комнате, — сказал Ситроен.

— В соседней! — сказал Жоэль. — Ура, корабль!

Клемантина вздохнула и нехотя вышла. Хорошо бы они всегда оставались такими же маленькими и хорошенькими, какими появились на свет. Как в тот первый день, когда они начали сосать. Она опустила голову и погрузилась в воспоминания.

73 феврюля

Дорогой нудной и унылойТащился пасмурный Жакмор.Впустую время уходило,И он пустует до сих пор.Увы, по правде говоря,Потуги все пропали зря.Туман, тоска, и солнца нету,И клейким грязевым омлетомЕго заляпаны штиблеты…

Тут рядом заорала птица. «А, чтоб тебя, сбила окаянная, — чертыхнулся Жакмор. — Так хорошо получалось. Надо будет и дальше говорить о себе в третьем лице. Это окрыляет». Ему было еще идти и идти. В кустах по обе стороны дороги за зиму развелись прапрагаги (так называют потомственных гагенышей, подобно тому, как человечьих отдаленных потомков называют праправнуками) — белые, похожие на искусственный снег комочки копошились в ветках боярышника и суетливо чистили клювиками пушистые грудки. По обочинам лениво тянулись канавы, полные воды, сочной зелени и зеленых лягушек, наслаждаясь свежестью, пока не наступила августямбрьская сушь.

«Я влип, — продолжал свой монолог Жакмор. — Меня засосало. Я пришел сюда молодым, горячим психиатром, а теперь что: молодой-то я молодой, но весь пыл порастерял. Потеря весьма ощутимая. И все из-за этой вонючей деревни. Из-за этой мерзкой дыры. Помню, как я первый раз увидел распродажу стариков — ого! А сейчас мне на это дело наплевать, сам распрекрасно леплю оплеухи ученикам, хоть и без особой охоты, а как-то раз нахамил Хвуле, потому что иначе было нельзя. Так нет же, хватит! Собираюсь с мыслями и принимаюсь за работу. Так думал молодой Жакмор. С ума сойти, чего только не лезет человеку в голову!»

Под ногами психиатра чавкало. Булькало. Вякало. Клякало. Скользило. Над головой живописно метались вороны, беззвучно каркая — звук уносило ветром.

Интересно, подумал вдруг Жакмор, почему никто здесь не занимается рыбной ловлей? Море рядом, в нем полно крабов и прочей съедобной живности, в чешуе и без оной. Так в чем же, в чем же, в чем же дело?

А дело в том, что не было порта. В восторге от своей сообразительности, Жакмор наградил себя улыбкой.

Из-за ближайшего плетня торчала голова бурой коровы. Жакмор решил учтиво поздороваться, но голова была обращена в другую сторону. Жакмор окликнул животное. Но, подойдя поближе, понял, что это не корова, а одна отрубленная и насаженная на кол голова. Корову наказали. Табличка же упала в канаву. Жакмор подобрал ее и еле-еле разобрал заляпанную грязью надпись: «В другой…» пятно… «раз…» «будешь давать…» пятно… «больше молока…» Пятно, еще и еще пятно.

Жакмор сокрушенно покачал головой. Нет, он никогда не свыкнется. Ученики — это еще туда-сюда. Но бессловесная скотина… Он уронил табличку в грязь. Глаза и морду коровы выклевали птицы, так что она весело скалилась.

Еще работка для Хвулы, подумал Жакмор. Выловит — получит золото. Но на кой оно ему нужно — на него ничего не купишь. Выходит, золото тут непреходяще. И бесценно.

Так размышлял младой Жакмор,Ума и мудрости палата,И вот вам доводов наборО ценности великой злата.

Ого, подумал Жакмор, кажется, ко мне возвращается вдохновение. Хотя сам предмет не представляет интереса: во-первых, ни с чем не сообразная цена золота Хвулы есть следствие особого порядка вещей, а во-вторых, мне на золото наплевать. Зато худо-бедно скоротал еще сотню метров.

Вот и деревня. Красная речка, лодка Хвулы и он сам, ловец отбросов. Жакмор окликнул его. Лодка подплыла к берегу, Жакмор в нее запрыгнул.

— Как дела? Что новенького? — бодро спросил он.

— Ничего, — ответил Хвула.

В голове Жакмора вдруг явственно сложилась мысль, которая смутно шевелилась с самого утра.

— Послушайте, — обратился он к лодочнику, — что, если я зайду к вам в гости? Мне бы хотелось кое о чем вас спросить.

— Пожалуйста, — сказал Хвула. — Почему бы и нет? Пошли. Вот только… вы позволите?..

Его словно подбросило пружиной, и он полетел в воду. Дрожа и фыркая, устремился к какому-то предмету и ловко ухватил его зубами. Это оказалась кисть руки, довольно маленькая, перепачканная чернилами. Хвула влез в лодку.