За лесом — Березовая Роща - Александра Ус

Но справить ботинки так и не удалось. Спустя несколько дней Василинку навестила мама: она приходила в город по своим делам. Хозяйка не преминула поднять шум, ругала Василинку почем зря.

Мама побелела от обиды:

— Собирайся, доченька, бери расчет и пойдем домой. Нечего тебе тут делать. Будем жить в тесноте, да не в обиде. Бабушка Анета не прогонит, хватит всем места. Издеваться над тобой никто не станет…

Василинка тут же позабыла о всех неприятностях городской жизни. Правда, и жалеть было нечего. Города она так и не увидела, даже на площадь, которую называли тарелочкой, не сходила, не во что было одеться.

Хозяйка протянула Василинке четыре рублевки.

— Где мое не пропадало! На, возьми еще на блузочку!

На столе лежал кусок мятой желтой марли.

— А вы посчитайте как следует, Фаня Львовна! — дерзко ответила Василинка. — С вас еще три рубля пятьдесят копеек! И не дергай меня, мама! Профсоюз так приказал платить!

— Ах, какое нахальство! Вы только послушайте! — кричала хозяйка, повернувшись к закрытым дверям. — Где ты, мой муж? У меня нет мужа, нет защитника. Ибо если бы он был, он бы палкой выгнал из дома эту мерзавку и гнал ее через весь город. Ты слышишь или нет? Нет, не слышит, и я вынуждена отбирать хлеб у моих голодных детей, чтобы озолотить эту бесстыдницу! На, бери, пей мою кровь!

— Пойдем, мама! — улыбнулась Василинка, пересчитав деньги. — А марлю пусть оставит себе вытирать слезы!

Купив в лавке кусок мыла, несколько фунтов соли и бутылку керосина, Василинка с мамой шли по шпалам домой. Всю дорогу говорили, говорили, не могли наговориться.

Сваты едут

Тоня с каждым днем хорошела. Коротко постриженные каштановые волосы вились крупными кольцами. Ни весенний холодный ветер, ни палящее солнце не портили нежного, с тонким румянцем лица. Всем бросалась в глаза красивая, стройная девушка, добрая и участливая к людям.

— Вот будет кому-нибудь невестка, — судачили женщины. — Тише воды, ниже травы!

— Жди, Аниська, сватов к Тоне!

— Что вы, соседушки! — смущалась мать. — Не с чем мне отдавать дочку замуж.

— Найдутся такие, что и без приданого возьмут, — утешали женщины.

Как ни старайся, сколько в руках не держи иголку, а приданым для девчат не разживешься. Даже подушки и кожуха нет у Тони, да и живности никакой в приданое ей не будет. Правда, Тонечка совсем еще молоденькая, о замужестве не думает. Но все ли знают матери про своих дочерей?

Однажды, еще до службы в городе, Тоня сказала Василинке:

— Побожись, что никому ни слова!

— Ей-богу, никому! — охотно повторила Василинка, гордая доверием старшей сестры.

— Ты знаешь, кто меня вчера с вечеринки провожал? Володя из Подлипок! Ну тот, высокий, чернявый. Ой, Василинка, какой же он славный! Сим-па-тич-ный, — мечтательно протянула Тоня. — Ах, какой симпатичный! Только смотри — никому ни-ни!

Сейчас эти слова всплыли в памяти Василинки. За столом сидел дядя Семен и задавал один за другим вопросы:

— Скажи, Тонечка, что тебе сегодня ночью приснилось?

— Ничего, — тихо ответила Тоня.

— А все же вспомни!

Тоня отрицательно покачала головой.

— А волков во сне не видела?

— Нет.

— Так скажите вы мне, — продолжал Семен, — кто в вашей семье такой счастливый? Отец? Или мать? А может, ты сама, Тонька, в рубашке родилась? Я Свириду — о девчатах из нашей и соседних деревень, о Левонишке, которая имеет приданое. «Нет, — говорит, — не хочу». За Матреной Косовой семь одежек дают и шкаф дубовый. Слышать не хочет. Евсей царские золотые монеты дочке приберег. Не беда, говорю, что девка ростом не вышла. А Свирид разозлился: «Брось ты, дядя Семен, меня уговаривать. К Медведишке иди! Как увидел ее на вечеринке — сразу сказал сам себе, что будет она моей женой. Сказал — и все тут!» Так что ты скажешь на это, девушка? — заглядывая в синие, как васильки, Тонины глаза, спросил дядя Семен. — Видно, правду люди говорят. Дай бог бедняку красивую дочку, а богатому — сына, как лапоть. Чаровница ты, Тонька, и все тут.

Оцепенелая Тоня прислонилась к стене, чтобы не упасть.

— Скажите, что не согласна, — вымолвила наконец она.

Василинка с любовью поглядела на сестру.

— Да ты подумай, девушка. Такие женихи не часто попадаются. Одной землицы больше пятнадцати десятин имеет. Не пьет, не буянит. Не очень красив — так с лица воду не пить. Немного староват. Это для мужика не порок. Старый конь борозды не портит.

— Не пойду, не пойду за немилого! — воскликнула Тоня, заливаясь слезами.

— Ну что ж, Антонина, не ты, так другая найдется. Но послушай, что скажу. Коли ты Свирида не можешь видеть, как жабу в супе, — тогда не о чем говорить. А если он не настолько противен, иди за него замуж! С годами все оботрется, стерпится — слюбится. По крайней мере, в богатом доме хозяйкой станешь. В заботах да когда дети пойдут и о любви забудешь. Советую тебе, девушка, подумать не торопясь, чтобы потом не жалела.

Дядя Семен тяжело поднялся с лавки, пригладил обеими руками волосы и недовольный подался из дома.

Слова о богатстве Свирида больше всех тронули мать.

— Бедный человек будто глупее делается, — доказывала она Василию. Нужда сгибает его, превращает в бессловесное существо. Может, Тонечка человеком себя почувствовала бы, когда избавилась бы от бедности, нам же после пожара никак не выкарабкаться.

— Не то говоришь, Анисья, — не соглашался Василий. — В песне поется: «Владыкой мира станет труд…» Так выходит, что наша семья будет самая богатая, ведь руки у всех работящие. И Тоня честный человек, к работе охочая. Наконец поймут же люди, в чем их счастье! Послушай, мать, не выдавай Тоню за немилого! Пусть дождется своего дня!

— Мечтатель ты, Василий, — улыбнулась сквозь слезы мать. — Знала я одного такого — Самсонова из железнодорожного депо. Тот все говорил о мировой революции, о счастье для всех. Да погиб, не дождался. Замучили коммуниста Самсонова врангелевцы. Давай лучше о сегодняшнем дне подумаем.

Мама упрямо стояла на своем: пусть лучше Тоня будет женой зажиточного человека, чем прозябает в бедности. Василинка тоже попыталась отговорить маму, но та как отрезала:

— Не тебе решать дела взрослых.

В воскресенье утром Свирид со старшим братом осадили на скаку вороную лошадь, вылезли из брички. Увидев их через окно, Тоня хотела спрятаться в боковушке, но мать ее остановила.

Свирид, коренастый, приземистый, с широким обветренным лицом, как вошел молча, так и просидел все время, не проронив ни слова. Зато много говорил его брат Прокоп, оглядывая с ног до головы Тоню. А та, залившись краской, не подымала глаз.

Глубоко вздыхала мама, потом спохватилась, быстро поджарила яичницу (ради сватов выпросила у соседей кусочек сала).

Начался разговор о свадьбе. Поборов робость, мама призналась:

— Никакого приданого за Тоней не будет. Даже шкафа не успели заиметь. А сейчас, после пожара… — И тут она смутилась, опустила глаза: — Не мог бы жених купить для молодой туфли и подвенечное платье?

Переглянувшись, братья согласились.

— Ну что ж, коли нужно, то Свирид запряжет лошадь и съездит с молодой за обновами. Для нашей семьи такое не впервой. Сестру замуж выдавали, так ее нареченному костюм и сапоги справили. — Прокоп раскатисто захохотал.

Назначили день свадьбы, договорились обо всем: сколько гостей будет от жениха и сколько приедет от молодой.

Наконец Прокоп вспомнил о самом главном:

— Оно, конечно, не очень удобно, но пусть все будет сказано. Прежде всего ты, невесточка, должна почитать свекра и свекровь. Стариков мы в обиду не дадим. Что наша мать скажет, то и делай. С моей бабы, Анны, будешь брать пример. Вот работница, вот хозяйка!

Разговор прервали девчата, которые звонкой стайкой вбежали в дом. Весело поздоровались и запели:

Прилетела сорока — чи, чи, чи!Села девоньке на плечи.Скажу тебе добрую весть — чи, чи, чи,Что у тебя во дворе сваты — чи, чи, чи…

Тоня была очень благодарна подружкам: прекратился неприятный разговор о приданом, о свадьбе.

И зашумела, загудела вся деревня. Медведишка замуж выходит! Женщины обсуждали подробности: какое полотенце молодая повяжет свату и что за приданое принесет свекрам.

— А что она принесет? То, что на себя оденет, — подвела итог старая Халимониха. — Пускай, пускай поживет. Еще сумеет ли угодить свекрови, навряд ли той понравится городская паненка. — Всю свою злобу и презрение вкладывала Халимониха в слово «городская». Кажется, если б могла, отравила бы всех городских голодранцев — фабричных и железнодорожных, ибо это они, а никто иной, посеяли смуту в Березовой Роще. — Моя Тэкля одних кожухов да армяков семь штук имела. Полный сундук полотна да еще корову, овец в приданое!