Буду завтра. Встречай (сборник) - Кира Буренина

– Да, – просто отозвался он, – ты не ошиблась. Но это ничего не значит. Просто теперь ты об этом знаешь.

Я совершенно растерялась:

– Спасибо за теплые слова. Но сколько тебе лет?

– Двадцать три, – отозвался молодой человек, – однако я всегда считал, что возраст совершенно не помеха…

– Подожди-ка! – меня осенила догадка. – Буква! Заглавное «Д»! Не ты ли пишешь мне лирические письма и отправляешь в синих конвертах?

Данила молчал, разглядывая пол, словно не слышал вопроса. Несколько минут он стоял совершенно неподвижно, потом отчеканил:

– Если тебе когда-нибудь в чем-нибудь понадобится помощь, ты можешь рассчитывать на меня.

– Спасибо, – пролепетала я, глядя ему вслед.

Вот так Данила-мастер! Вот так открытие! Неужели он пишет мне нежные письма в синих конвертах? Но через полчаса я уже забыла об этом, потому что позвонил Дарко.

Меня пугало собственное сердце. Почему оно пропускает удар, когда я слышу мелодию его звонка? Почему оно так сильно стучит, когда он всего лишь протягивает мне руку, выбежав из машины? Я была согласна флиртовать и – может быть – слегка очаровываться. Но происходило нечто совсем иное. Будто подходишь к питьевому фонтанчику – а на тебя вдруг рушится водопад. Каждый вечер, простившись, я задавала себе вопрос: «Дорогая, так чего же ты хочешь от этих отношений?» Ответ знала только самая нежная, самая ранимая часть моей души. Та, которую мне больно тревожить. Я хотела любви. Настоящей. Чтобы уже до конца жизни, чтобы вместе стариться, чтобы старичками ходить рука об руку гулять в соседний сквер и за молоком в ближайший магазинчик… Я тщетно скрывала от себя это неожиданное знание. Иногда на лице Дарко я ловила отсвет удивления. Будто он тоже не знал, что нас ждет, и боялся это узнать… Тут вспомнилась Дарьяла со своей буквой «Д». Дарко. Вот она, разгадка тайного имени.

Как-то вечером Дарко пригласил меня в театр, за кулисы, прямо во время спектакля. Мы побывали у него в гримерке, где долго целовались под трескотню радиотрансляции театрального действия, потом бродили извилистыми коридорами мимо артистических гримуборных и сидящих вдоль стен костюмеров в белых халатах. Приятная театральная традиция – со всеми нужно было здороваться, как с хорошо знакомыми людьми. Зашли в артистический буфет, где театральный люд попивал чай, наливая его из огромного, почти в рост человека, пузатого самовара. Спустились вниз, к бутафорскому цеху, прошли мимо огромных контейнеров с костюмами. Там Дарко снова обнял меня, и мое дыхание сбилось.

– Как здесь странно пахнет, – обнимая его за плечи, прошептала я.

– Нравится? – почему-то тоже шепотом ответил он.

– Да, пахнет теплой пылью, красками и чем-то сладким, словно сдобным хлебом.

– Умница, – он еще раз поцеловал меня и отстранился. – Это мой любимый запах, запах театра, сцены. «О, сцена, свободная, как небеса!» – громко крикнул он, широко раскинув руки, и засмеялся. – А если честно, – Дарко подошел ко мне так близко, что я снова увидела в его глазах блеск знакомых синих искр, – то только на сцене я чувствую себя самим собой. Сцена – особая субстанция, она живая. Ко многим она благоволит, а многих вышвыривает вон. И я знаю, что пока сцена меня любит. Так, как я люблю ее. – Он посмотрел мне в глаза: – Но еще я очень люблю тебя.

Он сжал мои руки.

– Не говори ничего. Я так долго думал обо всем… О себе, о нас, о жизни. Я много любил, я вообще влюбчивый человек. Я боролся с собой столько, сколько хватало сил. Все это время я проверял себя, свои чувства. Поначалу мне казалось, что это минутное увлечение и все пройдет, как проходит летний дождь. Но вскоре я понял, что не могу жить без тебя. Ты особенная, не такая, как все. Может, потому, что ты чем-то похожа на меня? Я никогда никому не рассказывал о сцене, о театре. А тебе смог. Потому что знал, что ты поймешь. Но ко многому я еще не готов. Ты дашь мне время?

Конечно, я готова была предоставить Дарко столько времени, сколько нужно. Потому что этот невероятный человек полностью завладел моей душой.

О нашей истории с Дарко не знал никто – ни в театре, ни в редакции, даже вездесущие поклонницы. Мы берегли друг друга, словно опасаясь сглазить наше общее, пока такое непрочное счастье. Мы встречались почти каждый день – днем или вечером, когда у Дарко не было спектакля или репетиции, ходили в кино, в кафе и «нашу» любимую чайную, а иногда просто оставляли автомобиль у Нескучного сада и долго гуляли или сидели на скамейке, болтая обо всем на свете. Даже эти невинные встречи делали мою жизнь разноцветной, сияющей, обостряли чувства…

Как-то раз Дарко признался:

– Я с тобой, как юноша, даже как мальчик. Вот мы сидим на скамейке, держимся за руки, иногда целуемся, а потом ты уходишь… У меня давно не было таких романтичных отношений. Это, оказывается, так здорово!

Я задумчиво улыбнулась: нравится ли мне такое течение романа? Ну, подумаешь, оказалась бы я в его постели. Быть может, это было бы прекрасно, но что дальше? Все как обычно: страсть, разгоряченные тела, более настойчивые поцелуи, а потом медленное утихание чувств и расставание – Дарко это тоже чувствовал. Самое сладкое – предвкушение …

Однажды мы поссорились в конце тяжелейшей рабочей недели, за три часа до начала его спектакля. – Если мужчине повезло с женщиной, удается и все остальное. Но когда любимая превращается в чужого человека, с неприятными привычками, требованиями и претензиями – а такое случается, – мужчина начинает неосознанно искать покоя на стороне: в обществе друзей, на работе, в гараже «угодно!» – почему-то я болезненно отреагировала на эту фразу. Почему? Не хотела, чтобы он от меня сбежал? Видимо, во мне заговорил извечный инстинкт собственницы, и я устроила дикий скандал прямо в аллее у Патриарших прудов.

В ту же ночь мы помирились. Дарко обошелся без обязательных атрибутов романтического вечера, о которых так часто пишут женские журналы, – вино, розовые лепестки, свечи. Зато было море нежности и любви. И я почувствовала, что никакая сила не сможет оторвать меня от этого невероятного мужчины. Я и не подозревала, какой бывает любовь.

А потом случилась наша первая настоящая ссора. Кто-то раскидал по всем театральным форумам открытую клевету на артиста Дарко Стрельцова. Я читала злобные, полные черного яда строчки, и сердце мое сжималось. Казалось, что это мне надавали пощечин, что это я выпила чашу отравленного вина. А Дарко накричал на меня, когда я заговорила на эту тему, предложила помочь, найти IT-адреса клеветников…

Мы наговорили друг другу много несправедливого. И впервые не помирились сразу же, в ту же ночь. Через день Дарко уехал на гастроли в Англию, и мой телефон замолчал.

Я ходила по редакции, как в помрачении. Планировала номер, правила и писала статьи, обсуждала верстку и проводила очередную съемку со звездой. Попытки дозвониться до Дарко ни к чему не привели. Его не будет здесь еще месяц. И эти тридцать дней необходимо как-то пережить.

Постепенно самая острая боль прошла, и я смогла обдумать все, что случилось. Получалась невеселая картинка. Интересно, когда я успела так крепко уверовать в то, что создана для любви? Вспомнилось язвительное кредо, которым я гордилась еще в студенчестве: «Настоящая любовь случается только в кино». Получается, что я своими руками ковала свое нынешнее одиночество.

А ведь Дарьяла была права. Он изменил мою жизнь, этот светловолосый лицедей с высокими скулами и синими глазами…

Как забавно: выстраивать отношения приходится годами, зато сжечь мосты возможно за десять минут.

Позвонила Маринка. Ее драгоценный Виктор повез детей к бабушке в Саратов, и подруга заскучала. Мы решили встретиться, как в студенческие времена: купить шампанского и черешни и поболтать за жизнь.

– Слушай, я гляжу, у тебя украшение новое, золотое, да?

Маринка зорко подмечала любые изменения в моем гардеробе.

– Да, это с Крита. Фестский диск. Ему много-много лет, на Крите это реликвия, – промямлила я, теребя цепочку с диском.

– А что написано-то, да еще как-то витиевато, по кругу? – подруга подошла поближе и подхватила пальцем диск. Почему-то это прикосновение было мне неприятно.

– Ты знаешь, он до конца не расшифрован. Это не греческий язык, а символы. Говорят, что это послание уходящего племени, которое скорбит о том, что годы его сочтены, но надеется на продолжение жизни. Что-то вроде: «Горести прошлые не сочтешь, однако горести нынешние еще горше».

Я отстранилась от Маринки и вручила ей пару свежих номеров журнала «Анна». Маринка лениво листала, пока я доставала парадные бокалы для шампанского.

– О, Дарко Стрельцов, я его обожаю, он такой душка, – воскликнула она.

Я обернулась. С разворота на меня смотрел Дарко. Та самая фотосессия и то самое интервью…