Восставшие из пепла - Слав Караславов

Стан Главака ушел, а Иванко все смотрел в окно ничего не видящим взором. Напрасно он надеялся на милости василевса. Тот был добрым к нему лишь на людях, для отвода глаз, на самом же деле глубоко презирал, считал дикарем и варваром. И никогда не желал добра. Что ж, за такое неуважение и пренебрежение он отплатит коварному василевсу! И Анна… Но почему он все еще думает о ней? Ведь она дочь василевса. Желудь рождается от дуба, дуб — от желудя. Ничего другого из желудя не вырастет, как ни поливай. На кого же ей быть похожей, как не на своего отца? Не написала ему о свадьбе, покорно вышла замуж за Ласкариса, потому что настаивал отец, старый трус!..

Иванко понимал, что отказом в руке Анны василевс не только оскорбил и унизил его. Алексей Ангел еще раз дал понять, что Иванко — слуга, на всю жизнь обреченный лизать его красный сапог. Ну что ж, та тонкая ниточка, которая могла бы стать прочной и накрепко связать его с ромейской империей, порвана. И он покажет теперь, на что способен во гневе. Но у ромеев он научился лицемерию и хитрости. Он не начнет военные действия, пока не накопит достаточно сил. Недавно он всех кастрофилаков-ромеев в Хеме, Ахриде[64], по всему Крестогорью заменил болгарами, верными и преданными людьми, а ромейских стратигов отозвал в Филиппополь под предлогом, что они должны быть поближе к нему, помогать ему советами. Он дал им более высокие звания, но отобрал войска, вручив ключи от горных крепостей — орлиных гнезд — своим соплеменникам. Почуяв неладное, ромеи поспешили сообщить василевсу о подозрительных действиях мизийца. Но василевс, занятый подготовкой к свадьбам, предупреждения бывших кастрофилаков оставил пока без ответа. Они намеревались привлечь на свою сторону воинов-ромеев, находящихся в Филиппополе. Но их надежды не оправдались. Приехав в Филиппополь, Иванко распорядился увеличить воинам плату и выдавать ее регулярно. Они были убеждены, что и раньше плата была такой же, но военачальники ее присваивали и делили меж собой. Робкие попытки кастрофилаков переманить воинов на свою сторону успеха не имели. Им оставалось лишь тешить себя мыслью, что если Иванко взбунтуется против ромейской империи, то произойдет это не скоро, разве что к будущей весне, а василевс тем временем образумится и поставит филиппопольского правителя на место.

Иванко объявил о своей самостоятельности в день свадебных торжеств в Константинополе, надеясь омрачить радость василевса. В тот день, когда император находился в Кипселле, собираясь выступить против Добромира Хриза, Стан Главака вернулся из Тырново. С ним был Мите со своими людьми. Они привезли добрую весть: царь Калоян склонен простить Иванко, если тот поклянется служить ему верой и правдой. Калоян также извещал, что весной начнет действия против войск василевса по всей Фракии[65], так что руки Иванко будут развязаны, он сможет очистить от ромеев всю Филиппопольскую область. Люди Иванко ликовали. Всем начальникам горных крепостей было отдано повеление готовиться к боевым действиям.

Уничтожение ромейского духа в подвластной ему области Иванко решил начать с возвращения Филиппополю его старинного болгарского названия — Пловдив. Начальниками находящихся здесь воинских турм, конных и пеших отрядов были назначены болгары. Ромейские друнгарии[66] и стратиги были брошены в каменные темницы. Однажды яркое солнечное январское утро стало свидетелем дерзких торжеств Иванко. Они были не свадебными, но достаточно шумными, чтобы их услышали в городе василевсов. Иванко провел смотр своим войскам. Он в окружении Стана Главаки, Мите, вновь назначенных друнгариев, стратигов и сотников ехал верхом на горячем жеребце мимо воинов, слушал, как морозный воздух раскалывают восторженные крики.

— Слава севасту Иванко!

— Слава-а…

Несмотря на приветствия, Иванко ехал хмурый, молчаливый. «Торжество, а по какому случаю? — раздраженно думал он. — Не было битвы, не было крови… А надо, чтобы эти люди, что сейчас славословят его, почувствовали запах крови, увидели ее и поняли, что василевс не простит им кровопролития».

Он приказал вывести из темниц ромейских стратигов и сотников. Все они были опытными и заслуженными командирами, храбрыми воинами. Догадываясь о своей участи, они смело смотрели в глаза мизийцу.

— Повесить на крепостных воротах! — приказал севаст.

Приказ Иванко стер улыбки с лиц его приближенных.

Это вызвало у севаста прилив бешенства.

— Повесить!

Ромеев потащили к месту казни. Через час их окоченелые тела медленно покачивались на промерзших веревках. Из темницы были выпущены все жители, провинившиеся перед ромеями, мужчины вместе со свободой получили в руки оружие, стали самыми преданными воинами Иванко. Еще вчера рабами в городе и области были болгары, сегодня ими стали ромеи. Торжества закончились. Впереди была борьба — тяжкая, кровавая, с безжалостным истреблением тысяч людей. Торжества закончились, и эхо их, как и хотел Иванко, докатилось до Константинополя…

Евнух Евстафий вновь объявился в приемной Иванко. Он принес две вести — одну хорошую, а другую… Эта другая была от василевса. Император спокойно, без раздражения советовал Иванко образумиться. Он напоминал ему об их старой дружбе, обо всем добром и хорошем, что он сделал для Иванко, восхвалял его достоинства и высказывал надежду, что благоразумие севаста победит и он вспомнит, какое понимание и признание нашел он, гонимый и преследуемый, при его дворе, и тогда ему, всемогущему василевсу ромеев, не придется посылать войска против голубя, клюющего зернышки с его ладони. Но за витиеватостью этих слов крылась жестокая ненависть, леденящая душу угроза, и Иванко отчетливо ее слышал.

— Сын мой покается, и все будет забыто! — такие слова приказал мне передать твоей светлости василевс, — торжественно произнес Евстафий, поднявшись со стула.

А приятная весть была от Анны. Она передавала с Евстафием, что не забыла славного Иванко: она вынуждена была покориться воле отца, но верна своей любви к севасту, благословляет его смелость и надеется на его крепкую десницу, которая принесет ей свободу, и тогда их сердца соединятся навеки.

— Доселе, твоя светлость, я был посланцем императора, — сказал старый евнух. — И я добросовестно передал его повеление, выполнил данную Ангелу клятву. Бог не может обвинить меня в клятвопреступлении. А после этого, — я твой верный человек. Таким повелела мне быть Анна, милостивая моя госпожа. И я, как преданный раб моей госпожи, передам тебе то, что она велела: не верь василевсу! Он послал тебе ласковые слова, потому что его окружили напасти, но эти его слова — горсть пыли. Произнеся их, он тут же приказал обоим своим зятьям и Камице подготовить войска к походу против тебя…

Мите и Стан Главака долго ползали у ног Калояна, уверяя его, что изгнание Иванко из Константинополя открыло ему глаза на козни ромеев и он готов кровью искупить свою великую вину перед болгарским народом. Все эти слезные слова едва ли смягчили бы сердце Калояна, если бы он был только братом убитого Асеня, а не царем. Как брат, он жаждал отмщения, а как царь, искал выгоду. Такой силой, как Иванко, пренебрегать не следует. Ромеи хотели, чтобы Иванко был щитом и мечом против соплеменников; сейчас этот меч, который так долго точили, направлялся против них самих.

Калоян не мог предвидеть такого поворота событий, но был доволен им. Если бы он отказал в прощении, а значит, в поддержке бывшему мятежнику, то настроил бы против себя боляр. Куманы, испытавшие силу Иванко, сейчас тоже настаивали на его прощении. Даже Иван Звездица настаивал. В сложившихся обстоятельствах почему бы не пойти на союз с ним? А чтобы не испытать еще одно разочарование из-за своенравия Иванко, он просто оставит в мозгу местечко, где все же спрячет тайное недоверие к нему…

По-иному Калоян относился к Добромиру Хризу. Тот переходил на сторону василевса лишь тогда, когда у болгар не хватало сил, чтобы защитить свои земли и свои жизни, но в этих случаях клятвы Хриза в верности Константинополю ровно ничего не стоили, ибо давались, как говорится, утром, до полудня. Как только силы болгар возрастали, он сразу же отходил от василевса. Так было и на этот раз. Калоян верил в искренность маленького, подвижного, как ласка, Добромира. Когда-то царь Асень послал его с пятьюстами всадниками, чтобы поднять болгар против ромеев в Струмицкой области. И он блестяще выполнил это задание. Вот и недавно Хриз захватил неприступную крепость ромеев Просек[67] и не думает ее сдавать. Калоян не бывал в тех местах, но посланцы Хриза уверяли, что крепость неприступна и болгары никогда не вернут ее ромеям. Крепость, как тырновский Царевец, стоит на высокой отвесной скале, стены ее прочные, дорога, ведущая к ней, узкая и крутая. В укреплении нет лишь естественного источника, но выдолбленные в скале водоемы для сбора дождевой воды глубоки, к тому же река Вардар протекает у самого подножия крепости и с помощью длинных канатов можно черпать из нее воду даже во время длительных осад. Так что Добромир Хриз не склонит голову перед ромеями, заверяли его посланцы.