Убить пересмешника - Харпер Ли

Фрэнсис так и покатился со смеху.

– А чем он плох? - спросила я Фрэнсиса. - Ничем он не плох.

– Это такой - от земли не видать? Бабушка говорила, он гостил летом у мисс Рейчел?

– Этот самый.

– А я про него всё знаю! - сказал Фрэнсис.

– Что знаешь?

– Бабушка говорит, у него нет дома…

– Нет есть, он живёт в Меридиане.

– …и его всё время посылают от одних родственников к другим, вот мисс Рейчел и берёт его на лето.

– Фрэнсис, ты врешь!

Фрэнсис ухмыльнулся.

– До чего ты бываешь глупая, Джин Луиза! Хотя что с тебя спрашивать.

– Как так?

– Бабушка говорит, если дядя Аттикус позволяет тебе гонять по улицам без призору, это его дело, а ты не виновата. А я думаю, если дядя Аттикус чернолюб, ты тоже не виновата, только это позор всей семье, вот что я тебе скажу.

– Чёрт возьми, Фрэнсис, что это ты болтаешь?

– То, что слышишь. Бабушка говорит, уже то плохо, что вы оба у него совсем одичали, а теперь он ещё стал чернолюбом, так нам больше в Мейкомб и показаться нельзя. Он позорит всю семью, вот что.

Фрэнсис вскочил и побежал по галерейке в кухню. Отбежал подальше, обернулся и крикнул:

Чернолюб,Чёрный пуп,С чёрными связался,Ваксы нализался!

– Врешь! - закричала я. - Не знаю, что ты там болтаешь, только сейчас я тебе заткну глотку!

Я прыгнула с крыльца. В два счёта догнала его, схватила за шиворот. И сказала - бери свои слова обратно.

Фрэнсис вырвался и помчался в кухню.

– Чернолюб! - орал он.

Если хочешь поймать дичь, лучше не спеши. Молчи и жди, ей наверняка станет любопытно, и она высунет нос. Фрэнсис выглянул из дверей кухни.

– Ты ещё злишься, Джин Луиза? - осторожно спросил он.

– Да нет, ничего.

Фрэнсис вышел в галерейку.

– Возьмёшь свои слова обратно, а?

Я рано себя выдала. Фрэнсис пулей умчался в кухню, и я вернулась на крыльцо. Можно и подождать. Посидела так минут пять и услышала голос тети Александры:

– Где Фрэнсис?

– Он там, в кухне.

– Он же знает, что я не разрешаю там играть.

Фрэнсис подошёл к двери и завопил:

– Бабушка, это она меня сюда загнала и не выпускает!

– В чём дело, Джин Луиза?

Я подняла голову и посмотрела на тетю Александру.

– Я его туда не загоняла, тетя, и я его там не держу.

– Нет, держит! - закричал Фрэнсис. - Она меня не выпускает!

– Вы что, поссорились?

– Бабушка, Джин Луиза на меня злится! - крикнул Фрэнсис.

– Поди сюда, Фрэнсис! Джин Луиза, если я услышу от тебя ещё хоть слово, я скажу отцу. Кажется, ты недавно поминала чёрта?

– Не-е.

– А мне послышалось. Так вот, чтоб я этого больше не слышала.

Тетя Александра вечно подслушивала. Едва она ушла, Фрэнсис вышел из кухни, задрал нос и ухмыльнулся во весь рот.

– Ты со мной не шути! - заявил он.

Выбежал во двор и запрыгал там - бьет по кустикам увядшей травы, как по футбольному мячу, от меня держится подальше, только иногда обернётся и усмехается. Вышел на крыльцо Джим, поглядел на нас и скрылся. Фрэнсис залез на старую мимозу, опять слез, сунул руки в карманы и стал прохаживаться по двору.

– Ха! - сказал он.

Я спросила, кого он из себя изображает - дядю Джека, что ли? Фрэнсис сказал - кажется, Джин Луизе велено сидеть смирно и оставить его в покое.

– Я тебя не трогаю, - сказала я.

Он внимательно на меня посмотрел, решил, что меня уже утихомирили, и негромко пропел:

– Чернолюб…

На этот раз я до крови ободрала кулак о его передние зубы. Повредив левую, я стала работать правой, но недолго. Дядя Джек прижал мне локти к бокам и скомандовал:

– Смирно!

Тетя Александра хлопотала вокруг Фрэнсиса, утирала ему слёзы своим платком, приглаживала ему волосы, потом потрепала по щеке. Аттикус, Джим и дядя Джимми стояли на заднем крыльце - они вышли сюда, как только Фрэнсис начал орать.

– Кто первый начал? - спросил дядя Джек.

Фрэнсис и я показали друг на друга.

– Бабушка, - провыл Фрэнсис, - она меня обозвала потаскухой и всего исколотила.

– Это правда, Глазастик? - спросил дядя Джек.

– Ясно, правда.

Дядя Джек посмотрел на меня, и лицо у него стало точь-в-точь как у тети Александры.

– Я ведь, кажется, предупреждал: если будешь бросаться такими словами, жди неприятностей. Говорил я тебе?

– Да, сэр, но…

– Так вот, ты дождалась неприятностей. Стой тут.

Я колебалась - не удрать ли - и опоздала: рванулась бежать, но дядя Джек оказался проворнее. Вдруг у меня под самым носом очутился муравей, он с трудом тащил по траве хлебную крошку.

– До самой смерти и говорить с тобой не буду! Терпеть тебя не могу, ненавижу, чтоб тебе сдохнуть!

Кажется, всё это только придало дяде Джеку решимости. Я кинулась за утешением к Аттикусу, а он сказал - сама виновата, и вообще нам давно пора домой.

Я ни с кем не простилась, залезла на заднее сиденье, а когда приехали домой, убежала к себе и захлопнула дверь. Джим хотел мне сказать что-то хорошее, я не стала слушать.

Я осмотрела следы бедствия, оказалось только семь или восемь красных пятен, и я стала думать, что и правда всё на свете относительно, и тут в дверь постучали. Я спросила, кто там; отозвался дядя Джек.

– Уходи!

Дядя Джек сказал - если я буду так разговаривать, он опять меня выдерет, и я замолчала. Он вошёл, я ушла в угол и повернулась к нему спиной.

– Глазастик, - сказал он, - ты меня всё ещё ненавидишь?

– Можете опять меня выдрать, сэр.

– Вот не думал, что ты такая злопамятная, - сказал он. - Я был о тебе лучшего мнения, ты ведь сама знаешь, что получила по заслугам.

– Ничего я не знаю.

– Дружок, ты не имеешь права ругать людей…

– Ты несправедливый, - сказала я, - несправедливый!

Дядя Джек высоко поднял брови.

– Несправедливый? Это почему же?

– Дядя Джек, ты хороший, и я, наверно, всё равно даже теперь тебя люблю, только ты ничего не понимаешь в детях.

Дядя Джек подбоченился и посмотрел на меня сверху вниз.

– Отчего же это я ничего не понимаю в детях, мисс Джин Луиза? Когда дети ведут себя так, как ты себя вела, тут особенно и понимать нечего. Ты дерзишь, ругаешься и дерешься…

– Почему ты меня не слушаешь? Я не собираюсь дерзить. Я только хочу объяснить тебе.

Дядя Джек сел на кровать. Сдвинул брови и посмотрел на меня.

– Ну, говори.

Я набрала побольше воздуху.

– Вот. Во-первых, ты меня не выслушал, не дал слова сказать, сразу накинулся. Когда мы с Джимом поссоримся, Аттикус не одного Джима слушает, меня тоже. А во-вторых, ты говорил - никогда не произносить такие слова, если они не аб-со-лют-но необходимы. Фрэнсису абсолютно необходимо было оторвать башку.

Дядя Джек почесал в затылке.

– Ну, рассказывай.

– Фрэнсис обозвал Аттикуса, вот я ему и задала.

– Как он его обозвал?

– Чернолюбом. Я не знаю толком, что это, только он так это сказал… ты так и знай, дядя Джек, хоть убей, а не дам я ему ругать Аттикуса.

– Фрэнсис так и сказал?

– Да, сэр, и ещё много всего. Что Аттикус позор всей семьи, и что мы с Джимом у него одичали…

У дяди Джека стало такое лицо - я подумала, сейчас мне опять попадёт. Потом он сказал:

– Ну, посмотрим, - тут я поняла, что попадёт Фрэнсису. - Пожалуй, я ещё сегодня вечером туда съезжу.

– Пожалуйста, сэр, оставьте всё, как есть. Пожалуйста!

– Нет уж, ничего я так не оставлю, - сказал дядя Джек. - Пускай Александра знает. Надо же додуматься… Ну, погоди, доберусь я до этого мальчишки…

– Дядя Джек, обещай мне одну вещь, ну, пожалуйста! Не говори про это Аттикусу! Он… он меня один раз попросил терпеть и не злиться, что бы про него ни сказали, и… и пускай он думает - мы дрались из-за чего-нибудь ещё! Дай слово, что не скажешь, ну, пожалуйста!…

– Но я не желаю, чтобы Фрэнсису это так сошло…

– А ему и не сошло. Дядя Джек, может, ты мне перевяжешь руку? Ещё немножко кровь идёт.

– Конечно, перевяжу, малышка. С величайшим удовольствием. Нет на свете руки, которую мне так приятно перевязать. Не угодно ли пройти сюда?

Дядя Джек учтиво поклонился и пригласил меня в ванную. Он промыл и перевязал мне пальцы и всё время смешно рассказывал про почтенного близорукого старичка, у которого был кот по имени Бульон и который, отправляясь в город, считал все трещинки на тротуаре.

– Ну, вот и всё, - сказал дядя Джек. - На безымянном пальце настоящей леди полагается носить обручальное кольцо, а у тебя останется шрам.

– Спасибо, сэр. Дядя Джек…

– Да, мэм?

– Что такое потаскуха?

Дядя Джек опять принялся рассказывать что-то длинное про старика премьер-министра, который заседал в палате общин и во время самых бурных дебатов, когда все вокруг с ума сходили, поддувал кверху перышки, да так, что они не падали. Наверно, он старался ответить на мой вопрос, но выходило как-то непонятно.

Потом, когда мне уже полагалось спать, я спустилась вниз попить воды и из коридора услыхала - в гостиной разговаривали дядя Джек с Аттикусом.