Лейтенант и его судья - Мария Фагиаш

— Так точно, господин генерал. Именно так вы и сказали, — кивнул Шульце, который хоть убей не мог вспомнить что-либо подобное.

Марианна ответила на комплимент лишь слабой улыбкой.

Капитан Кунце со своими помощниками перешли тем временем в столовую. Комната была уютной, но не элегантной. Мебель подобрана исходя из практических целей, а не из соображений стиля или красоты. Богато инкрустированный буфет выдержан в готическом стиле, стоявший в центре длинный стол с тяжелой столешницей опирался на четыре массивные ножки. Шесть обитых кожей стульев окружали стол, а четыре других стояли по бокам стоявшего у стены большого книжного шкафа. Марианна услышала, как открыли дверцу этого шкафа. Осмотр начался с верхнего ряда, решила она, со словарей, толстых томов по тактике, стратегии и теории артиллерии, над которыми ее муж просиживал ночами.

— Скажите, сударыня, рассказывал ли вам когда-нибудь ваш супруг о капитане Мадере? — спросил Венцель.

— Я не помню. Возможно, и говорил. Он много рассказывал мне о своих однокурсниках по военному училищу, но, поскольку я их не знала, их имена мне не запоминались.

— А после этого известного несчастного случая?

— Да, он сказал мне, что заказал венок. Это было в тот день, когда в газетах в первый раз напечатали о смерти капитана Мадера.

— И как отреагировал на это известие ваш супруг, сударыня?

— Он заказал венок для похорон, господин генерал.

— Да, понятно, — но как вам показалось, он был опечален или испуган?

— Скорее опечален, чем испуган. Ему было очень жаль капитана. Мадер был слишком молод, чтобы умереть, сказал он. А еще он сказал, что капитан был единственным, кто на протяжении всех этих двух лет вел себя как настоящий товарищ. Он никогда не считал его своим соперником. Вот что сказал мой муж.

Фрау Дорфрихтер говорила это машинально, прислушиваясь одновременно к звукам, доносившимся из столовой. Один из унтер-офицеров был занят все еще книгами, вероятно, он тряс каждую, надеясь найти неизвестно что. Другой возился с посудой. Были ли стаканы недавно протерты, вспоминала она. А чашки? Некоторые были надтреснуты. Она должна была давно выбросить их, так же как и треснутые тарелки и супницу с отломанной ножкой. Марианна хотела все это заменить на новое в последней поездке в Вену, но ее состояние стало настолько заметным, что она решила оставить это до лучших времен.

В половине второго генерал Венцель и майор Шульце отправились обедать. Капитан Кунце и унтер-офицеры продолжали обыск. Они перешли теперь в спальню. Марианне хотелось бы там присутствовать, но гордость заставляла ее сидеть неподвижно на диване, как будто перед фотоаппаратом. Она взяла в руки журнал и сделала вид как будто читает.

Алоизия непрерывно прибегала из кухни и жаловалась. Казалось, у непрошеных гостей была одна цель — мешать ей, Алоизии, в работе и создавать беспорядок вопреки обещаниям генерала Венцеля, что все будет расставлено по обычным местам. Наконец у Марианны лопнуло терпение, и она приказала Алоизии не показываться ей на глаза.

Она слышала, как выдвигались ящики в спальне и открывались дверцы шкафа. Они будут возиться с ее платьями и наверняка увидят пятно от варенья на юбке, найдут рубашки Петера с обтрепанными манжетами, простыни с заплатами, подержанные детские вещи от детей ее сестры, письма мужа с намеками на любовные шалости, которые он посылал ей в прошлом году, когда был на маневрах. Скрипнула дверца ночного столика. Кто-то вынул ночной горшок. Боже милостивый, и это тоже? Что же, нет никаких границ, никакого уважения к личной жизни супругов? Так они дойдут до того, что будут искать на простынях следы спермы?

Мужчины перешли в кухню. Алоизия явилась с красным сердитым лицом и попросила ключ от кладовки. Фрау Дорфрихтер полагала ненормальным держать все под замком, но местные дамы считали это в порядке вещей, и Марианна не хотела выглядеть белой вороной. Через десять минут Алоизия принесла ключ назад.

— Три яйца они разбили, — радостно доложила она, — и банку с огурцами. Знать бы, чего они ищут. Я дала собаке вылизать яйца с пола, а огурцы она есть не стала. Может, их вымыть и снова сложить в банку?

— Выброси их, — приказала хозяйка и закрыла лицо руками.

Марианна испугалась, что они увидят следы ярости, охватившей ее лицо. У нее было чувство, что какая-то часть ее жизни подходит к концу. Она полюбила эту квартиру — после двух лет замужества это был впервые настоящий дом. Теперь же, когда чужие руки и глаза обшарили каждый уголок, она знала, что с ее любовью к этой квартире покончено.

Было уже три часа пополудни, когда Кунце объявил, что обыск закончен. Дорфрихтер был прав, подумал Кунце. Они не нашли ни одного шкафа, где что-либо лежало не в порядке, под коврами везде была чистота, не было невымытой посуды или побитой молью одежды. Не было обнаружено ни бумаги, которую использовал Чарльз Френсис, ни красных чернил, ни цианистого калия или копировального устройства. Единственное, что хоть как-то могло быть связано с отравлением, — маленькая упаковка капсул с облатками в шкафчике для лекарств в ванной.

— Не знаете ли вы, фрау Дорфрихтер, зачем вашему мужу понадобились эти капсулы? — задал вопрос Кунце.

Марианна все еще сидела, сжавшись в комок, на диване, в страхе и смятении. Незадолго до этого она слышала, как ушла Алоизия, и знала, что теперь все обстоятельства этого постыдного официального посещения будут известны всем соседям. Марианна больше не верила, что этот осмотр — просто рутинное мероприятие и что и другие квартиры офицеров подвергались такому же обыску.

— Капсулы? — переспросила она. Она поняла, что они как-то связаны с тем, что искали у них в доме. Марианна припомнила также сообщение в газетах, что капитан Мадер был отравлен ядом, который был в капсулах, полученных по почте. Как и почему ее муж оказался причастным к этому делу, оставалось для нее полной загадкой. Она лихорадочно пыталась найти какой-нибудь безобидный ответ.

— Да, я помню, он принимал какое-то лекарство. Он недавно сильно простудился. С осложнениями, — добавила она.

— Вы видели, как он наполнял капсулы?

— Нет.

— Вы не будете возражать, если я их возьму?

Больше всего ей хотелось сказать: «Убирайтесь к черту, вы и оба ваших вонючих идиота!» Но она была женой офицера, поэтому согласно кивнула и даже изобразила улыбку:

— Нет, конечно нет, господин капитан.

От внимания Кунце не ускользнула натянутая улыбка фрау Дорфрихтер, так же как и усилие, которого она стоила. Когда он знакомился с биографией Дорфрихтера, он также узнал все о Марианне.

Отец Дорфрихтера, преуспевающий в торговле с заграницей делец, стоял на несколько ступенек социальной лестницы выше, чем отец Марианны, который был скромным банковским служащим. Марианне было десять лет, когда ее отец, страстный альпинист, погиб в тирольских Альпах. Оставшаяся без материальной поддержки, мать вынуждена была пойти работать продавцом в маленький хозяйственный магазин, который она впоследствии выкупила у часто болевшего владельца. Марианне, младшей из четырех дочерей, не было еще и двенадцати, когда врачи обнаружили у нее туберкулез. В восемнадцать они объявили ее совершенно здоровой. Шесть долгих лет — дома ил и в санатории — она провела лежа на спине у открытого окна. Ей было заказано заниматься каким-либо спортом и ходить в школу.

Тот факт, что Дорфрихтер женился на ней, говорил против того, что он был чрезмерно честолюбив. Такие женятся обычно на дочерях генералов или миллионеров, так как лейтенанты пехоты редко происходят из состоятельных семей. Но Марианна была необыкновенно привлекательна и грациозна. Кроме того, она умела легко приспосабливаться к любым жизненным обстоятельствам, иначе ей не удалось бы всего за два года супружества стать настоящей офицерской дамой.

— Как я слышал, вы только недавно вернулись из Вены, сударыня, — продолжал беседу Кунце, медленно и аккуратно заворачивая коробочку с капсулами в лощеную бумагу.

Лишь позже у Марианны мелькнула мысль, что он умышленно затягивал разговор.

— Нельзя сказать, что совсем недавно. Недели две назад.

— И часто вы ездите в Вену?

— Довольно часто. Там живет моя мама. Мы ведь венцы. Я имею в виду нашу семью. Жаль, что путешествовать становится все трудней. Весь мир стремится куда-то ехать. Наш поезд вчера был переполнен.

— Наверное, вам было не очень приятно ехать одной?

Его тон был абсолютно непринужденным, почти свойским. Он не сказал «в вашем состоянии», но она поняла, что он имел в виду, и покраснела.

— Но я возвращалась не одна. Петер — то есть мой муж — сопровождал меня из Вены.

— Вы его просили об этом или это был его рыцарский поступок?

На этот раз она рассмеялась.

— Наверное, это был, как вы говорите, рыцарский поступок. Я и понятия не имела, что ему разрешат взять отпуск.