Перейти грань - Роберт Стоун

Поднявшись к себе, Стрикланд сел за «стинбек» и уставился в его темный монитор. Он безо всяких сожалений остался в одиночестве. Только так он и мог делать дело, а когда он был занят им, никакого одиночества не существовало. Он погружался в тишину, где только и могло разыграться его воображение Толпа, птицы, смятение — все это оставалось во внешнем мире, где у него не было серьезных привязанностей. В том отравленном воздухе слова были для него камнями преткновения, здесь же они вытанцовывались с необычайной легкостью. Там были те, кто доверял ему по причине его заикания, словно считая это гарантией честности, а были и поглупее первых, относившиеся к нему снисходительно, как к недоумку. Его дефект, похоже, поощрял в людях хвастовство и нескромность. Он обратил на это внимание еще в детстве.

Но приходилось признать, что все эти недели после возвращения из Центральной Америки он временами испытывал какую-то неуверенность. Она возникала неизвестно откуда, заставляя сомневаться в отснятом материале и настороженно относиться к странному предложению Хайлана. Пожалуй, с самого детства он не испытывал этого отвратительного дрожания поджилок, этого трепета правой руки, всегда такой твердой. Но как знакомо и мгновенно узнаваемо было это чувство, несмотря на миновавшее время. Он полагал, что его не избежал никто. Наверное, еще и потому, что со временем ты узнаешь чересчур много…

Неожиданно ему захотелось услышать запись той радиобеседы, в которой он участвовал вместе с матерью в пятидесятых годах. Он взял бобину и перевернул ее. Сейчас он недоумевал: что заставило его дать послушать ее Памеле? Что он хотел доказать?

Стрикланд отложил бобину в сторону и, захватив из холодильника банку пива, подошел к огромному круглому окну, чтобы выкурить сигарету. «Предложение Хайлана не такая уж плохая штука», — решил он. Оно позволит центральноамериканскому материалу отлежаться, а затем уж он примется не спеша монтировать его. Да, предложение это было просто интересным. И люди, связанные с ним, были такие же, как все другие. Странники. Лунатики.

Двумя днями позднее Стрикланд получил удостоверение сотрудника пресс-службы Хайлана и набор аккредитивов туристического агентства. Остаток дня у него ушел на то, чтобы отправить самолетом аппаратуру. Сам он улетал на следующий день. Когда его такси по дороге в аэропорт проезжало мимо «Цветущего луга», он увидел обломки старой «Всемирной ярмарки». Собственно, он часто их видел, но никогда они не наводили его на размышления.

Стрикланд предполагал, что в 1939 году мать работала здесь на одном из аттракционов, где-то за Аллеей пикников. Он припоминал, как в течение многих лет она кляла мэра Ла-Гуардиа, который запретил аттракцион. Вспоминалась ему также живописная открытка, воткнутая за зеркало, должно быть, в их древнем «виллисе», довоенном чудо-трейлере. Они ездили на нем, когда он был маленьким. Открытка изображала достопримечательности ярмарки: аттракционы «Трайлон» и «Перисфера».

Многие годы спустя, уже обосновавшись в Нью-Йорке и избрав его объектом своих съемок, он познакомился с историей ярмарки 1939 года. Война разразилась, когда она была в самом разгаре. Одна за другой страны, чьи павильоны стояли вдоль главной аллеи, оказывались оккупированными или вообще прекращали свое существование. А «Трайлон» и «Перисфера», эти символы прогресса, в конце концов были превращены в металлолом и переплавлены в пушки. Вопреки здравому смыслу этот факт вызывал в нем смутное удовлетворение, которое имело какое-то отношение к ярости его матери. Стрикланд умел обнаруживать и фиксировать свои подсознательные реакции, но не слишком высоко их ценил. В них было не больше смысла, чем в чьих-то других, просто, в отличие от большинства, он не испытывал соблазна отрицать их. Двое собственное дерьмо, — думал он, — и тут никуда не деться, разве что попробовать извлечь из него пользу.

Его такси — это разнесенный в клочья мир ярмарки 1964-го. Хромированная отделка ободрана до последнего дюйма. Обшивка лохмотьями болтается вокруг стоек. Тут постарался Вьетнам. Очевидно, ярмаркам не везет — ни в жизни, ни в бизнесе.

«Когда-нибудь, — подумал он, — я сделаю фильм о ярмарках и призраках, оставшихся после них.» Как заиграют эти старые фотографии с ярмарок, которые он ни разу еще не пускал в ход, да и звучавшая тогда музыка веселит душу. Никто не сможет обвинить его в том, что он повторяется. Когда такси прибыло к зданию финской авиакомпании, он все еще был погружен в эти раздумья.

Ступив в зону регистрации первого класса, он почувствовал, что ему не хочется расставаться с мечтами о фильме, так непохожем на другие. Те, которые еще не созданы, всегда видятся такими светлыми. Но в душе он чувствовал, что этого фильма никогда не будет, что ему не придется показать старые ярмарки или идущего на нерест лосося, погибающие тропические леса, или пиктограммы Охибуэя, или что-либо другое из того, что заслуживало внимания и иногда занимало его мысли. На самом деле Стрикланда больше всего на свете интересовало человеческое существо. Люди были главным объектом его внимания. И ничто иное.

10

— У вас академическое кольцо. — Женщина за стойкой напротив смотрела на руку Брауна. Это была стройная брюнетка в джинсах и кроссовках. Ее экспозиция была посвящена запатентованному астронавигационному прибору для северного полушария.

Браун покрутил на пальце свое кольцо — такие носили выпускники академии.

— Да. Выпуск шестьдесят восьмого года.

Шел первый день работы «Морского салона», открывшегося в Нью-Йорке на территории арсенала 42-го полка. Посетителей было немного, и Браун весь день сидел возле экрана, время от времени появляясь на нем, чтобы превознести до небес достоинства судов «Алтан». Ему уже порядком надоело слушать собственный голос.

— Мой бывший муж тоже окончил академию. Его зовут Чарли Брадуорт. Не приходилось встречаться?

— Никогда.

— Теперь он в Грин-Ков-Спрингс. Это там, где старые корабли превращают в бритвенные лезвия.

— Слышал о таком месте, — кивнул Браун.

— Нам пришлось также побывать на Гуаме. — Женщина оказалась словоохотливой.

Над ними нависали своими корпусами две яхты, сработанные на верфях «Алтан». Одна — «Хайлан сорок пять», не была безупречной, как Браун убедился на собственном опыте. О второй яхте — «Сороковке Алтана» — он был очень высокого мнения. Появляясь на экране, он без устали демонстрировал свое пристрастие к «Сороковке Алтана». На стенде рядом с ней сообщалось, что эта яхта — серийный образец той, на которой Мэтти Хайлан пойдет вокруг света. Тут же на фотографии красовался и сам Мэтти.

— Мне нравится ваш ролик, — продолжала беседу стройная брюнетка. — Он меня прямо-таки пьянит.

Браун не был уверен, что правильно ее расслышал в гудящей атмосфере салона.

— Ничего хорошего, — буркнул он, стараясь быть вежливым.

— Знаете какое-нибудь средство от этого?

— Нет. Я не пью.

Женщина засмеялась.

— А как насчет того, чтобы приглядеть за моей витриной?

Браун согласился, и она, продолжая смеяться, удалилась.

День подходил к концу, посетителей становилось меньше. Женщина все не возвращалась к своей астронавигации. У Брауна была с собой книга по истории военного флота, и он коротал время, читая о Трафальгаре. Нельсон и Коллингвуд атаковали франко-испанскую эскадру двумя отдельными колоннами, взламывая ее линейную оборону.

Прошло уже больше часа, с тех пор как женщина оставила на него свою витрину. Браун решил принять таблетку аспирина и отправился искать фонтанчик с питьевой водой.

Он миновал крыло, где демонстрировались моторные лодки и толкалось гораздо больше посетителей, чем в павильоне парусных судов. Здесь разгуливали дородные матроны в шкиперских фуражках. Их сопровождали спутники, украшенные затейливыми татуировками. Сверкали обводами крейсерские лодки с надстройками, лоснились глянцем сигарообразные суда. Интерьеры моделей блестели хромом и пестрели леопардовыми обивками. От всего этого у Брауна кружилась голова. Добравшись до бежевого занавеса, отделявшего демонстрационную секцию от подсобной, он проскользнул за него и оказался в полумраке, где до самого потолка были навалены ящики и коробки. За ними на разбитом бетонном полу стояли два бронетранспортера с опознавательными знаками Национальной гвардии Нью-Йорка. Рядом был искомый фонтанчик. Когда он направился к нему, из-за ящиков ему почудился сладострастный стон. Приглядевшись, он заметил за рядом коробок плешивую голову мужчины. На полу из-за них торчала женская ступня с загорелой лодыжкой, в кроссовке. Похоже, здесь занимались сексом. Запив таблетку, он почувствовал злость и отвращение. На обратном пути он обошел это место стороной.