Красными нитями (СИ) - Николаева Лина

Рейн быстро поднялся и свысока глянул на главу Церкви. Рука мужчины медленно потянулась к трости, точно он хотел пустить её в дело. Рейн знал: не дотронется при всех, не посмеет. Прижав руки к груди, он сделал шаг к толпе, пристально глядевшей то на него, то на Нола.

— Кир Я-Эльмон, вы верно сказали, что для Кирии настал трудный час. Мы многое пережили, и все: от простых рабочих до благородных киров нуждаются в поддержке Церкви — верного оплота в борьбе с демонами и Детьми Аша. И пусть Совет или вы, кир Я-Эльмон, поправите меня, если я неправ. Но я — Рейн Л-Арджан, король Кирии вижу, как все мы нуждаемся не только в силе слов, но и в силе дела. И я не приказываю, но перед Яром и жителями Лица прошу вас об отмене на год, и да начнёт же Церковь творить своё светлое дело без пошлин, налогов и сборов, как завещали Яр и Арейн.

Я-Эльмон так крепко сжал трость, что пальцы побелели. Он медленно поднялся. В голубых глазах виднелась неприкрытая ярость, но голос остался спокойным. Глава встал рядом с Рейном и ответил, глядя на толпу:

— Жители Лица, мы многие десятилетия жили по одним законам, но, видимо, настала пора выбрать новую дорогу. Король Рейн показывает нам достойный пример, и да поддержит же Церковь его слова. Я обещаю, что его слова будут вынесены на обсуждение Совета, и вместе мы примем правильное решение.

Рейн плотно сжал губы. Примут они правильное решение, как же! Я-Эльмон обвинит В-Бреймона, а может У-Дрисана, или ещё кого, а те — других и ни черта не изменится.

Но это ничего. Это только пока. Он заставит их понервничать, да не просто понервничать — извиваться, как на раскаленной сковороде, и искать лазейку. Но её не будет.

Когда мимо Я-Эльмона прошла вереница людей с признаниями, а первый День Покаяния закончился, снова стемнело. Чертова традиция велела королю безвылазно сидеть в церкви, слушая своих подданных.

По окончанию Рейн торопливо влез в экипаж. Алкерн сел напротив. Кучер и второй слуга забрались на козлы. Стоило лошадям тронуться, камердинер достал из нагрудного кармана небольшую записную книжку в кожаной обложке и ручку и стал что-то отмечать, сверяясь с часами. Он часто так делал, и Рейн подозревал: тот тщательно, в деталях описывал все проступки короля.

Центральную построили немногим южнее площади Яра, где высились дворец и Дом Совета. Между ними было всего минут десять спокойным шагом лошади по прямой улице.

Рейна прижало к стене — карета свернула с широкого проспекта Воинов. Они двигались на юго-запад, к границе Прина и маленького Мыса, который считался «учёным» районом, но его активно занимали торговцы.

— Куда мы? — быстро спросил Рейн, стараясь сохранить лёд в голосе, каким всегда говорил с Алкерном.

— После покаяния вы должны посетить гильдию учёных. Вас пригласили на демонстрацию, — камердинер сделал паузу. — Они называют это телеграф. Кир Л-Арджан, я предупреждал вас ещё в понедельник.

Рейн, кивнув, отвернулся к окну. Лучше бы Алкерн промолчал. Он мог поклясться, что позавчера такого разговора не было. И если от него решили скрыть правду, ничего хорошего ждать не стоило.

Копыта двух лошадок мирно стучали по мостовой. Обычно этот звук успокаивал, но сегодня Рейн чувствовал всё большее возбуждение.

Наверное, это расплата за проступок в Церкви. А может, её задумали даже раньше. И что там будет: опять кнуты, железо или только проповеди? Или приватная беседа с кем-то из Совета? И там — это где? Верить в ложь об учёной гильдии не стоило — дорога в Мыс только что осталась за поворотом.

Видимо, он нащупал предел дозволенного. И если за восемь дней не получилось ничего, кроме как начать правление с трупов и крови, то что изменится? Кто-то во дворце вдруг станет союзником? Или один из Совета захочет поддержать?

Едва ли, но и этого было бы слишком мало. Значит, пора найти другой путь.

— Я должен вам кое-что передать, — начал Алкерн и, отложив записную книжку, потянулся в нагрудный карман.

Рейн оценивающим взглядом посмотрел на камердинера. Вот уж кто явно знал многое. Аккуратный костюм, идеально выбритое лицо, строгий взгляд — всё вызывало ненависть, словно перед ним сидели сами советники.

Рейн быстрым движением схватил записную книжку. Страницы были разделены на две части. Слева — стройные ряды часов и минут, справа — безукоризненно ровные записи, где в это время находился правитель. Следил. И, конечно, доносил Совету.

— Король Рейн! — воскликнул Алкерн. — Что…

Рейн вскочил. Карета качнулась. Он схватил Алкерна за волосы и ударил головой о стенку, затем взял обмякшего мужчину за галстук, перекрутил через шею и потянул на себя, одной ногой уперевшись о скамью.

Рейн холодно смотрел в зелёные глаза, на кривившиеся губы, на судорожные движения рук и чувствовал удовольствие. Да, черт возьми, это будет с каждым из Совета. На лице медленно проступила ухмылка. Сами лишили того, кто мог указать верный путь.

Рейн выпустил Алкерна, и тот мешком повалился на бок. Карета снова качнулась.

Он рывком открыл дверь и выпрыгнул, сгруппировавшись. Мостовая встретила твёрдым ударом. Рейн перекувыркнулся и, оттолкнувшись от земли, бросился по улицам.

Перед глазами замельтешили чёрные точки, а внутри появилось неприятное чувство тошноты. Но сзади слышались крики, лошадиное ржание, и он всё бежал и бежал — на восток, снова в Канаву, и будь что будет.

Глава 12. Замок

На Первой улице совсем не было деревьев, только низкие каменные дома, однообразные до ужаса, с грязными окнами и хлипкими — вот-вот обвалятся — железными балкончиками, где неопрятной грудой лежали сваленные вещи. Точнее, в конце, рядом с дорогой — разбитой колеей, по которой повозки и паромобили проезжали с трудом, — торчал покосившийся, почерневший мёртвый ствол, но это даже деревом нельзя было назвать.

Прячась по закоулкам, Рейн прождал до темноты, затем пошёл на Первую. В окнах горел свет, но улица была пуста. Работяги потихоньку вернулись домой, а остальные вечером не выходили: мало ли кто забредёт из Канавы.

Рейн зябко ежился и постоянно обхватывал себя за плечи, пытаясь согреться, но быстро вспоминал: опасный жест, руки лучше держать наготове. Пальто осталось в карете, а от простой тонкой рубашки тепла шло немного. Он стащил грубую рабочую куртку, но та была так затёрта, что совсем не грела.

Рейн присел перед трухлявым деревом и сунул пальцы в дыру в стволе. Вытянул ключ, быстро поднялся и, оглядываясь, пошёл к своему дому. Он не знал, как сложится, но попросил Кая оплатить комнату и оставить ключ. Ну, хоть на такую просьбу этот мелкий ублюдок откликнулся.

Дом, как всегда, встретил запахами сырости и грязи. Паутина в углу не исчезла, только больше стала. Двери одной квартиры стояли нараспашку — наверное, жильцы съехали.

Рейн шёл медленно, стараясь наступать на те половицы, которые не скрипели. Из-за дверей ещё слышались усталые голоса, а кое-где — смех и даже слёзы. На втором этаже сыростью пахло меньше, вместо этого появились ароматы еды: кислая капуста, картофель и совсем слабо — мясо.

Дверь открылась со скрипом. Воздух внутри стоял тяжёлый, спертый, и Рейн сразу распахнул окно. Комната, кухня, коридор остались такими же, как в день отъезда. Он плюхнулся на кровать, и от покрывала поднялся столбик пыли. Снял ботинки, чулки, вытянул ноги и сразу почувствовал себя лучше.

Посидев так минут пять, Рейн подошёл к столу. На углу лежал тканевый мешочек, перевязанный шёлковой верёвкой. Он развязал его: внутри по-прежнему были три кисти и краски — подарок Эль, который прежде он даже трогать боялся. Казалось, что это — ненастоящее, ну не могут ему что-то подарить, да ещё кто!

Ну и кто — одна из тех, кто так просто закрыл глаза на его просьбу о помощи, из-за кого Аста убили?

Рейн схватился за верёвку и с размаху кинул мешок об стену. Тот упал с глухим звуком. Рейн бросил быстрый взгляд в сторону, где стоял бы Аст. Вещь ведь не виновата, что за ним никто не пришёл. Он протяжно вздохнул и побрёл на кухню.