Эдельвейс - Лебедев Andrew

Их сводную роту в составе ста человек, которых Клаус вместе с капитаном Гротом отобрали из лучших высокогорных разведчиков 99-го и 47-го полков 1-ой и 4-ой егерских дивизий, транспортными самолетами Ju-52 из аэродрома под Ростовом доставили сюда на учебную авиабазу Люфтваффе в Кюсдорф.

Четыре часа лету и горные егеря снова оказались в Германии.

Но ни домой, ни на свидание с родными никто не попал.

У них был очень жесткий график подготовки.

За шесть дней здесь в Кюсдорфе из альпинистов должны были теперь сделать воздушных десантников.

Первым делом их всех переодели.

Выдали смешную форму – брюки свободного покроя с наколенниками, заправлявшиеся в высокие ботинки на шнуровке, куртки на непривычных еще американских застежках типа "zip" и стальные шлемы – не такие, как приняты в Вермахте и частях СС, а более плотно сидящие на голове и без характерного отгиба по краям. Такой шлем десантника здесь называли "горшком".

Вместо штатных карабинов К-98 каждому егерю выдали по автомату Мр-40 и по пистолету Р-38.

– Автомат во время прыжка может оторвать, – говорил капитан Веллер, – а на земле, после приземления оказаться перед противником без оружия – это никуда не годится!

Поэтому у нас каждый солдат получает кроме индивидуального, еще и личное оружие, как если бы он был гренадерским унтерофицером.

Их роту разделили на четыре учебных взвода.

Причем Клаусу пришлось на какое то время уподобиться рядовому курсанту.

Их учебной ротой теперь командовал майор Люфтваффе Андрэас Крупински, а их учебным взводом – капитан Ганс Веллер.

Они стояли на летном поле возле макетов транспортных самолетов Ju-52. представлявших собой обрезанные фюзеляжи без крыльев и без хвостовой части.

Макеты стояли на высоких подставках, таким образом, чтобы залезть внутрь макета и потом выпрыгнуть оттуда, надо было подняться по высокой деревянной лестнице.

– Трехмоторный транспортный самолет Ju-52, или как мы его любовно называем, "наша тётушка Ю", берет на борт двенадцать десантников-парашютистов, в отличие от планера Gota DFS-230, который берет девять десантников или тонну груза…

Веллер подталкивал очередного курсанта, подгоняя его, чтобы тот быстрей поднимался в макет самолета, откуда потом надо было прыгнуть в натянутый под люком брезент.

Это называлось "упражнение номер два".

Упражнение "номер один" они уже выполняли сегодня перед обедом – усаживались в макете фюзеляжа, потом по команде инструктора подходили к дверному проему, защелкивали карабин вытяжного фала и имитировали выброску – садились на корточки и спрыгивали с высоты двух метров на песок.

Теперь "экзерсис" усложнялся.

– Так, руки на поручнях, приседаешь, наклон вперед, толкаешься, руки вперед, летишь…

Падать животом на натянутый брезент не страшно и не больно.

Как то будет там? В воздухе!

Послезавтра у них первые прыжки.

А потом, тем, у кого родные живут неподалеку, возможно разрешат свидания.

До Мюнхена отсюда два часа поездом.

Его отпустят повидать Лизе-Лотту?

Клаус надеялся, что отпустят. ….

В день, когда были назначены полеты, каждый из них прыгнул не по одному разу, а по два.

– Чтобы закрепить ощущение, – сказал капитан Веллер.

Только они приземлились, только собрали парашюты, как поступила команда – снова в самолеты и снова прыжок.

Но на второй раз на земле их ожидала радостная весть.

За каждый совершенный прыжок каждому парашютисту полагалось по семьдесят пять рейхсмарок.

Выдача денег осуществлялась прямо на летном поле – это была неплохая традиция!

Получив свои честно заработанные сто пятьдесят марок, Клаус не отправился в офицерское казино, что ежедневно с семи вечера и до половины двенадцатого работало здесь же на базе, но пошел в штаб – проситься в первую и вероятно единственную за эту короткую учебу – увольнительную.

Майор Крупински не стал вредничать.

Все-таки Клаус не простой курсант, его грудь украшали и ленточка креста второго класса, и серебряный знак горного егеря за участие в боевых действиях. И кроме того, Крупински знал, что за восхождение на Эльбрус Клаус представлен к кресту Первого класса.

– Поезжайте, Линде, но вы должны вернуться завтра не позже девяти утра, иначе я буду вынужден подать рапорт командованию, – сказал майор, протягивая Клаусу его документы.

Итак, он свободен до завтрашнего утра. Только бы поезда ходили по расписанию! Из-за английских бомбежек, которым подвергались теперь крупные железнодорожные узлы, в расписаниях поездов нынче бывали сбои.

Он купил билет в вагон второго класса.

– Где застанет он Лизе-Лотту? Чем она теперь занимается? Как и все женщины отбывает трудовую повинность? Она писала ему, что работает в госпитале. Он знает это место в Мюнхене. Это старая гостиница Карл Великий на Кёнигштрассе. С вокзала он отправится прямо туда. Прямо туда, чтобы сказать ей, как он скучал. …

На углу Шуман-аллее и Вильгельмштрассе работал цветочный магазин "Fleur de Paris".

Клаус вошел.

Мелодично звякнул колокольчик.

– Добрый вечер, господин оберлейтенант, – улыбнулась продавщица, – желаете букетик цветов? У нас есть голландские розы и настоящие фиалки из Ниццы.

– Добрый вечер, фройляйн, – ответил Клаус прикладывая два пальца к козырьку форменного кепи, – неужели мы получаем цветы даже из неоккупированной нами зоны юга Франции?

– Коммерция, герр оберлейтенант, – с улыбкой отвечала девушка, – желаете посмотреть?

– А нет ли эдельвейсов? – поинтересовался Клаус.

– Эдельвейсов? – изумилась продавщица, – никогда не слыхала о таких цветах.

– Они вот такие, – сказал он, снимая форменное кепи и показывая девушке алюминиевый цветок – эмблему 1-ой горнострелковой дивизии, прикрепленную к правой стороне его головного убора.

– Нет, таких к сожалению у нас нет, мой господин, – сокрушенно вздохнула девушка.

– Тогда дайте мне французских фиалок, сказал Клаус, – а эдельвейсы я пришлю своей девушке оттуда, – и Клаус махнул рукой в ту сторону, где был Восток. …

Конец первой части.

Часть вторая.

1.

Судоплатов сказал, что за достоверность этой информации готов отвечать своей головой.

А чего стоит его голова?

Абакумов нервно ходил по кабинету.

Его Советская страна, а вернее власть в этой стране увы, была такой однобокой уродиной, такой неласковой матерью, что ее можно было только бояться. Но никак не любить. Потому что высшей наградой у этой власти всегда выходило только – "ну, ладно, ПАОКА живите, ПОКА мы вас не тронем, но если что, сами знаете!" Иначе говоря, у этой власти можно было заработать только одну награду – отсрочку от расстрела.

И Абакумов понимал, что это и есть ВЫСШАЯ награда и именно МАТЕРИНСКАЯ награда.

Ведь именно мать дает человеку жизнь. А эта власть, а эта его Родина… Она как бы тоже теперь дает человеку жизнь, вроде: "живи, покуда я добрая и покуда не арестовала тебя да не расстреляла, как многих других"… Так разве не есть за что любить такую Родину-мать!?

Однако Абакумов, как человек не просто вышколенный и исполнительный, что ценилось в аппарате у Берии, но еще и человек умный, – что тоже ценилось (но, увы, не служило гарантией от ареста и расстрела), понимал – Абакумов понимал, что такая скупость и однобокость в поощрении Родиною своих сыновей, де, если ты отличился и подвиг совершил, то мы тебя наградим – дадим немного погулять на воле, – такая система неминуемо ведет к снижению показателей, к снижению результативности. По крайней мере – в его Абакумова ведомстве.

Офицеры и генералы невольно становились от такой системы – перестраховщиками.

Лучше никакого результата – тогда, авось тоже не тронут, – но уж ни в какую чтобы пойти на риск, – ведь если операция сорвется – РАССТРЕЛ!

И уж лучше не рисковать…

Абакумов все видел и все знал.

Он сам арестовывал и сам расстреливал.

И не только по своему ведомству.

А вот у немцев, хоть они и фашисты, у них Гитлер своих генералов не расстреливает, даже тех, кто жидко обосрался. Даже тех, кто и дивизии свои погубил и поставленных перед ними стратегических задач не выполнил.

Гитлер таких в отставку и на пенсию.

Цивилизованная нация, однако!

Абакумов вышел из кабинета.

Дежурный офицер вскочил по стойке смирно.

– Где Петровский? – спросил Абакумов.

– У себя в кабинете, товарищ замминистра, – тихо, но отчетливо доложил дежурный.

– А Берия там? – спросил Абакумов.

– Так точно, там, – кивнул дежурный.

Фамилия дежурного офицера была Инин.

Абакумов читал его личное дело.

Владимир Инин, детдомовец.

Школа, ОСАВИАХИМ, лейтенантские кубики, вербровка осведомителем НКВД, доносы на начальников, перевод на работу в органы…

Вова Инин.

Может далеко пойти.

Мягко ступая по ковровым дорожкам своими космической черноты хромовыми сапогами, Абакумов двинулся по длинным и совершенно пустынным коридорам министерства.