Посредник - Лесли Хартли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Потому что, — медленно произнес он, — если это письмо попадет в чужие руки, придется худо ей, мне, а может, и вам:
Слова его попали точно в цель — во мне пробудилось неслыханное рвение.
— Буду беречь как зеницу ока, — заверил я.
Тут он улыбнулся, поднял скрывавшую письмо руку и подтолкнул его ко мне.
— Но вы не написали адрес, — воскликнул я.
— Нет, — согласился он и тут же доверительно, к моей радости, добавил: — И не подписал тоже.
— Она будет рада его получить? — спросил я.
— Думаю, да, — коротко бросил он.
Мне нужно было все разложить по полочкам.
— А ответ будет?
— Неизвестно, — ответил он. — Не задавайте слишком много вопросов. Незачем вам всего знать.
Тем и пришлось довольствоваться. В душе наступил штиль, как на море после отшумевшего шторма, и я вдруг понял — уже поздно. Взглянул на часы.
— Ого! — вскричал я. — Мне пора.
— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил он. — Колено как?
— Лучше не бывает, — похвастался я, сгибая и разгибая его. — Кровь сквозь платок даже не просочилась, — добавил я не без сожаления.
— Просочится, когда пойдете. — Он строго, испытующе посмотрел на меня. — Все же вид у вас не очень, — заметил он. — Может, подвезти немножко, а? Телега на месте, лошадку запрягу — глазом моргнуть не успеете.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Дойду и так. — Прокатиться было бы здорово, но вдруг возникло желание побыть одному. По молодости лет я не знал, как уйти: стоял и мялся. К тому же мне очень хотелось что-то сказать.
— Эй, а письмо-то забыли, — напомнил он. — Куда положите?
— В карман бриджей, — сказал я и тут же подтвердил слово делом. — В этом костюме карманов много, — я показал, — но один человек, у которого был знакомый полицейский, как-то сказал мне: самый надежный карман — это карман брюк.
Он одобрительно взглянул на меня, и я впервые заметил, что он вспотел: рубашка темными пятнами прилипла к телу.
— Вы парень что надо, — сказал он и пожал мне руку. — А теперь марш домой, да смотрите, не обижайте себя.
— Я засмеялся — кто же это будет себя обижать? — и тут вспомнил, что хотел сказать.
— А можно, я еще приду покататься со скирды?
— Валяйте, я ее немножко подгребу и приграблю, — ответил он. — А сейчас одна нога здесь, другая — там.
Тед проводил меня до ворот, и когда, пройдя десяток-другой шагов, я обернулся, он все еще стоял на месте. Я махнул рукой, и он помахал в ответ.
Все сидели за чаем. Казалось, я не был здесь много месяцев, настолько иной была обстановка на ферме, настолько случившееся со мной не вязалось с жизнью в Брэндем-Холе. При виде моего колена все заохали и заахали, а я рассказал, с какой добротой ко мне отнесся Тед Берджес.
— А-а, этот парень с Черной фермы, — вспомнил мистер Модсли. — Видный малый и, я слышал, неплохо ездит верхом.
— Он-то мне и нужен, — сказал лорд Тримингем. — В субботу матч, он обязательно будет играть. Тогда и поговорим.
Неужели Теду Берджесу грозят какие-то неприятности? Я взглянул на Мариан, надеясь, что и она что-то скажет, но она словно не слышала; лицо ее носило отрешенное, ястребиное выражение, совсем ей несвойственное. В кармане моем похрустывало письмо, уж не торчит ли оно? Вдруг Мариан поднялась и сказала:
— Давай я перевяжу тебе колено, Лео. Повязка совсем сбилась.
Я был рад улизнуть из-за стола и пошел за ней. Она провела меня в ванную комнату, кажется, единственную во всем доме. Я сюда раньше не заходил: в нашей с Маркусом комнате стояла круглая ванна.
— Подожди здесь, — приказала она, — я сейчас принесу все, что нужно.
Комната была большая, помимо ванны, здесь помещался еще и умывальник, совсем, казалось бы, неуместный: если человек принимает ванну, зачем ему умывальник? Ванна была в облицовке из красного дерева и с такой же крышкой. Она походила на усыпальницу. Мариан вернулась, сняла крышку и велела мне сесть на край ванны, потом стала снимать с меня ботинок и носок, будто я не справился бы сам.
— Теперь подставь колено под кран, — распорядилась она.
— По ноге заструилась божественная прохлада.
— Господи! — воскликнула она. — Здорово же ты брякнулся!
К моему удивлению, она ни словом не обмолвилась о Теде Берджесе. И лишь когда наложила новую повязку и обратила внимание на старую, всю смятую и в пятнах крови, лежавшую на краю ванны, — лишь тогда Мариан спросила:
— Это его платок?
— Да, — ответил я. — Он сказал, что платок можно не отдавать, так я выброшу его? Я знаю, где мусорная свалка...
Я вовсе не думал лезть не в свое дело, просто хотел уберечь ее от хлопот. А заодно и еще раз сбегать на свалку — этот чудесный сгусток грязи на фоне общего великолепия.
— Пожалуй, я его выстираю, — возразила она. — Жалко, совсем хороший платок.
Тут я вспомнил о письме — оно совершенно вылетело у меня из головы; когда я был с Мариан, я мог думать только о ней.
— Он просил передать вам это, — сказал я, вытаскивая письмо из кармана. — Извините, немного помялось.
Она почти выхватила его из моей руки и стала оглядываться, куда бы его спрятать.
— Ох, эти платья! Подожди минутку. — Она исчезла с письмом и платком. Через секунду вернулась и спросила: — Ну, что будем делать с повязкой?
— Так вы уже все сделали. — И я показал ей колено.
— Боже ты мой, ну конечно. Давай помогу тебе надеть носок.
Я стал было возражать, но она ничего не хотела слушать, и пришлось смириться.
— А ответ будет? — спросил я — уж слишком неинтересно для меня все закончилось. Но она лишь покачала головой.
— Никому не говори об этом... письме, — попросила она, глядя в сторону. — Совсем никому, даже Маркусу.
Ну что за скучные люди! Теперь и она с предписанием хранить тайну. Взрослые не понимали, что для меня, да и для большинства школьников, легче промолчать, чем что-то выболтать. По природе своей я был улиткой. Я терпеливо объяснил Мариан, что рассказать Маркусу ничего не могу при всем желании — он лежит в постели и заходить к нему нельзя.
— Да, ты прав, — согласилась она. — Я все на свете позабыла. Но все равно — никому ни слова, не то я на тебя ужасно рассержусь. — Тут она увидела, что я очень обижен и, того и гляди, заплачу, тотчас оттаяла и сказала: — Не рассержусь, не рассержусь, но учти — нам всем тогда несдобровать.
ГЛАВА 8
Воспоминания бывают самого разного свойства. По сей день я отчетливо помню перемену, происшедшую с приездом Тримингема, хотя в чем именно она состояла, сказать трудно. Раньше все в усадьбе жило самостоятельно, двигалось в произвольном направлении, хотя миссис Модсли и держала в руках поводья. Теперь же домочадцы Брэндем-Холла как-то подобрались и прямо-таки ходили на цыпочках, будто перед испытанием — так чувствуют себя школьники в последние недели перед экзаменами. Слова и поступки приобрели большую значимость, будто был еще какой-то второй план и все работало на некое предстоящее событие.
Я здесь был ни при чем, это ясно: вспыхивавшие как по сигналу улыбки, скрытое волнение не имели ко мне отношения; в разговорах, которым никогда не позволяли иссякнуть, я почти не участвовал. Пикники, поездки или вылазки планировались почти каждый день. Миссис Модсли объявляла программу после завтрака; для всех это был приказ, но ее глаз-луч тут же посылал вопрос Тримингему, словно он был гудком, без которого нельзя отправить поезд.
— Устраивает меня целиком и полностью, — обычно говорил он, или: — Именно этим я и хотел заняться.
Помню, мы сидели у какого-то ручья и наблюдали, как распаковывают корзины, расстилают коврики, а лакей наклонился и меняет наши тарелки. Взрослые пьют янтарное вино из высоких на конус бутылок; мне дают шипучий лимонад, а у бутылки вместо пробки — кругляш из граненого стекла. Я ем что-то вкусное; неуютно мне стало потом, когда с едой было покончено и завязался разговор. Я старался приткнуться как можно ближе к Мариан, но она даже не смотрела в мою сторону; казалось, она не замечала вообще никого, кроме сидевшего рядом лорда Тримингема. Я не слышал, что они говорили друг другу, а хоть бы и слышал, едва ли что-то понял. То есть слова, конечно, понял бы, но не то, что за ними стояло.
Наконец лорд Тримингем поднял голову и воскликнул:
— А вот и Меркурий!
— Почему Меркурий? — спросила Мариан.
— Потому что он выполняет поручения, — объяснил лорд Тримингем. — Ты знаешь, кто такой Меркурий? — спросил он меня.
— По-моему, Меркурий — это самая маленькая планета. — Я был доволен, что знаю ответ, но не на рост ли он намекает?
— Ты совершенно прав, но до этого он был посланцем богов. Без него они не могли общаться.
Посланец богов! Вот это да! Мои боги недолго баловали меня вниманием, но как после этих слов возрос мой статус! Я представил, как мчусь сквозь колесо Зодиака от звезды к звезде: прямо сладостный сон наяву! Скоро сон и вправду сморил меня — я сидел, мечтал, жевал длинную сочную травинку, а потом взял и заснул. Когда проснулся, открыл глаза не сразу: вдруг сейчас все начнут надо мной смеяться, — вот так соня! — и я изо всех сил хотел оттянуть эту минуту; тут раздался голос Мариан: — Мама, он, наверное, совсем измучился, ну что мы таскаем его за собой? Дадим ему волю, пусть резвится на здоровье!