Темная сторона дороги (сборник) - Олег Кожин

Когда она привела меня к разрытой могиле, я даже подумал, что сейчас запоет Сташевский «Нет у меня друзей и нет врагов», но тишина не отозвалась ни единым звуком. Нина улеглась в гроб и сложила на груди руки. Я ждал то ли приказа, то ли наказания.

– Ну все, – сказала вдруг Нина. – Проводил. Обещал и проводил. А теперь толкай.

– Чего? – Я не понял, чего она хочет.

– Толкай гроб вниз.

– Я не могу… – прошептал я.

«Ты же жива!» – едва не вырвалось.

– Толкай! – взревела девица. – А то закончишь как твои дружки!

– Хорошая мотивация, – вставил свое слово лохматый Леха.

– Да, – кивнул Семен. – Я столкнул гроб вместе с покойной в яму. При этом тело девушки выпало, привалившись к стенке могилы. И я увидел, что не девушка это вовсе, а старуха. И вместо сарафана черные одежды на ней. Когда старуха открыла глаза и попыталась встать, я бросил вниз крышку гроба. Может, она перевернуться решила и лечь удобней, не знаю, проверять не стал. Схватил валявшуюся рядом лопату и начал засыпать яму. С последним комком земли, упавшим на могильный холмик, я пришел в себя. Я стоял среди могил поздней ночью с лопатой в руках, словно осквернитель или еще кто. Меня охватил ужас, я отбросил лопату и со всех ног бросился бежать к своему КамАЗу.

– И что, вы больше туда не возвращались? – спросил Сашка – шофер-интеллигент, прозванный за черный чуб Цыганом. Он даже в общении с коллегами-дальнобойщиками разговаривал уважительно и без фамильярности.

– Через два дня… я пришел на кладбище вместе с приятелем, который и подсуетился мне насчет этой перевозки, с Виталичем. Для начала я ему рассказал о случившемся, а уж потом потребовал от него причитающийся мне остаток заработка. Как он меня тогда в психушку не сдал, не пойму. Не было никакого заказа, а тем более заработка. Оказывается (жена моя так рассказала), я подвез в тот вечер из Есауловки до Тарутино семейную пару с пожитками, но это вылетело у меня из головы, и я, вместо того чтобы вернуться в Красноярск, двинул на Ачинск. Виталич посмотрел на меня как на чокнутого, но проехать до кладбища со мной согласился. Я с трудом нашел то место. Но, когда подошел к могиле, я едва и сам не поверил в собственное сумасшествие. Вместо свежей могилы стоял памятник с фотографией Нины, похороненной здесь сорок лет назад. Не в 93-м, как она мне показала, а в 53-м. На фото точно была она. По черно-белому выцветшему снимку было не определить цвет волос и глаз, но я не сомневался, что при жизни девица была рыжей, с зелеными озерами глаз. Могила заросла настолько, что, казалось, ее не посещали со дня похорон. В траве я увидел что-то голубое. Тряпка или… Я протянул руку и вытащил из зарослей свою джинсовую куртку. И самое странное, ни дырки в ней не было, ни кровяных пятен. Она выглядела так, будто я ее вчера купил и положил на могилу.

Что со мной произошло в ту ночь, я так до конца и не понял, но, по слухам, ходившим по окрестным селам, Ефимова Нина Аркадиевна была ведьмой. Что там случилось с ней в августе 53-го, никто не знает. Нашли ее труп на берегу того злополучного пруда, где мне довелось выспаться, похоронили. С тех самых пор бродит Нинка на участке Ачинск – Боготол трассы М53. Просит подвезти до кладбища. Кто подвозит, в живых остается, а кто нет… Тем, кто отказывается, спектакль с трагическим концом показывает, а на сороковой день после представления изводит отказников. Те, кто часто здесь ездят, знают о Нинке и не останавливаются возле одинокой фигуры в цветастом сарафане. Мне, я думаю, она дала второй шанс… проводить ее. И я вроде как справился.

Так что, ребяты, послушайте совета старика – встретите Нинку, не останавливайтесь. А коль остановились, везите прямиком на кладбище. Не противьтесь, а то она не только спектакль покажет с неминуемой кончиной всех участников – и актрисы, и зрителей, – но и потаенные уголки вашей души откроет. А узнать, что ты распоследняя сволочь, прячущаяся за моральными устоями или близкими к ним нравственными ценностями, куда хуже смерти. Говорят же: в тихом омуте черти водятся. Вот ведьма отказавшим ее проводить выпускает чертей на поверхность. Так-то, елкины…

Юлия Ткачева

До следующего раза

© Юлия Ткачева, 2014

Воробьево, Новосибирская область

В конце октября Глеб решил съездить на дачу.

Вечером в пятницу, после работы, он сел в машину, позвонил жене, предупредив, что вернется не раньше завтрашнего вечера, выслушал ее рассказ о том, как прошел день и как вели себя девочки, – и выехал на пригородное шоссе.

Дорога была почти пуста. Весь день шел дождь, на асфальте стояли лужи, редкие машины проносились мимо, разбрызгивая воду из-под колес. Глеб ехал медленно: он никуда не торопился и не собирался зря рисковать на мокрой трассе. Лихачей Глеб не одобрял, сам водил осторожно – даже слишком осторожно, замечала иногда жена.

Дача досталась Глебу от родителей. Он наведывался туда нечасто, раз в три-четыре месяца. Проверял, цела ли крыша, менял прогнившие доски, чинил покосившееся крыльцо. Пустой дом медленно ветшал и, хотя вполне еще годился для жилья, был обречен: старый дачный поселок располагался неудобно, слишком далеко от города, железная дорога и автотрассы лежали в стороне, добираться туда приходилось, петляя по старым проселкам. Пока родители были живы, Глеб с женой то и дело бывали у них на даче, а дети, случалось, жили с бабушкой и дедушкой все лето. Но, когда свекров не стало, Нина решительно заявила, что никогда особо не любила сельский отдых, а если Глебу так нужна дача, можно купить другую. Поприличнее, с удобствами и электричеством и, главное, не в такой несусветной глуши.

Дача поприличнее была Глебу не нужна, его устраивала эта, родительская, которую он помнил с детства, которую когда-то выстроил его дед. Глеб стал ездить присматривать за домом «в несусветной глуши» в одиночестве.

Никакой практической необходимости в его визитах не было: дом, в котором никто больше не станет жить, не нуждался в присмотре. По правде говоря, Глебу просто нравилось тут бывать. Он бродил по заросшему двору, сидел на крыльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Топил печку, прочищая, если требовалось, забившийся дымоход. Листал пожелтевшие журналы десятилетней давности, устроившись в старом отцовском кресле. Спал, завернувшись в одеяло, на продавленном скрипучем диване, слушая сквозь сон, как шуршат под полом мыши. Уезжая, Глеб чувствовал себя отдохнувшим, не хуже, а то и лучше, чем после недели, проведенной с семьей на курорте.

Нина, кажется, это понимала. Во всяком случае, она ни разу не заикнулась о продаже дачи – впрочем, кто бы ее купил! – и Глебовы редкие отлучки на выходные принимала безропотно.