Красная Армия против войск СС - Борис Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но части нашего корпуса, а также полки 111-й и 219-й стрелковых дивизий в это время находились в самом тесном соприкосновении с войсками противника. Поэтому поворот их на 180 градусов и отвод представляли чрезвычайную трудность. Было намечено отвести сначала части 111-й стрелковой дивизии, затем нашего 15-го танкового корпуса и, наконец, с двух часов ночи 3 марта — полки 219-й стрелковой дивизии.
Причем последние должны были пропустить через себя у Антоновки оставшуюся без снарядов артиллерию, тылы и только уж затем следовать за ними.
К этому времени у нас в корпусе уже снова оставалось всего лишь 9 танков с ничтожно малым запасом горючего и пятью-семью снарядами на каждый. Вся мотопехота корпуса состояла из 120–130 стрелков, вооруженных главным образом трофейным оружием. Автотранспорт насчитывал 72 автомашины, в бензобаках которых оставалось горючего на 20–30 километров пути. Все это было решено организовать в две колонны, следующие на север параллельными маршрутами…
На рассвете обе колонны двинулись из района Ленинского Завода на север. Колонна, которую повел В. А. Копцов, следовала по шоссе в направлении совхоза «Ульяновка» и далее на Охочее. Левее по раскисшему снежно-глинистому с рытвинами проселку медленно передвигалась вторая, моя, выдвинув впереди себя небольшую разведгруппу и головное охранение в составе броневика и отделения автоматчиков на грузовике.
Стояла неприветливая, пасмурная погода. Выпавший накануне снежок слегка запорошил дорогу. Но под ним подернутые тонким льдом были лужи, лужи и лужи…
Сутулясь под тяжестью оружия и походного снаряжения, идут усталые стрелки. Обгоняя пехоту, скользят сани с тяжелоранеными, натруженно гудят моторами автомобили с имуществом, буксируя за собой орудия без снарядов, пустые автоцистерны…
На втором часу движения, когда я уже стал было подумывать об объявлении привала, в небе послышался нарастающий самолетный гул. И вот уже над нами закружила уродливая «рама». Ничего хорошего это, естественно, не предвещало, так как нашу километровую колонну здесь, в безлесном районе, не спрячешь, а разведчик не преминет навести на нас своих авиаторов или танкистов.
Во избежание преждевременной встречи с противником я направил голову колонны в обход встретившейся на пути деревни. Однако, когда наша разведгруппа попыталась незаметно подойти к ее окраинным домам, чтобы выяснить обстановку, по ней был открыт пулеметный огонь. Мы взяли еще левее и двинулись уже по целине.
Но не прошло и получаса, как впереди снова разгорелась перестрелка. Я остановил колонну, ожидая от разведчиков доклада о силах встретившегося им противника. И тут на середину колонны посыпались снаряды.
На двух машинах сразу же возник пожар, другие автомобили стали поспешно разворачиваться в обратную сторону.
С большим трудом мне все же удалось навести в колонне порядок и принять меры для отражения атаки небольшой группы неприятельских танков. Однако они, уничтожив наш броневик и грузовик, на котором ехали автоматчики, нажимали. Видя, что нам недолго удастся продержаться подогнем танковых пушек, я отдал приказ разворачивать колонну в обратном направлении и следовать на соединение с колонной командира корпуса, под защиту ее танков и пехоты…
И все-таки мы оторвались от фашистов, которые осторожничали и не решались нас преследовать. И где-то через час соединились с первой колонной.
Разыскав генерала Копцова, я доложил ему о случившемся. Комкор был явно обеспокоен моим сообщением о появлении вражеских танков с севера, где, по всем данным, должен был действовать 12-й танковый корпус генерала Зенковича. Затем предложил присоединиться к его колонне.
Отдав необходимые распоряжения о возвращении машин своей колонны в части, которым они принадлежали раньше, я поехал дальше вместе с В. А. Копцовым. Василий Алексеевич был, как всегда, собран и бодр.
На мой вопрос, не прояснилась ли общая обстановка, Копцов ответил отрицательно.
— До сих пор нет связи ни со штабом армии, ни с генералом Зенковичем, — озабоченно сказал он.
Часов в одиннадцать где-то слева от нас послышались хлесткие выстрелы, и впереди, около самого шоссе, стали рваться снаряды.
— Немецкие танки! — раздалисьтревожные крики. Люди посыпались из машин, укрылись в придорожном кювете, выставив в сторону выстрелов стволы винтовок и автоматов.
По всему чувствовалось, что на этот раз нам не избежать серьезного боя.
Генерал В. А. Копцов тут же организовал круговую оборону. Его голос, когда он отдавал приказы, был тверд, а сами распоряжения — лаконичны, четки и продуманны.
В бинокль я увидел в километре от нас колонну вражеских танков из 15–20 машин. Да, против такого количества нам будет не так-то легко устоять…
Тем временем по врагу открыли огонь наши немногочисленные «тридцатьчетверки», противотанковые орудия. Завязалась артиллерийская дуэль. Но долго продолжаться она, конечно же, не могла: снарядов, как уже говорилось, у нас было очень мало.
От частых разрывов дрожала земля, плавился снег. Густо разлетались осколки. Вдруг застонал и опустился на землю генерал В. А. Копцов. Я бросился к нему. Но в этот же миг пронизывающая боль обожгла мою левую голень…
Подбежали автоматчики из комендантского взвода и ординарец командира корпуса Николай Юдин. Уложив генерала на полушубок, они понесли его в одну из воронок, в укрытие.
— Ветров! Оставайтесь за меня и держитесь! — были последние слова Копцова. Он потерял сознание.
Не перевязав даже раны, я продолжил начатое комкором дело. Опираясь на обломок палки, переходил от орудия к орудию, от танка к танку. Неприятно хлюпала заполнившая сапог кровь, но мне было не до этого. Нужно было корректировать огонь.
Танки противника несколько раз пробовали атаковать нас, но организованные и смелые действия наших артиллеристов, стрелявших хотя и редко, но с большой точностью, не позволили врагу приблизиться. Правда, наши потери в людях и особенно в автомашинах росли, но и у гитлеровцев возникли три дымных столба пламени, после чего противник стал менее нахальным.
Уже к вечеру меня снова ранило. Подоспевшие санитары отнесли меня в штабной автобус, где капитан медицинской службы Д. Г. Шинкаренко промыла спиртом раны. И по тому, как вдруг стало озабоченным ее симпатичное лицо, я понял, что мои дела неважнецкие. И врач подтвердила это.
— У вас двадцатисантиметровая рваная рана правой части грудной клетки с переломом трех ребер, а также слепое ранение левой голени, — сказала она. — А у меня нет противостолбнячной сыворотки и даже анестезина. Все сгорело в санитарном автобусе…
Заверив расстроившегося врача в том, что со мной ничего не случится и без укола, я поинтересовался здоровьем генерала В. А. Копцова.
— Василий Алексеевич лежит в соседней машине, у него сквозное ранение правой голени и большая потеря крови, — ответила Дарья Григорьевна.
После ухода врача в машину вошел адъютант командира корпуса старший лейтенант Владимир Ревушкин. Доложил:
— Мы по-прежнему находимся в окружении. Но как только стемнеет, сойдем с шоссе и будем пробиваться на север.
Что ж, решение верное. Вот только бы продержаться до вечера.
И мы продержались. А как только стемнело, вперед пошли две «тридцатьчетверки» с автоматчиками на броне. За ними двинулась машина, на которой везли генерала В. А. Копцова. Штабной автобус, в котором лежал я, медленно последовал за ней. Дальше шли еще автомашины, а замыкала колонну третья, последняя из оставшихся, «тридцатьчетверка».
Скоро в автобусе кончился бензин. Его прицепили тросом к замыкающему танку, но вскоре трос оборвался, а танкисты этого не заметили. Ветрову и его спутникам пришлось еще долго блуждать по занятой немцами территории, прежде чем им удалось перейти линию фронта. Только в начале мая Александр Александрович вышел из госпиталя. В санатории он встретился с начальником штаба корпуса А. Б. Лозовским, который сообщил, что комкор погиб в ночь прорыва, т. е. в ночь с 4 на 5 марта 1943 года. Василий Алексеевич Копцов так и не узнал, что нашел смерть всего в 300 метрах от командного пункта Хауссера в Красном.
Из мемуаров Ветрова видно, что прорывом окруженной группировки никто не руководил, каждое из соединений выходило в одиночку, без координации своих действий с соседями. Что и неудивительно: радиостанции всех попавших в окружение танковых корпусов и стрелковых дивизий были уничтожены артиллерийским огнем и налетами авиации противника еще до начала прорыва. Поэтому корпус Копцова и не мог получить никаких указаний от формально руководившего группой окруженных соединений 3-й танковой армии генерала Зиньковича. Вот когда немцы прорывались из Корсунь-Шевченковского «котла», как мы увидим дальше, они все-таки смогли сохранить управление группировкой до самого конца, хотя находились в гораздо более плотном «котле» и значительно дольше, чем соединения 3-й танковой армии в марте 1943 года. Немецкие генералы в условиях окружения все-таки управляли своими войсками лучше советских. А уж о том, чтобы оставить группу Зиньковича в окружении, и речи не было. Об этом не думали ни попавшие в «котел» генералы, ни командование Юго-Западного фронта, ни Ставка. Там прекрасно понимали, что в условиях небольшого числа радиостанций в советских танковых корпусах генералы в условиях окружения быстро потеряют управление войсками, да и снабжать окруженных в ожидании деблокирующего контрудара не позволит слабость советской транспортной авиации и господство люфтваффе в воздухе.
