Маленькая женская хитрость - Ольга Хмельницкая

Коробков кивнул. Он слушал дискуссию с большим интересом. «Защита диссертации — это, оказывается, вовсе не страшно, а наоборот — весело», — думал он, чувствуя, как на лице сама собой появляется улыбка.

— То есть когда-то территория Сахары была цветущей долиной. Но потом туда пришли люди, — продолжал Матвей Афанасьевич. В его голосе появились трагические нотки. — Люди стали выжигать леса и выпасать скот. Через несколько сот лет тонкий слой почвы истощился, обнажился песок, начались суховеи и песчаные бури. Еще через две тысячи лет на месте плодородной долины образовалась пустыня. А у вас в работе какой фактор является основной причиной опустынивания, юноша?

— Хозяйственная деятельность человека, — ответил Коробков, пытаясь согнать с лица глупую, счастливую улыбку.

— Молодец! Правильно! Ну так я считаю, что Дмитрий заслуживает присвоения ему степени кандидата географических наук.

Спиртозаводчиков сел и разгладил бороду. Он устал.

— Пойдем, со мной тебе не будет страшно. Я знаю это здание как свои пять пальцев. Кроме того, я отлично вижу в темноте.

Борщ взял Алю за руку, и они вышли в длинный темный коридор.

— Ну когда же администрация сделает ремонт, — завела Аля свою излюбленную песню, — уволюсь я отсюда на фиг, ну сколько можно в темноте работать? Днем тут еще можно находиться, но ночью… Я понимаю, что у института нет денег на ремонт. Я понимаю, что многие люди, не связанные с географией, вообще не представляют, что же такое делает институт и за что его работникам платят день…

— Алиса, — прервал ее Борщ, — могу сказать тебе, что ремонт в этом здании не делают не потому, что у администрации нет денег.

— То есть кому-то выгодно, чтобы здание НИИ напоминало руины старой крепости? И чтобы ночью оживали легенды о призраке Черного Геолога? Ха-ха, очень остроумно.

— Подожди-ка, — остановился Барщевский. — А что это дверь в комнату Полканавт открыта?

— Может, проветривают, — тихим шепотом проговорила Аля, прижимаясь к Борщу. Тот решительной походкой подошел к открытой двери, зашел в комнату, через секунду там вспыхнул свет.

— Оба-на, — услышала Аля его веселый голос, — ну и дела!

Аля, войдя в комнату всед за Борщевским, сразу увидела, что от любимой лианы Эммы Никитичны кто-то оторвал и второй цветочек.

— Я знаю, кто это сделал. То есть я не знаю, кто именно, но я слышала его, — быстро проговорила Аля. — Я была в туалете, кто-то тихо прошел по коридору мимо двери, потом назад. Но я не видела, кто это. Зато теперь понятно, что этому человеку было нужно.

Барщевский скосил на нее глаза:

— Нет, Алька. Ни фига как раз непонятно. Что, этот кто-то бегает ночью по коридору и уничтожает зелень только для того, чтобы насолить Полканавт? Впрочем, бывает и такое… Значит у Эммы Никитичны есть враг, который ее очень, очень сильно ненавидит. Если это так, то я ей не завидую.

Борщ выключил в комнате свет и вышел в коридор.

Тигринский, который смирился со своим безнадежным положением, после долгих размышлений решил наврать Але, что случайно остался в ее квартире — пошел на кухню, пока она была в туалете, а потом она — хлоп — и ушла! Он пересмотрел все передачи, принял ванну в третий раз, съел замороженную пиццу из Алиного холодильника, попил кофе, потом выпил чаю, пару раз пнул Казбича, но Аля все не приходила. На улице уже давно было темно, подъезжали машины, в доме хлопали двери, за стеной кто-то ругался, вверху стучали молотком, внизу тоненьким голосом пела бесталанная певичка и лаяла собака.

«Если закрыть глаза, то очень похоже на общежитие», — подумал Стас, вспомнил, что Аля отказалась выходить за него замуж и что перспектива вернуться в общежитие уже сегодня вечером абсолютно реальна, и, опять расстроившись, сел на стул в кухне и уныло уставился в одну точку.

Читальный зал библиотеки, в котором проходил банкет, сиял множеством огней. Рассевшись согласно табличкам, ученые мужи и дамы застучали вилками, зазвенели бокалами, послышались разговоры и смех.

— Слышали, Остроухина пишет докторскую по геофлюидодинамике Черного моря в кайнозое. Обхохочешься! — говорила соседу маленькая сухонькая Лидия Григорьевна.

— Гео… флюидо… динамике? — недоуменно пожал плечами ее сосед. — Еще и в кайнозое?

— Да! У нее, представьте, четвертый муж, трое детей, бывшая свекровь живет с ней, а она туда же! Докторскую диссертацию. Да еще и по геофлюидодинамике.

Лидия Григорьевна фыркнула, ее сосед напрягся и вспомнил-таки Остроухину, в девичестве носившую фамилию Половинкина, полную крупную даму с веселыми глазками, пухлыми щечками и пальчиками, в неизменной тесной блузке, плотно обхватывающей пышную, рвущуюся наружу грудь. Лидия Григорьевна фыркнула второй раз, сосед, представивший себе Остроухину, медленно расстегивающую на груди пуговицы своей блузки, мечтательно причмокнул.

— Вы не знаете, кстати, собирается ли госпожа Остроухина разводиться в четвертый раз? — спросил он Лидию Григорьевну, перебив ее на полуслове, и старушка, заглянув в его похотливо заблестевшие глазки, комично замерла, в изумлении открыв рот.

Аля сидела между оживленно жестикулирующим Стручковым и Зульфией. Напротив, через стол, расположились Марья Марковна, Леопольд Кириллович и Лиля.

«И кто так странно расставил таблички для гостей? Неужели кто-то мог предположить, что мне понравится сидеть рядом с Игорем Григорьевичем?» — думала Аля, положив себе на тарелку бутерброд с колбасой. Она хотела было положить себе еще и оливье, но глубокая салатница оказалась уже пустой.

— Игорь Григорьевич! — обратилась она к сидящему рядом Стручкову. Лиля следила за ней напряженным взглядом.

— Игорь Григорьевич!

— А?! Что?

— Игорь Григорьевич, салатик передайте мне.

И Аля улыбнулась самой сладкой улыбкой, на какую только была способна. Стручков ответил ей еще более приторной гримасой.

— Салатик? Он же с майонезом… А знаете, сколько там калорий? Вам, Алиса Андреевна, нужно за фигурой следить.

Стручков обидно засмеялся и, конечно, салатик не передал. Тогда Аля выхватила у него из-под носа два последних пирожка с грибами. Профессор только зубами заскрипел.

— И представляете, на платье осталась большая дырка, — жаловалась Лиля Леопольду Кирилловичу. — Я поставила утюг, а потом задумалась… замечталась… чувствую, пахнет паленым.

Директор института рассеянно кивал совершенно седой головой.

— А теперь выпьем за молодое дарование, за Дмитрия Сергеевича Коробкова! — воскликнул председательствующий. Марья Марковна, уже успевшая принять на грудь, одобрительно крякнула. Наполнили бокалы вином. Аля вспомнила, что у нее за день росинки маковой во рту не было, не считая, конечно, шоколадки, подаренной Барщевским в обед, и полстакана водки, выпитой с ним же вместо ужина.