Влечение - Лиза Смит

— А? — поднял голову Уинфилд. — Вы немного похожи друг на друга. Волосы… черты лица… — он махнул рукой и широко улыбнулся, — у меня будет куча похожих друг на друга внуков. Десятки. Будут драться за место у меня на коленях.

Дамон улыбнулся:

— Обязательно. Я хочу большую семью, мистер Сазерленд. Очень важно сохранить мою кровь.

— Ты очень на это напираешь, — вмешался я.

— Я даже не начинал, — улыбнулся он.

— Да ладно. А что означало послание кровью?

Дамон нахмурился:

— Послание?

— Мне больше нравится алый. — Уинфилд поднял рулон ткани. Висящего в воздухе напряжения он, кажется, не замечал. — Она идеальна. Дамон де Санг. Кроваво-красный, или кровавый, да?

Дамон удивился, да и я тоже.

— Я говорю на четырех языках, мальчики, — в улыбке Уинфилда появилась тень раздражения, — и читаю еще на четырех, в том числе на итальянском.

Значит, Сазерленд совсем не был тем простаком, которым казался. В нем было что-то еще — потому-то он и добился успеха.

— И если говорить о языках, ho bisogno di vino[2], промочить горло. Я принес кое-что из собственного погреба. Прекрасный амонтильядо. Составите мне компанию?

— Сейчас я готов высосать хорошего Сазерленда досуха, — игриво сказал Дамон, хлопнув меня по плечу вслед за нашим будущим тестем.

Меня охватило отчаяние. Когда мы только стали вампирами, я мечтал провести вечность с братом. Но сейчас я больше всего на свете хотел от него избавиться.

15

Ночью перед свадьбой я стоял и смотрел в окно. Месяц светил через его узорный переплет. Я чувствовал, что весь ночной мир дразнит меня, приговаривая: пора играть, пора охотиться, пора исчезнуть во тьме. Кожа покрылась мурашками от ночного ветерка, а ноздри дрожали, вбирая тысячи принесенных им запахов.

Я не должен оставаться взаперти ночью… Я был жалок, когда гонялся по парку за белками, но здесь я был в плену своего слова, своей вины, этих глупых стен, семьи зачарованных людей моего брата…

Вечером ко мне заходила миссис Сазерленд. Она почти ничего не сказала — взяла меня за руку, ущипнула за щеку, велела не беспокоиться — дескать, свадьба скоро будет позади, и мы все — мы все — сможем вернуться к нормальной счастливой семейной жизни.

Вряд ли она понимала, что после встречи с Дамоном Сазерленды никогда больше не будут ни счастливой, ни нормальной семьей.

Стук в дверь прервал мои размышления. Я обернулся и поправил шелковую домашнюю куртку, которую одолжил мне Уинфилд. Наверное, миссис Сазерленд что-то забыла. Но дверь открылась, и в образовавшуюся щель просунулось розовощекое озорное личико.

— Бриджит! — почти закричал я и отчаянно огляделся, как будто в комнате мог чудом появиться еще один выход, через который я бы сбежал.

Она хихикнула и проскользнула в комнату, захлопнула за собой дверь и привалилась к ней с таким видом, как будто за дверью осталась целая армия.

— Стефан, — произнесла Бриджит тоном, который явно считала нежным и соблазнительным. На ней был шифоновый пеньюар в огромных розах, а под ним, вместо простой ночной рубашки, сильно затянутое платье из ярко-розового шелка, с алым поясом и открытыми плечами.

— Бриджит, — осторожно повторил я, отступая, и стукнулся головой о столбик кровати.

— Я подумала, что мы можем начать медовый месяц пораньше, — прошептала она, бросаясь мне на шею.

— Э…

Щеки у нее покраснели, глаза были полуприкрыты. Дело было не только в чарах Дамона, но и в ее эмоциях, ее влюбленности в мужчину, за которого она собиралась выйти замуж.

Она толкнула меня — руки у нее оказались неожиданно сильными — на кровать и упала сверху душной грудой шелка. Грудь вздымалась под корсетом, через одежду я чувствовал тепло ее кожи.

Мне открывался прекрасный вид на обнаженную белую шею. Сердце билось быстро-быстро, окрашивая кожу нежным розовым сиянием и наполняя мои ноздри запахом крови. Соленой, теплой человеческой крови. Она прижалась ко мне, и я задрожал. Челюсть пронзила острая боль — такая сладкая боль… столько времени прошло с тех пор, как я пробовал человеческую кровь…

Это не причинит ей вреда, утверждала какая-то часть моего существа. Она не против моего укуса, даже без всяких чар. Это не больно, ей понравится. Прежде чем я осознал, что делаю, я прижался губами к ее плечу, просто чтобы почувствовать вкус кожи, облизать ее.

Она почувствовала мое движение и истолковала его неправильно, обвила меня ногами и стала целовать сильнее.

— Нет!

Я справился с собой и сбросил ее с себя. Я не собирался делать ей больно, но даже сейчас, когда я совсем ослаб, я был в несколько раз сильнее человека. Она отлетела, ударилась о столбик кровати.

И заплакала.

— Ты… меня… не хочешь. — Крупные капли слез стекали по щекам.

— Бриджит, я, — клыки втянулись, челюсть саднило, и мне очень хотелось крови, — просто… мы поженимся завтра. Всего один день. Если мы подождем, это будет… нечто особенное. Представь, мы завершим этот прекрасный день… с тобой в твоем прекрасном… э…

— Платье из кремовой парчи с фламандским кружевом на рукавах и лифе, атласным поясом цвета слоновой кости и фате с такими же цветами. — Она шмыгнула носом.

— Прекрасно. — Я осторожно тронул ее локоть, потом взял за подбородок, чтобы она посмотрела на меня. Она вытерла слезы своим пеньюаром. — Пусть в нашу первую ночь я запомню тебя такой… моя блистательная невеста.

Она кивнула, снова шмыгнула носом и бледно улыбнулась:

— Хорошо.

Потом снова захихикала, вскочила с кровати и скользнула к двери.

— Спокойной ночи… любимый, — проворковала она.

Как только она ушла, я бросился на кровать лицом вниз и зарычал в подушку. Ничто не могло утолить мой голод. Я стоял, ходил от огня к двери, хотел убежать, хотел охотиться, хотел сделать что-нибудь. Но у меня не было выбора. Я был заперт в этой комнате, в этой ситуации, в ужасном между — не человек, не чудовище.

Я разорвал подушку точно надвое — перья засыпали комнату белой пудрой.

Будь ты проклят, Дамон, за то, что вверг меня в это. Будь ты проклята, Катерина, — за то, что это начала.

16

Жизнь с Дамоном похода на игру в шахматы с сумасшедшем. Я могу придумать тысячу вероятных ходов и способов защиты от них, он сделает тысячу других, а потом просто поменяет правила игры.

Его сделала непредсказуемым не только свежеприобретенная склонность к жестокости, но и то, как он ею наслаждается. Мы питаемся кровью, но у нас все-таки остается какая-то сила воли. Дамон не должен был поддаваться злу, но он сделал это радостью.