Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - Нелли Мартова

Она собралась с духом и постучалась в кабинет Юры. Он что-то читал с монитора и бесшумно отпивал кофе из маленькой белой чашки.

– А, Софья Павловна, заходите. Не хотите со мной кофе выпить или чаю?

– Нет, спасибо. Я вас не отвлекаю? – Софья оглядывалась вокруг: где же открытка?

– Да нет, я на сегодня уже почти все закончил.

– Вы не находили сегодня такой яркий пакет на крыльце? С открыткой?

– А, так это вы потеряли. А я утром подобрал, подумал, повешу объявление «Кто потерял» и совсем забыл, закрутился. Сейчас.

Мгновение, когда он открывал ящик стола, для Софьи растянулось на несколько бесконечных минут. Ее вдруг посетила тревожная мысль – вот сейчас она заберет открытку, и Юра увидит свой галстук таким, какой он есть на самом деле, – ярко-желтым с разноцветными микки-маусами, а не таким, каким он ему мерещился целый день, – серым в элегантную строгую клетку. Он ведь даже не вспомнит, как утром переодел его под действием хитро устроенной открытки.

Не будет ли это слишком сильным потрясением для его упорядоченной натуры? С одной стороны, может, вышибет, наконец, из этого сухаря хоть каплю эмоций, а с другой… Софье вдруг стало его жалко. Он ведь помогал Софье, пусть по долгу службы и в силу прирожденной интеллигентности или воспитания, но все равно помогал.

Юра достал пакет с прикрепленной открыткой и положил на стол – аккуратно, вровень с краями стола.

– Знаете, а я, пожалуй, выпила бы чашечку чая, – неожиданно для себя произнесла Софья.

– Хорошо. – Он кивнул, поднялся и направился к чайному столику.

– Такой сухой воздух в нашем кабинете. Все время пить хочется, – оправдывалась Софья.

– Попросите, чтобы вам поставили увлажнитель. У вас вообще помещение вредное, особенно для молодых девушек. Тонер, грохот этот. Поговорите с директором, может быть, он найдет для вас отдельный кабинет.

Юра поставил перед ней чашку. Наклонился и протянул вазочку с сахаром. Кончик галстука свесился на стол. Вот сейчас самый подходящий момент. Решительным жестом Софья толкнула чашку локтем, и по галстуку расплылось коричневое пятно.

– Ой, извините, пожалуйста, я сейчас ваш галстук постираю.

– Ничего страшного, я вам еще налью. – Он снял мокрый галстук.

– Спасибо, не надо, я сейчас, быстро. – Она вырвала у него из рук галстук, схватила со стола пакет с открыткой и выскочила за дверь.

В пакетике из диснеевского магазина, как она и ожидала, лежал аккуратно сложенный обычный серый Юрин галстук. В туалете она быстренько сполоснула кончик галстука и немного подержала под сушилкой.

– Надо же, а я думал, чай так легко не отстирывается, – удивился Юра, когда она вернулась.

– Главное, сразу же сполоснуть, как только испачкался.

– Спасибо. А то у меня к этой рубашке больше ни один галстук не подходит. А этот такой удачный, сегодня все его замечают.

Софье захотелось где-нибудь спрятаться. Ну зачем она выбрала его? Страхи, значит, вскрываются открытками? Бедный Юра даже не способен понять, что над ним смеются. Нет, все-таки шутить над ним было слишком жестоко. Над такими не шутят.

Вслух она сказала:

– Не за что. Я пойду, у меня работа.

Она вышла за дверь, все еще сжимая в руках пакет с диснеевским галстуком. Где-то в глубине ленивой тушей ворочалось смутное разочарование.

В ящик ее стола легла третья открытка. Каждая следующая открытка нравилась ей больше, чем предыдущая, но Софья любила их все вместе, как детей, со всеми их недостатками, любила тайком пересматривать, когда никто не видел. Открытка для Фаниса была самая сложная – многослойная, с травой и картонным заборчиком, похожая на детскую книжку-раскладушку. На заборчике приклеился телевизор, из него торчала голова известного юмориста, который страшно раздражал Софью. Худшее, что можно было с ней сделать, кроме вынужденных визитов к психотерапевту, – это заставить смотреть телевизор. Жадные лапы телевещания были не такими цепкими, как тонкие щупальца психотерапевта, они притягивали потихоньку, исподтишка, но крепко, будто сделанные из липкой резины. Корова смотрела на юмориста огромными испуганными глазами, пушистые ресницы удивленно выгибались. Под коровьим задом нарисованный пар клубился над кучкой навоза. Подпись снизу гласила: «Наши цены удивляют!»

Открытка для Юры была проще. Она изображала веселый клетчатый пиджак, под ним – ядовито-оранжевую рубашку и повязанные на «шее» два галстука, один под другим. Сверху – классический, серый, чужой на этом празднике красок, а под ним – яркий, желтый с микки-маусами. На кармашке пляшущим разноцветным шрифтом была выведена простая и понятная надпись: «Надень меня». Сначала она хотела изобразить Незнайку – кого же еще нарисовать на открытке для сухаря-Знайки? Потом вспомнила яркую картинку из любимой детской книжки, где Незнайка был в оранжевой рубашке и синей шляпе, и решила, что будет достаточно только предметов гардероба.

Все-таки интересно, как бы Юра отреагировал, если бы увидел веселых желтеньких микки-маусов на своей классической рубашке?

Софья никак не могла успокоиться. Снова и снова перебирала открытки, гладила их, вглядывалась в детали и точно так же перебирала мысли, одну за другой. Где граница? Где та грань, которую может переступить человек под влиянием открытки, под действием того волшебного потока, который она вкладывает, упаковывает в каждую деталь? Она не остановится, пока не узнает. Это все равно что надорвать упаковку от подарка, увидеть край коробки и отвернуться. Или начать смотреть увлекательный фильм и бросить на середине.

Пожалуй, с открытками как с формой надо завязывать. Это может стать подозрительным. Надо придумать что-то другое. Ведь не картонка же так действует на людей, в самом деле. И кто будет следующим?

– Добрый день! – В комнату колобком вкатился щекастый толстячок, почесал не по возрасту рано лысеющую макушку и на ходу отметил что-то в карманном компьютере.

Достоевский, как прозвали его коллеги, в офисной симфонии исполнял этюд на пиле – его терпеть не мог никто в офисе. Как только он выходил из комнаты, все дружно вздыхали с облегчением, даже невозмутимая Ванда. Софья все время забывала его настоящие имя и фамилию и о его обязанностях имела понятие весьма смутное. Но была уверена, что в его организме имеется орган, которого нет у нормальных людей, – орган занудства. Если попросить такого человека сварить макароны, то он поинтересуется, сколько литров воды налить, сколько штук макаронин положить и сколько миллиграммов соли, как правильно определить момент закипания воды и как включить плиту. Все это он тщательно запишет, на всякий случай прочитает штуки три кулинарных энциклопедии, целый день будет составлять план, а потом еще столько же – отчет. И если бы речь шла о макаронах! Достоевский нападал на документы въедливо и жадно, как ржавчина на старый автомобиль, проникал в каждую строчку и расспрашивал про каждую закорючку, заглядывал в чужие мониторы и все время что-то записывал в карманный компьютер.

– Вот здесь план на завтрашний день, – он листал какую-то книжку. – Я бы инвентаризацию картриджей перенес на самый конец рабочего дня, а то утром отвлекать будут. И потом, что это за пункт – «записаться в солярий»?

– Положите, пожалуйста, на место, это же мой ежедневник! – Олечка вырвала книжку у него из рук.

– Ты бы лучше с утра пораньше в солярий записалась, а то вдруг все уже будет занято, – миролюбиво ответил тот. – Вы бы хоть книжки какие почитали, как правильно дела планировать.

Софья поспешно захлопнула ящик стола и обратилась к Достоевскому:

– Как хорошо, что вы зашли! У меня к вам как раз есть дело.

В конце концов, он сам напросился.

После ночи с Аликом Инга чувствовала себя не в своей тарелке. Она, как обычно после совместных вечеров, легким облачком летала по квартирке, полная сил, в пять минут проворачивала дела, на которые у некоторых домохозяек ушла бы пара часов. Но открытка с каруселью не давала покоя. Едва Инга проснулась, как тут же ощутила ее присутствие. Как будто в тумбочке бомба лежит и вот-вот взорвется. Она твердо решила, что будет крутить нарисованную карусель до тех пор, пока не разгадает ее секрет. Только приведет сначала дом в порядок. Нельзя же сосредоточиться на таком важном деле, когда на столе невооруженным глазом можно разглядеть слой пыли, а в раковине лежит немытая посуда.

– Ррработай! Давай, ррработай! – скрипучим голосом подбадривал Павлик. – Павлуша – пррррелесть!

Несмотря на привычные дела и обычное после уборки домашнее умиротворение, ее не оставляло странное неприятное ощущение. Так бывает перед гриппом – вроде и горло еще не болит, и нос свободно дышит, а есть легкий намек на ломоту в костях, и тело охватывает непонятная слабость, от которой хочется отмахнуться рукой. Не хватало еще сейчас заболеть! Инга уже собиралась взяться за открытку, как вспомнила, что в корзине лежит куча грязного белья.