Принципы уголовного права и их реализация в правоприменительной деятельности - Василий Мальцев

Хотя сегодня довольно трудно точно ответить на вопрос, какое наказание суровее: смертная казнь или продажа в холопы? Ее отсутствие, как и отсутствие в «Русской правде» членовредительских наказаний и лишения свободы, является «весьма убедительным аргументом» в пользу того, что данный нормативный акт обладал немалым гуманистическим потенциалом. Во всяком случае этот потенциал был на порядок выше гуманистической составляющей правового акта более поздней (казалось бы, и более «просвещенной») эпохи: Артикула воинского 1715 г.145, по которому наказания в виде смертной казни (путем четвертования, колесования, отсечения головы, сжигания, повешения, расстрела) и членовредительские наказания (путем отсечения руки, пальцев, ушей, носа, разрывания ноздрей, сечения шпицрутенами) содержались в 3/4 всех санкций.

Охрана личности по «Русской правде» имела приоритетное значение, что выражалось как в количестве и строгости норм, этому посвященных, так и месте, которое занимали в ней эти нормы. Из 32 статей Краткой редакции, описывавших конкретные виды преступлений (две статьи были посвящены соучастию и задержанию преступников – ст. 31, 38; девять – другим отраслям права), 20 предусматривали ответственность за деяния против личности: жизни, здоровья, чести и достоинства, телесной неприкосновенности и лишь 12 – за посягательства на собственность (кстати, и тогда бывшую одним из главных инструментов, обеспечивавших интересы личности). Причем 10 статей (за исключением ст. 2, регулировавшей процессуальные вопросы), которыми открывалась «Русская правда», как раз и были направлены на защиту личности. Самые суровые наказания согласно «Русской правде» назначались за убийства, телесные повреждения и оскорбления.

Приоритетная уголовно-правовая охрана личности – это еще один аспект, проявление гуманизма146 в уголовном праве. Н. И. Загородников и А. Б. Сахаров отмечали, что «принцип гуманизма обычно связывают лишь с наказанием: его целями, задачами, видами, размерами, правилами назначения и т. п. Между тем гуманизм уголовного права имеет более широкое и глубинное значение, предполагающее отношение к человеческой личности как к объекту не только уголовно-правового воздействия, но и уголовно-правовой охраны. К сожалению, в этом втором своем значении проблема гуманизма не получила у нас должного разрешения ни в теории, ни законодательстве»147.

Таким образом, и в плане уголовно-правовой охраны личности, заботы, уважительного отношения к человеческому достоинству пострадавших (т. е. оценки древнерусского уголовного права как социального института через призму охраны личности, благ человека) «Русская правда» опиралась на весьма основательный гуманистический фундамент.

Термины «принципы уголовного права» и «принципы уголовного законодательства» в узком смысле отличаются друг от друга. Это отличие основано на частичном несовпадении содержания понятий «уголовное право» и «уголовное законодательство», которое обусловлено более широким предметом уголовного права, нежели уголовного законодательства. Собственно говоря, уголовное законодательство – это лишь один из элементов предмета уголовного права, содержание которого формируется под воздействием других его элементов (предмета уголовно-правовой охраны и общественно опасного поведения) и социального уклада общества. Потому и принципы уголовного права, в отличие от принципов уголовного законодательства, отражают весь предмет уголовного права и по содержанию ближе к таким общесоциальным категориям, как справедливость, равенство, гуманизм.

С точки зрения их установления в законодательстве это могут быть только такие основные положения, исходные начала, фундаментальные идеи, влияние которых обнаруживается на всех без исключения этапах социальной эволюции уголовного права.

Поскольку право исторически и по содержанию – феномен, обусловленный общественной жизнью, оно сразу же с момента появления выполняло свое предназначение. Причем было бы наивным утверждать, что «Русская правда» обеспечивала меньшую защищенность общества, чем, допустим, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. с его 2043 статьями или Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. с нормами достаточно высокого уровня абстрагирования. Уголовное право не может быть выше («умнее») общества, его создавшего. Оно не может быть и «недоразвитым».

Между тем если исторически уголовное право как социальное явление едино (меняются лишь этапы и «техника» его законодательного выражения), если в обществе в целом сохраняется единое представление о социальной справедливости (на что уже обращалось внимание), то не могут не быть едиными и принципы уголовного права. Ибо непризнание единства этих принципов (напомним, «фундамента права» и т. п.) есть не что иное, как отрицание и существования уголовного права как социального явления. Конечно, на ранних этапах социального развития эти принципы могли не вполне осознаваться, но их воздействие на содержание уголовного законодательства (как только что было показано применительно к справедливости, равенству и гуманизму) через сферу общественного правосознания едва ли было меньшим, чем на новейшем этапе истории.

Однако вернемся к первому законодательному акту Древней Руси. Можно ли считать, что на содержание «Русской правды» оказали влияние кроме упоминавшихся и другие принципы уголовного права? Как в этом отношении быть с таким фундаментальным принципом современного уголовного права, как принцип вины?

В связи с этим В. О. Ключевский отмечал: «Правде, впрочем, не чужды и нравственные мотивы: она отличает убийство неумышленное, “в сваде” или “в обиду”, от совершенного с заранее обдуманным намерением, “в разбое”, преступление, обличающее злую волю, от правонарушения, совершенного по неведению, действие, причиняющее физический вред или угрожающее жизни, например, отсечение пальца, удар мечом, не сопровождавшийся смертью, хотя и причинивший рану, отличает от действия менее опасного, но оскорбительного для чести: от удара палкой, жердью, ладонью или если вырвут усы или бороду, и за последние действия наказывает пеней вчетверо дороже, чем за первые; она, наконец, совсем не вменяет действий, опасных для жизни, но совершенных в случае необходимой обороны или в раздражении оскорбленной чести, например, удара мечом, нанесенного в ответ на удар палкой, “не терпя противу тому”»148.

Понятно, что древнерусскому законодательству известны случаи объективного вменения.

Так, в ст. 7 «Русской правды» (Пространная редакция) было записано, что «за разбойника люди не платять, но выдадять и всего с женою и с детьми на поток и на разграбление»149. Жена и дети с позиций «нравственного мотива» ни преступления, ни гражданского правонарушения не совершали, однако в счет возмещения ущерба могли быть превращены в холопов, т. е., по сути, они рассматривались в качестве имущества разбойника.

Тем не менее «нравственный мотив» (если под ним понимать нынешние вину или ее степень) и помимо того, о чем писал В. О. Ключевский, в том законодательстве был достаточно хорошо представлен. Прежде всего он находил выражение в круге деяний, наказуемых по «Русской правде», большинство из которых предполагало отчетливое понимание социального значения. Так, человек в здравом уме и тогда ясно осознавал, что, ударяя другого батогом, мечом в ножнах, укрывая раба (ст. 3, 4, 11 Краткой редакции150) либо используя без спроса чужого коня, похищая зерно из закрытого помещения, поджигая гумно или двор (ст. 33, 43, 83 Пространной редакции151) и т. п., он тем самым причиняет ущерб потерпевшему и нарушает правила поведения в обществе, санкционированные князем.

В «Русской правде» вина получала и свое непосредственное выражение. Так, согласно ст. 54 Пространной редакции, невозвращение купцом долга являлось основанием уголовной ответственности лишь тогда, когда, говоря современным языком, банкротство наступило в результате его злоупотребления спиртным и т. п. действий. Невиновное причинение ущерба, однако, не исключало его гражданско-правовой ответственности152.

Разумеется, тогда законодатель вряд ли разбирался в нюансах разграничения форм и видов вины, не придавал такому разграничению должное (подчеркнем, лишь с позиций сегодняшнего дня) значение. Однако то, что называется содержанием вины153, т. е. выраженное в деянии отрицательное отношение к обществу (зачастую в лице потерпевшего), почти всегда составляло необходимый элемент уголовной ответственности по древнерусскому законодательству. Следовательно, есть все основания считать принцип вины одной из его исходных предпосылок.

То же самое можно сказать и в отношении принципа законности.