Почти живые - Сергей Дышев

Ольге кажется, что она наяву слышит его голос. Иногда грустный, приглушенный, иногда твердый, звонкий: «Я хотел тебя увидеть… Ты вышла замуж за Глеба?»

«Нет, нет! — отвечает мысленно она. — Я люблю только тебя и буду только твоей!»

«Мне нужны перчатки без пальцев, — говорит Сергей. — Для автомата…»

Она хочет возразить, но его голос продолжает звучать: «Как ты быстро и легко распорядилась собой! А обо мне ты подумала? Ты подумала о том, как мне потом жить?»

Она плачет. Слез так много, что она не успевает их вытирать… Надо взять себя в руки. Врач ведь предупреждал — никаких истерик. Она подходит еще ближе. «Прости меня, Сережа, — мысленно говорит она. — Прости меня, дуру непутевую!»

«Если бы ты знала, — перебивает он, — как тепло спать с овчарками в обнимку!»

Она опускается на корточки и осторожно прикасается к его ладони, лежащей на смятой простыне. «Сережа! — молит она. — Ты только не умирай. Я тебя очень прошу. Пожалуйста, живи! Очень постарайся, изо всех сил! Ты же сильный, ты сможешь! Тебя на войне пули не брали, тебя всегда смерть обходила стороной. Совладай с ней, уговори ее оставить тебя в покое! Скажи мне, что мне сделать, чтобы ты выжил? Я под поезд лягу ради тебя! Я убью Глеба! Я ограблю банк и приглашу самых лучших врачей мира. Только ты не умирай. Не уходи от меня, не оставляй меня одну в этом мире. Он пустой и бесцветный без тебя…»

Врач подошел к ней и взял ее за плечи. Ольга вздрогнула, поднялась на ноги.

— Он выживет? — спросила она, заглядывая врачу в глаза.

Тот снял очки, протер их о халат.

— Очень надеюсь…

ГЛАВА 9

Ольга поднимается по лестнице, тяжело дышит, останавливается на каждом пролете. Она чувствует себя старой женщиной. Ее двадцать три года обременены грузом неразрешимых проблем. Ее силы вышли из нее вместе со слезами. Душа пуста. Жизнь представляется трудной, скучной и бессмысленной работой, которую хочется бросить. «Бедная Ксюша, — думает Ольга. — По моей вине у нее нет отца. А теперь вдобавок я стала для нее „злой мамкой“. Но как объяснить ребенку, почему я ненавижу „дядю Глеба“ и почему он плохой, если дарит ей такие милые игрушки…»

Она останавливается перед дверью своей квартиры, опускает сумку с продуктами на пол и ищет в карманах ключи. Что сейчас делает этот жирный боров? Забился в детскую комнатку и трясется за свою шкуру? И долго это будет продолжаться?

Клацает замок, и со скрипом приоткрывается соседняя дверь. Из щели сначала показывается рыхлый и подвижный нос, а затем испуганное лицо старушки. Соседка таращит глаза на Ольгу и заговорщицки манит ее к себе пальцем.

— Здравствуйте, тетя Вера, — говорит Ольга.

Старушка машет руками и прижимает искривленный палец к морщинистым губам. Она хватает Ольгу за локоть и втягивает в прихожую. Тихо прикрывает за ней дверь и взволнованно шепчет:

— Вот что я скажу тебе, девонька! Тут милиционеры ходили и всех опрашивали, нет ли у кого посторонних. А я вот слышала, — старушка говорит едва слышно, — что в вашей квартире кто-то ходит и покашливает. А я ведь знаю, что мамка твоя на работу ушла. И как ты утром уходила, видела… Вот какие чудеса.

— Наверное, вам показалось, тетя Вера.

— Нет, голубушка! — качает головой старушка и грозит пальцем. — Я хоть и старая, но из ума еще не выжила. Точно тебе говорю — кто-то ходит и покашливает. Ты лучше у меня пережди, а я милицию вызову.

— Перестаньте! — отвечает Ольга и пытается улыбнуться. — Ну кто может у нас ходить? Наверное, это сосед сверху. Он как покурит, то всегда кашляет. Мне иногда самой кажется, что он где-то в наших комнатах спрятался.

— Ай, девонька, не то говоришь! — качает головой старушка. — Что ж, я не могу отличить, где кашляют — за вашей дверью или этажом выше? Не играй с бедой, милая моя. А вдруг этот убийца к вам забрался? Позвоню-ка я в милицию, а?

— Не смейте, тетя Вера! — с трудом скрывая испуг, отвечает Ольга. — Убийце делать больше нечего, как в нашей квартире прятаться! Да он, наверное, уже где-нибудь за Уралом. А если милиция приедет, то дверь кувалдой разобьют, и мне потом новую ставить?

— Ну, как знаешь, — с прохладцей произносит старушка и прячет настороженный взгляд. — Ты прям как выгораживаешь кого-то…

Соседка, сама того не подозревая, говорит правду. Ольгу переполняют и страх, и злость. Она распахивает дверь, выходит на лестничную площадку и резко говорит:

— А вы поменьше шпионьте, тетя Вера, тогда, может быть, у вас давление быстрее нормализуется!

Грубо, грубо! Ольга прикусывает язык, но обидные слова уже отпущены на свободу, уже с ликованием перекатываются звонким эхом по этажам.

Еще в прихожей Ольга услышала, как из кухни доносится звяканье посуды. Наверное, мама раньше обычного вернулась с работы, а не по годам наблюдательная соседка сразу усекла подозрительные звуки за дверью.

— Мама! — крикнула Ольга, сбрасывая туфли и направляясь на кухню. — Ты зайди к тетке Вере, а то она собирается…

Ольга осеклась на полуслове. У кухонной плиты, в цветастом фартуке, с половником в руке, стоял Глеб и вымученно улыбался. Ольга нахмурилась.

— Поваром работаешь? — спросила она.

Глеб, полагая, что Ольга настроена на шутливый тон, улыбнулся уже во всю ширину лица и объявил:

— На первое у нас сегодня куриный суп. На второе лангет, запеченный с шампиньонами под чесночным соусом. А на третье — клубника со взбитыми сливками, присыпанная шоколадной стружкой…

— Конечно, — произнесла Ольга. — Тебе без сливок с шоколадом никак нельзя, а то похудеешь.

Она зашла в ванную. Взяла мыло, склонилась над рукомойником и только тогда заметила висящие на сушилке выстиранные мужские носки и трусы. На полочке под зеркалом — новенькая зубная щетка. Рядом — баллончик с пеной и бритвенный станок. «Основательно устроился, — подумала Ольга, чувствуя, как в душе стремительно закипает гнев. — Сережа лежит под капельницей в реанимации, а эта свинья деликатесы готовит. Лангет с шампиньонами! Сейчас я из него самого лангет сделаю!»

Теряя над собой контроль, она выбежала из ванной, по пути смахнув на пол зубную щетку и бритву.

— Жирный, сытый негодяй! — крикнула она, нанося ему звонкие пощечины. — Как ты можешь так жить?! Как ты еще не умер от стыда?!

— Оленька, — бормотал Глеб, втягивая голову в плечи. Он не мог защищаться, его руки были заняты, он резал колечками лук. — Оленька, я ради тебя! Я только ради тебя…

— Да ты о своем брюхе беспокоишься, а не обо мне! Ты только о своем благополучии думаешь! Носочки постирал, супчик сварил. А Сергей в больнице, обескровленный, без сознания… Негодяй, негодяй!

Она заводилась все сильнее и уже вцепилась Глебу в горло, а тот, кривясь от боли, отступал к стене.

— Оленька… Да угомонись же ты… — сбивчиво говорил он. — Ты просто одурманена… Ты не понимаешь, что сможешь стать счастливой, только если его не станет…

— Что?! — вспылила Ольга. — Что ты сказал, подонок?! Дрянь!! Ничтожество!!

Не отдавая отчета своим действиям, она схватила со стола кухонный нож и с замаха, как саблей, полоснула по мутному розовому лицу Глеба. В последнее мгновение тот успел подставить руку, и лезвие вязко вошло в его запястье. В лицо Ольге фонтаном брызнула горячая темная кровь. Глеб вскрикнул от острой боли, прижал обагренную руку к груди и опустился на корточки.

Ольга выронила нож и, пошатываясь, вышла из кухни.

— Спасибо, спасибо, милая, — всхлипывая, бормотал ей вслед Глеб. — Это лучшее, что ты могла сделать для меня… Все разрешилось… Спасибо тебе…

Она слышала, как он тихо плачет, и начинала медленно осознавать дикость совершенного ею поступка. Повернувшись, она кинулась назад, на кухню. Глеб сидел на полу, прислонившись спиной к шкафу. Голова его была низко опущена, плечи содрогались от тихих рыданий, из порезанной руки толчками выплескивалась густая кровь, и под ногами Глеба уже жирно блестела вишневая лужа.

— Глеб! — сдавленно произнесла Ольга, медленно приседая перед ним. — Глеб, тебе больно?

— Разве это боль? — искаженным голосом ответил он. — Это уже наслаждение…

— Глеб! — заволновалась Ольга и схватила его за плечи. — Глеб, черт тебя подери! Я не хотела, я сама не знаю…

Она приподняла его ослабевшую руку, полными ужаса глазами посмотрела на черную, обильно кровоточащую рану. Глеб скрипнул зубами от боли.

— Глеб, прости меня, — прошептала Ольга.

— Нет, это ты меня прости…

Она вскочила на ноги, уже ясно осознав, что нужно делать, распахнула дверцу шкафа, выдернула оттуда аптечку. Рассыпав на столе таблетки, ампулы, коробочки и тюбики, она схватила пузатую упаковку бинта, разорвала ее и стала туго наматывать бинт на запястье. Бинт тотчас насквозь пропитывался кровью, и тяжелые капли шлепались на кафельный пол. Ольга торопилась, руки ее дрожали. Глеб кряхтел и мотал головой.