Любовь. Бл***тво. Любовь - Юлий Крелин

После многочисленных тостов, отвлекающих финтов застольный гомон стал абсолютно неуправляемым и каждый кричал другому столь существенное, что совершенно не слышал и не слушал реакцию на свои слова, да и реакции уже у каждого были на что-то своё. Неизвестно только, можно ли было всё это называть словами, во всяком случае, словами осмысленными. Вот тут-то и настало время супермена Ефима и его соседки. «Мы с вами столь долго общаемся, вместе пьём, по-моему, целую вечность уже, так не пора ли нам перейти на «ты»? А?» «Ну, для этого необходимо провести небольшую формальную акцию». «А именно?» «Доктор! Вы безграмотный что ли? Надо выпить на брудершафт». «Так и я про то же. Но здесь неудобно. Давайте рванём отсюда». «Куда?» «Найдём. Там, где можно выпить на брудершафт». Люся засмеялась. Она погрозила игривому собеседнику пальчиком. А потом и сама, хорошо разыгравшись, просто кулаком. «Я слишком много выпила, чтоб куда-нибудь ехать». «Да, я довезу». «А вы на машине?» «Что вы. Я же пил. Возьмём такси». «Хм. Ха. Интересно. Вы, что, серьёзно?» «Абсолютно». «Ха, а зачем?» «Чтобы выпить на брудершафт и перейти на «ты». «Да? А что, в конце концов! Завтра уроков нет…»«Причём тут уроки?» «Да, я учительница. А у вас завтра операция есть?» «Сегодня же суббота, госпожа учительница. Я думаю, что мы сравнялись – учителя, по-моему, супермены, суперженщины». «Это верно. В конце концов… Пьяная женщина…» «Неправда. Вы не пьяная. Вы чуть навеселе. А доедем, будете стопроцентно трезвы». «Ну, что ж… В конце концов…» «Обождите. Я сейчас!»

Ефим Борисович подошёл к своему бывшему больному, долго расшаркивался, благодарил, желал, надеялся… и прощался. «Доктор, доктор! Я всё видел. Кто победил? Соседка или… или вы?» «Мы оба потерпели поражение». Бенефициант залился смехом, на глазах выступили никчемные слёзы. Он пытался подняться со стула, обнять и поцеловать родного доктора. Но ему удавалось лишь губы вытягивать. Он расплылся скабрёзной улыбкой и: «Ха-ха. И правильно. Пьяная баба пизде не хозяйка». И совсем уж радостно засмеялся. Такими словами он мне всё мероприятие сорвёт, подумал Ефим Борисович. Ещё, не дай Бог, кто услышал. Или эта пастилка. Он немножко испуганно помахал рукой и перешёл к соседке, пока настроение не было порушено дурацкой, хоть и правдивой, шуткой и оставалось вполне боевым. Они быстро подхватились и ушли.

Суббота святой день. Можно не вскакивать и быстрей нырять под перемежающиеся горячие и холодные струи душа. Можно спокойно, даже медленно подниматься, потянуться, посидеть на краю кровати, почесать задумчиво грудь и потом уж двинуться по обычному гигиеническому маршруту. Но более чем полувековая привычка не позволила эдакое размеренное начало жизни. Поскольку Ефим Борисович просыпался сам, без помощи будильников, в доме у него не было никакого аппарата, объявляющего необходимость начинать день. Рефлексы, наработанные за долгие годы, не отличали выходные дни, и просыпался он, практически, всегда в одно и то же время. Потому и сегодня он выпрыгнул из постели в обычном темпе и, только окатившись первыми холодными струями, стал думать о предстоящем дне.

Илана! Чёрт возьми! Эта проклятая командировка. Полетела сопровождать тяжёлого больного в Саратов, который попал к ним в больницу по скорой помощи, а теперь переправлялся в родной город. Приказано сопровождать врачу и жребий пал на неё. Вчера звонила. Если будет билет, то прилетит сегодня. Машина будет от конторы, что приказывала. А он так хотел встретить её сам.

Утром он всё же смотается в больницу, взглянет на больных, что оперированы были вчера, поступивших по дежурству, и, пожалуй, поедет к друзьям. Созванивались старые, школьные ещё друзья, с которыми они душой не расставались все эти годы. Он любил эти встречи. С некоторыми он не терял, практически, ежедневной связи. Это было всегда интересно. Разные профессиональные интересы – физик, историк, филолог, медик, юрист, артист – создавали дружеский гомон со всех сторон бытия. Всем были интересны новые знания, проблемы. Пронизывался дружеский гомон шутками, а порой и кобелиными смешками на темы плоти. Немножко вспоминали и про душу. Встречи проходили, разумеется, под звон чокающихся рюмок, бокалов, стаканов. Все друг друга перебивали. Как говорится: высока культура перебивания и низка культура выслушивания. Но это было весело и познавательно, поскольку все они неизбывно любили друг друга уже более пятидесяти лет. Правда, поредели их ряды. Печально шутили: иных уж нет и нас долечат. И в этой области Ефим был предметом грустных шуток. Профессия его, к сожалению, с каждым годом становилась всё более и более потребной членам их компании. На телах некоторых из них уже были его автографы. И он думал, что, включив Илану в орбиту их жизни, сумеет почти родственно помогать всем и по терапевтической линии. Ребята, познакомившись с любимой, одобрили его вкус. Пожалуй, это был первый раз, когда его выбор понравился всем им безоговорочно. А выборов-то было много. Но очень немногих он доводил до своей компании.

План, намеченный утром, выполнялся, словно это была стандартная операция, произведенная тысячу раз. Все равно участвовали в крике и питье, всем было хорошо. Неизвестно, что вспыхивало в мозгах друзей, но в его мыслях время от времени сверкало: «Илана. Ну, ну! Где же? Ну, сколько ж можно! Ну, хоть бы позвонила».

Катилась встреча. Шумели все. Он меньше всех. Он ждал. И он к тому же и не пил. Машина! Без машины он уже не мог. Он стал зависим от неё, словно от наркотиков. Он не пил – он ждал. И немножко кричал… прислушиваясь, не завибрирует ли на поясе у него мобильник.

Звонит! Завибрировал он.

– Я прилетела.

– Ты где сейчас?

– В машине. Еду.

– Приезжай прямо ко мне. Я бегу. Если приедешь раньше, иди в дом. Ключ у тебя с собой?

– Да. Но я только отъехала от аэропорта. Вы будете раньше. А вы где?

– Я уже бегу домой. Жду. Жду.

Он приехал раньше. По дороге забежал в магазин. Благо он на первом этаже его дома. Она же с дороги. Надо покормить. Напоить. Дома он бросился на кухню и стал готовить. До Иланы он никогда столько не занимался едой. Что-нибудь съест… и славно. А сейчас, когда он ждёт её… Да что и говорить! На плите что-то скворчит, шипит, булькает. Он бегает на балкон. Ждёт. Успел. Всё готово. Не успел – она пришла, а он не успел увидеть её у подъезда.

Пришла!

– Вот и я. Вы как?

– Любимая! Я жду. Ждал. Голодная?

– Я ела в самолете.

Он обнял её. Она прильнула к нему всем телом. И как всегда зарылась головой в его груди. Боже! Как он любил эту позицию в начале всякой встречи их.

– Ты всё же поешь.

– А вы?

– И я с тобой. Вестимо.

– А может, с дороги сначала под душ?

– Нет, нет. Сначала поешь. Потом под душ. И я с тобой. А?

Илана смеется. Сколько радости и счастья в её улыбке, в глазах… Или?.. Во всяком случае, он так видел.

Они стояли под тёплыми струями. Тепло не только от воды. Особое тепло шло от неё. Не от тела. Изнутри, от неё. От души. Нет и от тела. Тело прекрасно. Тело его профессия, но обнимал душу, а видел тело. Внутренним глазом, невидимым миру. Оно было прекрасней всех Венер Милосских мира. Г-споди! Душа и тело у ней едины. Продолжился бы миг сей до дней конца его. А ей-то каково будет, если так наступит день его последний.

Отфыркнувшись от попавшей в рот воды, она заскользила по телу его вниз, не разнимая своих объятий, пока не утвердила их у колен. Она обнимала его ниже талии и снизу, обратив оттуда своё лицо к нему, сказала:

– Вы знаете, я решила перейти на другую работу. Из больницы приглашают в институт.

– А что это ты? – Чего особенного-то, но у него что-то засверебило в груди.

– Во-первых, руководитель моей диссертации в этом институте. И мне легче будет её закончить там. Во-вторых, неохота ездить больных сопровождать. А время от времени приходится это делать. Наконец, зарплата там побольше.

Она прижалась щекой к его телу, продолжая смотреть на него. И он уже тоже смотрел не на стену. Он ощущал её только той частью, где она щекой прижалась.

– А кто приглашает? Это надёжно?

– Кто ж его знает. А приглашает мой консультант по диссертации, Максим Львович.

Илана лизнула его по животу и ещё сильнее прижалась.

– Ну и исполать тебе, красна девица. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Только своей любовью.

– Это я тебе обеспечу.

Ему показалось, что вода стала чуть холоднее и он прибавил немножко тепла. Она внизу – он наклонился и поцеловал её в любимое темечко.

– Держись, девочка.

Он перевел кран на холод. Илана ойкнула, он вздрогнул. Хотя оба знали, и неожиданности не должно быть в опрокинутом на них холоде. А следом Ефим Борисович закрыл кран, потянулся к халатам и закутал одним из них свою девочку. Другой накинул на себя, и тотчас скинул.

– Я уже сухой. А ты?

Он подхватил её на руки и перенёс через край ванны, где они стояли.

– Не надо. Тебе нельзя.

– Боже мой! Надо быть голым, чтоб ты говорила мне ты.