Свиток проклятых - Виталий Сертаков

– Быстрее, не смотрите вниз!

Мы начали спускаться, хватаясь за острые отростки позвонков.

Узловатые пальцы царапали ребра усопшего змея, упорно подбирались к нашим ногам. Каждый палец состоял из десятков фаланг, выглядел как суставчатая, высушенная на солнце змея, хотя каверны под Иллирусом не помнили солнечной ласки. Пальцы должны расти из ладоней, но вместо ладоней из озера вынырнули лысые, покрытые коростой черепа. Представим себе конский череп, только в два раза шире, вытянутый кзади, закрученный улиткой, перевитый серыми венами, по которым течет то, что заменяет нежити кровь. Противные гибкие пальцы роятся на покатых лбах вместо волос; у дряхлых горгон старые пальцы истончаются и отпадают, на черепе остается щетина гниющих пней. Глаза чудищ обычно плотно зажмурены, но стоит потревожить их сон, волосатые веки начинают вздрагивать, и горе тому, кто не успел укрыться. Человека не сожрут сразу, как поступили бы глупые жадные гарпии. Ведь у лошадиного черепа нет ни пасти с клыками, ни даже ноздрей; с морщинистой морды, прямо под запавшими глазами, свисают наросты, словно клочья заплесневелой бороды…

Из дальних углов пещеры колокольчиком долетел нежный смех. Если не видеть того, кто столь мило смеется, можно улыбнуться в ответ.

– Не смотрите им в глаза, – предостерег кир Дрэкул.

Наставник считал, что костяные горгоны не выживают в Верхнем мире, по крайней мере, никто из знакомых магов не мог похвастать их поимкой. Бестиарий Валтасара дает описание семи подвидов этих малоприятных тварей, из коих два вполне безопасны для человека в силу игрушечных размеров, их разводят в садках и продают на потеху в сирийские гаремы. Морских, или большеротых, наделенных логикой, истребили в Фессалии еще при Филиппе Македонянине, заманивая в зеркальные ловушки. Не самыми крупными, но самыми лютыми хищницами по праву считаются болотные воительницы из далекой страны Хин; Геродот упоминает об армии императора Цинь Ли, осенним утром обращенной в камни. Что касается сладких прелестниц Лесбоса, грудастых пародий на земных дев, так за ними издревле велась жестокая охота. В островных полисах каждый царек, захвативший корону, считал нужным повесить мертвую голову у себя над троном, и прикрыть шторкой. Казнив кучу родственников, властитель неизбежно добивался смуты в собственном дворце. Последней линией обороны, естественно, становился тронный зал. Когда смутьяны врывались с оружием, сатрап отдергивал шторку, и наслаждался образовавшейся скульптурной группой. Наслаждаться приходилось недолго, поскольку прощального взора прелестницы хватало лишь на первую волну нападавших…

Мы почти добрались до второго изгиба моста. Впереди показались серые ребра усопшего змея. Его позвонки стали тоньше, а перильца из соляных отростков не внушали доверия. Один неверный шаг мог привести к падению.

Костяных горгон в нашем озере Слез удерживали в дремотном состоянии чары далеких предков, строителей крепости, на камнях которой мой прапрадед возводил Иллирус. Существовали краткие указания для посвященных, как вести себя, чтобы безболезненно пробежать по позвонкам ящера, но ни слова о том, как защитить неискушенных. Я не стал заранее пугать учителя, однако люди, не отмеченные крылом черной магии, спускались сюда в основном, как пища для мальков. Звучит вполне невинно, – мальки горгоны, представляется нечто вроде смешных лягушат. Они действительно голодны, и с удовольствием пожирают все, включая собственную родительницу.

– Кир Исайя, не останавливайся!

Лев Закайя взмахнул мечом, когда синие когти вцепились в сандалий евнуха. Толстяк завизжал и затопал ногами. Не слишком умный ход. Все равно, что потрясти пчелиный улей. Два костяных пальца отвалились, но с другой стороны моста с мерзким шуршанием взбирались другие.

– Эгемон, бегите, я отвлеку их! – кир Дрэкул очертил в воздухе круг. Два сияющих голубых хлыста заплясали в его ладонях.

Расставив ноги, Лев рубил налево и направо, пока клинок окончательно не проржавел. Отрубленные пальцы неспешно тонули. Зато мокрый череп поднимался выше и выше, на двух изогнутых позвоночных столбах, между которыми трепетали обманчиво жидкие нити ребер. За ребрами, в комьях слизи, вздрагивало нечто, больше похожее на растянутый паучий кокон, чем на сердце. Этот серый мешок полупрозрачной кишкой соединялся с основанием черепа. Сам череп, толщиной в ногу взрослого мужчины, изгибался несколько раз, также делясь на фаланги, превращаясь в тонкий костяной хлыст, в иглу, свисавшую позади спаренных позвоночников. Это мог быть… клянусь всеми милостями Многоликой, эта немыслимая игла, в которую превращался затылок твари, она походила на яйцеклад насекомого!

Впервые так близко я встретил зрелую самку, готовую высадить мальков. Удивляться нечего, горгоны почуяли страх, и справедливо решили, что им доставили корм для будущих деток. Поневоле я призадумался, что носили сюда ученики Дрэкула, кроме жалких кроликов?

– О, нет, я не могу… – прохрипел Исайя. Он собрался бежать назад, и легко потянул меня за собой.

Нежнейший смех окутал нас, как пуховое облачко. Плеснула волна; у дальнего края озера всплывало что-то большое, по-настоящему крупное, неторопливое.

– Исайя, ты нас погубишь, – Лев отважно заступил перепуганному евнуху дорогу.

Признаю, мне хотелось кричать от страха, но я не мог не восхититься совершенной красотой нежити, собиравшейся превратить нас в пищу для своих будущих малышей. Мое детство не стеснялось крови, кишок и испражнений, под руководством мудрых учителей я вскрывал внутренности теплокровным, паукам и пернатым. Человек вылеплен искусно, но кто сказал, что меньшего восхищения достоин бессловесный поцелуй улиток, или брачные танцы нетопырей?

Горгона приоткрыла глаза. Костяные волосы на ее голове превратились в шар, встали дыбом, ребра на груди разошлись. С негромким плеском, с другой стороны моста, вынырнули еще две головы, помельче предыдущей. Девичий смех струился со всех сторон. О нет, они не планировали нами ужинать, их голод был иного рода.

– Кир Исайя, за мной, только вперед! – я тянул евнуха за собой, но он был выше меня на голову и втрое тяжелее. Два синих когтя ударили меня в наколенник, валахская сталь рвалась, точно бумага.

Кир Дрекул стегнул своими хлыстами. Заметить полет кожаных хвостов невозможно, как невозможно удержать в ладони молнию. Мне обожгло щеку, обожгло грудь, у дяди Льва задымилась одежда, мы находились слишком близко. Молния ударила в сердечную мышцу горгоны, тварь вздрогнула, выскочила из озера еще на пару локтей, и стало ясно, что ее туловище не заканчивается. Неизвестно, до какой длины вырастает нечисть, если наложенная сотни лет назад формула лишена обратной силы.

Кир Дрэкул хлестнул вторично, ребра хищницы треснули, почернели, меня оглушил жалобный, невыразимо детский, обиженный плач. Ее сердце… вернее то, что я принял за сердце, серый клочковатый мешок, повис лохмотьями. Острый яйцеклад задергался. Из мешка, брызгая слизью, падали в озеро крошечные мальки. Их бесцветные глазки еще не успели оформиться, как у взрослых, пальцы на головках походили на прозрачных червей. Горгона плакала навзрыд.

Следовало бежать, спасаться, но я ощутил некую скованность в членах, почти сонливость. Наверное, кир Лев попался в ту же ловушку, его движения стали мягкими, голова клонилась на грудь. Еще немного, и отважный друнгарий свалился бы в пучину слез.

– Убейте ее, убейте! – завопил Исайя, своим криком наставник меня практически разбудил.

Позор же мне, нерадивому ученику, не пристало сыну дуки пропускать мимо даже отзвук угрозы. Нас влекли в объятия Морфея, но вовсе не сладко и постепенно, как усыпляют сирены. Следовало догадаться, что тварь, живущая без света, атакует скорее не зрение, а слух! Лев тоже встрепенулся, схватился за меч, и очень вовремя – раненая горгона ударила нас сразу всеми пальцами.

Зацепилась когтями за изъеденный временем гребень моста, за одежду, и потянула следом все свое неизмеримое туловище. Мне показалось – далекие своды пещеры осветились ярче, завыли по щелям замурованные отцеубийцы, вода забурлила. Обитатели озера собирались вдоволь попировать!

– Эгемон, быстрее, они все просыпаются! – кир Дрэкул вырастил два новых хлыста, стегал крест-накрест, походя со стороны на сгусток молний. Позвоночник змея, и хрустальная глубина вокруг были усыпаны ошметками горгон.

Кир Лев тоже дрался с двух рук, за краткий миг перейдя из дремоты в ярость. С его великолепного клинка сыпалась ржавчина, топору было суждено продержаться чуть дольше. Синие когти повисали в щелях его доспеха, обрубки барахтались под ногами, норовя зацепиться за ногу, и взобраться до горла.

Боялся ли Мануил Закайя? Не пристало сыну триумфатора врать. Конечно, я испугался. Я видел много чудес сквозь отцовский Небесный глаз, я прикоснулся к мерзостям в зале Обращений и темницах Иллируса, специально построенных для укрощения ведьм. Мне угрожали от рождения, но никогда доселе меня не пытались превратить в пищу!