Пасынки отца народов. Квадрология. Книга четвертая. Сиртаки давно не танец - Валида Будакиду

Ночью он прилетел домой. Где его дом? В съёмной холодной квартире, где шахта лифта забита мусором до девятого этажа?

Наверное, у неё высокая температура, потому что очень тошнит. И снова болит низ живота.

Так что делать? Будить и спрашивать – зачем ему эти «проверенные электроникой»? И тогда он скажет, зачем. И что будет? Мы не поедем в грецию, потому что все документы у нас общие. Мы должны будем делать всё сначала, надо будет минимум несколько месяцев пробыть в Городе. Это уже невозможно. Невозможно после всего, что было. После автоматной очереди в воздух, после страшного, чёрного аэропорта и танка на пустынной трассе.

Голова как-то вдруг устала думать. Просто все мысли и подозрения стали уходить. Она приложила к животу полуостывший чайник. Это было приятно.

А, собственно – что произошло? Чего я сама себя накручиваю? Я что, в постели Лёшку ловила, что ли?! Может, подарили, всё ведь бывает!

– Причём сразу два и разные! – восхитился внутренний голос.

– Да! Ну и что?! Может, их кто-то оставил в гостиничном номере! Там, в ящике стола… или на столе… Просто так, для следующего жильца!

– Несомненно! И телефон в номере не отвечал, потому что…

– Аделька! Ты чего босая на кухне? Хочешь простудиться?

Аделаида даже не вздрогнула, просто обернулась. Сзади стоял Лёша и удивлённо её рассматривал.

– Что-нибудь случилось?

Она медленно приблизилась к Лёше и, обняв его за талию, положила голову на грудь. Слёзы её душили.

Что делать?! Что делать?! Сказать, что он – обманщик, сволочь и дерьмо? Дать ему пощёчину, разругаться навсегда и уйти? А куда идти? К маме, Маркизе, папе, Сёме, Аллочке? Так у них своя жизнь! Она там не нужна. В её комнате давно живёт семья брата, они больше не хотят «скитаться по чужим квартирам». Так сказала Аллочка. Мама с папой, как только Адель ушла из дому, быстренько сделали вид, что очень «разочарованы выбором» дочери, даже не пришли ни в Дом Бракосочетания, ни на маленькое застолье, которое молодожёны устроили для друзей. Не появились они и после свадьбы, то есть, у них всё вышло до безобразия удачно: нас не устраивает выбор дочери. Она ослушалась родительского приказа и посему для нас более не существует! Никаких тебе расходов с приданым, никакой тебе возни со свадьбой.

Когда кто-то замуж «убегал» или её «воровали», родители невесты могли смыть с себя «позор». Они надевали траур, вешали огромный портрет непослушной девицы в чёрной рамке и с чёрной лентой в углу. Они совершенно реально плакали, устраивали поминки. Могли даже над входной дверью повесить большой плакат, чтоб было видно всем и даже издалека: «Мы оплакиваем любимую Маико!».

У Маико с годами вполне могло быть и трое детей, но родители предпочитали её «так и не простить», и в часы печали и горести громко кричать на радость соседям:

– Когда я умру, к гробу её не пускайте! На похороны вообще не пускайте! Чтоб она была проклята!

Адель не знала – повесили ли её портрет в чёрной рамке с чёрным траурным бантиком, но то, что её обратно никто не ждал – это факт. И если прийти с повинной, то что начнётся потом – даже представить себе страшно! Мама будет по любому поводу напоминать о её истинном «положении» в этом доме, Сёма делать вид, что ничего не замечает, Аллочка наденет лицо святой великомученицы, с достоинством несущей свой крест в виде присутствия нелицеприятной, разведённой золовки, а папа… а папа, может, до сих пор не заметил её отсутствия.

Как без Лёши было пусто в доме и как стало хорошо сейчас! От него даже с дороги хорошо пахнет! Только вернулся, а уже вся квартира снова пропахла запахом рижского одеколона «Миф» и дорогих сигарет. И ещё пахнет чем-то… чем-то таким своим, таким родным…

Как это страшно вот так, вдыхая запахи любимого Лёшки, думать о том, что сию же секунду можно всё потерять навсегда. Всё прекратить в одну секунду. Она останется в пустой съёмной квартире, со страницей, аккуратно вырезанной ею из журнала, прилепленной пластилиновым шариком к стене, где изображена самая лучшая на свете группа «АББА». Если за Лёшей закроется входная дверь, она останется одна уже навсегда.

Как получилось, что подруг она себе не нажила? Действительно, странно как-то… Не могли же все быть плохими или глупыми?

Она почти всегда была одна. Дети не хотели с ней играть. Каждый новый приход на детскую площадку всегда был мучительным. Новые дети забывали о своих игрушках, вставали с корточек и в упор её разглядывали, открыв от удивления рот. Потом, словно онемев от зрелища, молча сцепляли перед своим животом кисти вытянутых рук и надували щёки, показывая, дескать – это ты такая! Потом, насмотревшись вдоволь, снова садились, время от времени злобно поглядывая на Адель. Конечно, не все дети приходили впервые, были и те, кто её уже видел. Они страшно радовались её появлению, как если б кто-то выгуливал на поводке знакомого кенгуру.

– О! Жирная! – весело кричали они. – Чур ты не играешь с нами!

Да ей и не нужно было. Она родилась такой, она всегда так жила и вообще себе не представляла, что может быть по-другому. Что можно просто разговаривать, играть, не прижимаясь к стенке и не боясь встать со скамейки, потому что когда сидишь, не так всё видно. Когда она была маленькой, деда с ней всегда гулял. Ей с ним было совсем нескучно. Чёрное пальто… белый шарф на шее… Но лицо его Адель никак не может вспомнить. Лицо накрыто какой-то дурацкой марлей, от которой трудно дышать. Белый любимый шарф был у Фрукта. Фрукт уехал, и его больше нет. Кто-то ещё носил белый шарф… Кто? Никак не вспомнить…

«Почему шарф? При чём здесь шарф? Вот привязалось! – Казалось, шарф – это ключ к пониманию чего-то очень большого и важного, без которого нельзя жить на свете. – Люди носят и другого цвета шарфы, почему я помню только тех, кто носит белый? Ещё белый шарф мне давал Владимир Иванович…»

Настенные часы на крошечной кухне тикают оглушительно громко, отсчитывая секунды, минуты, часы. Они будут так тикать вечно. Ни они, так другие будут.

Всегда найдутся часы, которые будут отсчитывать твоё время. «Как только Лёша при таком грохоте вообще засыпает? – думала она. – Это ж надо быть глухим, чтоб спокойно заснуть!»

В её детстве была подруга Кощейка. Но Кощейка давно умерла. Потом Лора. Пока не было Мужика, они с ней дружили, и Лора рассказывала ей много своих тайн. Потом Лора решила выйти замуж и все её помыслы были обращены только к Мужику. Лора круглые сутки не снимала осаду. Ухаживала. Теперь у них двое детей. Они живут у Лоры, но он официально с ней так и не расписался. Адель заходила к ним пару раз, но поговорить было невозможно, потому что дети постоянно что-то делили, дрались и ругались, а Лора их воспитывала. Вот и все подруги. Больше никого не было. В поликлинике тоже не задалось. Вроде как сидели они все вместе, разговаривали. Но Аделаида знала, что как только кто-то покидает круг, все беседы переводятся на ушедшего. А про неё лично можно было о-о-очень много рассуждать. Причём делали это совершенно всерьёз, с большим знанием дела, как если б были врачами-диетологами с учёной степенью. Доказывали друг другу – похудеет она, не похудеет? Долго ли проживёт, мало ли? Поправится ещё, или уже навряд ли? В кого она такая ужасная? Нет, конечно же, и в лицо ей многое говорили. Но когда в лицо, оно понятно. Сказал, и закончилось. Гораздо неприятней, когда тебя муссируют часами, уходя от темы и возвращаясь вновь. Переживают по поводу – не противно ли Лёше с ней целоваться? Как он на неё «взбирается», что потом они делают? Особенно подробности и мелкие детали, ну уж очень интересовали женщин. Адель даже сама не раз слышала, как санитарки, сидевшие в холле, фантазировали, с какой стороны должен Лёша лечь, чтоб ему не мешал её живот. Ну и как после этого дружить? Конечно, если она спросит, кто из коллег где живёт и сходит в гости, то её непременно примут, даже обрадуются. От всей души, за чаем с вареньем вызовут на откровенную беседу, будут рассказывать о себе, ласково приглашая открыть свои секреты. Все всё будут знать буквально в тот же вечер, не успеет она ещё допить чай всё в тех же гостях. Так было, и не однажды.

Подруг нет. Друзей тоже. Одноклассники, те, кто учился более-менее хорошо, все куда-то уехали. То ли их кто-то предупредил, то ли они сами догадались, что из Города надо исчезнуть. Вон Ирка только последний выпускной сдала, как родители её тут же на Украину и упрятали, чтоб чего не произошло! Ещё бы! С такими ногами в Городе не проживёшь! Ни с такими, как у Аделаиды, ни с такими, как у Ирки. Хорошо было в школе!

И вдруг ей страшно захотелось домой. Домой – к маме и папе, к Сёмке, к Аллочке с Маркизой. Ну, и пусть они её не поздравили и не пришли. Они уже очень об этом жалеют, просто им самим пока неудобно делать первый шаг. А она к ним пойдёт. Она скажет, что всё отлично, всё нормально. Лёша с Сёмкой подружатся. Она с Аллочкой тоже. Не такая уж она и вредная, просто привыкнуть надо. И будут они всегда вместе вчетвером ходить. И Аделаиде будет так приятно, что около неё двое сильных и красивых мужчин. Вот это – её брат, а вот это – её муж! Завтра, завтра она обязательно к ним пойдёт…