Записки из Поднебесной - Тарас Бурмистров

Пробравшись через старые китайские кварталы, мы вышли к Бунду. Здесь все чаще стали появляться светлокожие европейцы, конечно, туристы. Я так отвык уже от европейских черт лица, что невольно обращал на них внимание, как какой-нибудь неотесанный харбинец. Деловая архитектура Бунда не произвела на меня особого впечатления. Ничего своеобразного в ней нет - это некий усредненный европейский стиль, из которого зачем-то старательно вытравлены национальные и стилевые особенности. Самые внушительные строения Бунда расположены вдоль берега реки, и их хорошо видно из парка, который узкой полосой тянется вдоль набережной, между рекой и городом. Этот парк был разбит англичанами, и, как с удовольствием сообщает путеводитель, прежде, в колониальные времена, он был закрыт для китайцев и собак. Сейчас это излюбленное место для прогулок туристов, да и местных жителей, но на Бунд теперь уже никто даже и не смотрит. Китайские власти, даром что коммунистические, принимают иногда на редкость умные и здравые решения. На противоположном берегу реки, на ровном, неосвоенном еще месте, они выстроили Пудонг - символ грандиозного процветания Тихоокеанской Азии в последние годы. Именно здесь, по замыслу китайцев, расположится экономическая и финансовая столица Китая и всей Азии (Гонконг, видимо, они прибрали к рукам просто так, на всякий случай - к материковому, настоящему Китаю он не принадлежит и не скоро с ним срастется).

Когда после скучного банковского и делового Бунда в створе улицы показались величественные небоскребы Пудонга, я - единственный раз в Китае! - ощутил наконец-то радостное потрясение, подобное тому, что я не раз испытывал в городах Европы, и наверное, еще испытаю в Константинополе, когда увижу своды собора Св. Софии. Это было уже настоящее. Даже парижские небоскребы, самые, как утверждают, живописные в мире, проигрывают по сравнению с Пудонгом. Сами по себе высотные здания не были здесь уж очень оригинальными, но вся панорама в целом, отделенная колоссальной, суровой и грозной рекой, смотрелась мощно и захватывающе. Эта река на первый взгляд казалась морским заливом, в ней было что-то тропическое, тихоокеанское, и я внезапно почувствовал пронзительный толчок узнавания. Я видел когда-то все это, если не в снах, то хотя бы в воображении. Именно такой была атмосфера вольных прибрежных городов на Тихом океане, о которых я так много читал в детстве, упиваясь пиратскими историями. Я не удивился бы, если бы сейчас к этой пристани подошел трехмачтовый корабль, и из него полезли бы на берег подвыпившие авантюристы, искатели приключений со всех континентов, расходясь по местным кабакам и горланя свои выразительные песни. По вечерам, под теплым южным небом, под яркими и крупными созвездиями, низко нависшими над головой, здесь, наверное, идет сплошной нескончаемый праздник, с хвастливыми россказнями, обильными возлияниями Бахусу и доступными красавицами всех мастей и разновидностей. Но увы - "никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым... Нет ничего, и ничего и не было!".

Возвращение. Уси - Пекин - Харбин - Хабаровск - С. Петербург.

В Уси нас теперь встретили, как давних знакомых. Привыкнув к нам, китайцы перестали чиниться, и стали вести себя намного более непринужденно. Мистер Сун Ли с гордостью показывал нам городские супермаркеты, в каждом отделе повторяя, что все эти замечательные западные вещи - китайской сборки. Между прочим он завел нас как-то в приятнейшее заведение, где можно было поесть недорого и чрезвычайно разнообразно. Embarras de richesse (затруднение из-за большого выбора) тут несколько даже озадачивало, но зато этот выбор можно было делать, разглядывая сами блюда, иногда очень диковинные, а не иероглифы в меню - не менее удивительные, но далеко не столь увлекательные, как блюда. Нередко, осилив целую горку плова или знаменитых мясных пельменей на пару (Xiaolong Bao), которыми славится кухня Уси, я выбирал себе еще каких-нибудь ракушек, истекающих обжигающим соком но что такое устрицы, мне выяснить так и не удалось, мистер Ли не знал этого слова. За едой мы часто говорили о политике, обсуждали, в частности, и югославские события. В отличие от пекинского, здешнее телевидение изъяснялось исключительно по-китайски, и мы с Димой даже не знали, что сейчас происходит в Сербии и на чем остановился ход военных действий. "Может быть, там уже Клинтон вручает Милошевичу ключи от города Нью-Йорка", мрачновато шутил Дима, - "а мы тут сидим и ничего не знаем". Но мистер Ли нас разочаровал: сербы, конечно, герои, но с американских телеэкранов этого никак не разглядеть, поэтому все идет по-прежнему. Америка сыплет бомбами и ракетами, изготовленными на деньги, которые она заработала в Китае, а сербы мужественно ей сопротивляются, сидя в окопах и бомбоубежищах.

В последний день нашего пребывания в Уси, когда контракт уже был подписан и все необходимые формальности улажены, г-н Ли вдруг продемонстрировал нам, как тонко умеют китайцы под видом оказываемой ими любезности добиваться того, чего им надо. Наш номер в отеле мы освободили уже утром, а до поезда у нас оставалось еще довольно много времени, и Сун Ли предложил нам осмотреть совершенно замечательный, по его словам, парк, расположенный неподалеку, в окрестностях Уси. Он с большим подъемом, и даже с некоторым вдохновением, описывал все его красоты, но мы не особенно-то и сопротивлялись - парк так парк, не все ли равно, как убивать время. Меня только немного удивило, что мистер Ли, мечтавший, казалось, уже только о том, как бы от нас наконец отделаться, решил оставить на целый день свою работу ради того, чтобы водить нас по парку и слушать наши вымученные восторги. Но, как выяснилось, он и не собирался этого делать. Поймав на улице такси, он сообщил водителю, куда нам надо ехать - и остался на улице, помахав нам рукой и пожелав приятного отдыха. Вся сцена была разыграна с таким неподдельным изяществом, что мы только через несколько минут сообразили, что произошло.

Несмотря на этот казус, мы получили большое удовольствие от посещения парка, навязанного нам столь оригинально. За исключением глупейших американизированных аттракционов на входе, с пещерами и динозаврами, оглашавшими своим унылым ревом окрестности, да еще названия, несколько неблагозвучного для русского уха (Сихуй - Xihui Gongyuan), парк производил впечатление более чем приятное. В самом его центре, на высокой горе, возвышалась пагода, построенная в ХVI веке и именовавшаяся пагодой Огня Дракона. Мы поднялись к ней по горному склону. Рядом с пагодой, чуть в сторонке от нее, было каменное сооружение, открытое с одной стороны, из которого открывался великолепный вид на Великий канал, на Уси, с его башнями и домами, крытыми зеленой черепицей. Внутри помещения никого не было, но и заброшенным оно не выглядело. Огонь в очаге, казалось, погас совсем недавно. Вдоль стен здесь стояло множество статуэток, мелких деревянных идолов и прочих занятных вещиц, явно связанных с деятельностью здешнего храма. Может, это и был храм, а может - уединенная хижина какого-нибудь монаха, удалившегося из своего монастыря и предавшегося здесь молитвами созерцанию природы. Кипучая городская жизнь внизу, в долине, наверное, только помогала ему продвинуться в своем самосовершенствовании - с соблазном бороться труднее, когда он рядом, но зато заслуга в этом случае больше. К сожалению, я плохо знаком с восточными культовыми особенностями, и поэтому не смог даже определить, был ли это храм буддийский, даосский или конфуцианский. Правда, и сами китайцы не очень-то четко проводят это разграничение. Как писал академик В. М. Алексеев, "на иконах иногда рисуют всех трех патронов Конфуция, Будду и Лао-Цзы - в едином контуре, не делая разницы между ними. Каково Конфуцию, презиравшему религию и только высокомерно ее терпевшему, очутиться в объятиях Будды, а Будде, монаху, аскету, холостому ненавистнику плоти, видеть, как перед ним жгут свечи, прося о рождении сына или о скорейшей наживе и обогащении. Или философу Лао-Цзы превратиться в родоначальника знахарей и заклинателей! Но, несмотря на столь резкую разницу вкусов, все они слились во всепоглощающей китайской народной религии". Я полагаю, что китайская народная религия настолько всепоглощающа, что легко проглотила бы еще несколько мировых конфессий. Как раз, когда мы были, в Пекине, Китай посещал папа римский. Жаль, что мы не оказались на этой церемонии, посмотрели бы на это земное воплощение Будды и на то, как его приветствуют наши желтолицые братья. Чему же тут удивляться: как написано в Коране по поводу воскресения Иисуса Христа, для Аллаха нет ничего невозможного.

Спустившись с горы, мы оказались у большого озера. Дальше был новый подъем, куда мы и направились, миновав бамбуковую рощу. На высоких холмах там располагался знаменитый сад Цзинчанъюань, разбитый на этом месте еще в эпоху Мин в XVI веке. С каждым шагом мне становилось все интереснее и интереснее. Как я выяснил позже, уже в Петербурге, то, что мы видели на вершине холма - это были развалины величественного храма, построенного полторы тысячи лет назад в период "Борющихся царств" и разрушенного сто сорок лет назад во время Тайпинского восстания. Никакой особой архитектурной пышности в том, что сохранилось, конечно, не было, но как меня волновало какое-нибудь полустершееся изображение дракона, вырезанное на плоском камне, сейчас уже почти ушедшем в землю! Мы поднимались по массивным каменным ступеням, смотрели на изогнутые крыши, на карнизах которых длинными рядами стояли лепные изображения маленьких монстров с открытыми пастями - стражей, оберегавших дом от злых и коварных духов. Набродившись по саду вдоволь, мы решили передохнуть и попить чаю в уютном каменном дворике под открытым небом. Заняв столик у стены, сплошь покрытой мельчайшими иероглифами, мы заказали себе чаю, который нам хозяйка заведения заварила прямо в чашках, залив кипятком мелко нарезанные зеленые листья, как будто только что сорванные с чайного куста. Тут было спокойно и приятно, чай оказался терпким и душистым, и я с удовольствием разглядывал удивительных каменных драконов, замерших на крыше чайного домика. Вся эта обстановка была очень милой и совсем не туристической, и для нас оказалось тяжкой неожиданностью, когда за наш чай с нас потребовали чуть ли не целое состояние. Как выяснилось впоследствии, чай это был не простой, а изготовленный по древнему рецепту из ценнейших местных сортов; он вел свое происхождение с VII или VIII века, когда Лу Ю, лучший знаток чая династии Тан, открыл здесь термальные источники с исключительно чистой и мягкой водой.