Записки из Поднебесной - Тарас Бурмистров

Добравшись до небоскреба, в котором находилась наша корпорация, мы разместились в отеле, который занимал несколько этажей в том же здании. Дальше нас ждал завтрак - за счет принимающей стороны, разумеется. Кухня провинции Цзянсу сильно отличалась от пекинской. Неподалеку от Уси находится знаменитое озеро Тайху ("центр местной культуры", по утверждению путеводителя), богатое рыбой и пресноводными крабами, и местные блюда состоят в основном из даров этого озера. В Китае с едой всегда было плоховато, и за обладание изобильным озером веками шла жестокая борьба: царство Юэ сражалось за него с царством У,династия Чу потом отвоевывала его у царства Юэ, и так далее (китайская история чрезвычайно однообразна). Впрочем, похоже, озеро стоило этих бесконечных войн. На вид оно оказалось совершенно невзрачным (несмотря на то, что местные жители прожужжали нам все уши о его несравненной красоте и особенно величине - хотя и оговаривались при этом, что наш Байкал, пожалуй, все-таки больше), но те блюда, которыми нас угощали, были просто восхитительны. Некоторые из них в самом деле имели рыбный привкус, хотя трудно было разобраться, из чего они на самом деле были приготовлены. Вообще, надо признаться, что с едой в Китае царит полная неразбериха. Мы с Димой заранее предвкушали с горьким чувством, что по возвращении домой мы при всем желании не сможем удовлетворить законное любопытство наших знакомых в отношении того, чем же нас кормили в Китае и что там вообще едят. Во всяком случае, не рис - это единственное, что можно утверждать с полной определенностью. В Пекине, в гостиничном ресторане, нам предлагался большой выбор разных лакомств, но риса мы среди них не обнаружили (позднее выяснилось, что он все-таки наличествовал, но стоял в стороне от основных блюд и особой популярностью среди посетителей не пользовался). За исключением же риса (и еще чая), ничего хотя бы отдаленно знакомого нам по виду или по вкусу в китайских ресторанах найти было нельзя. Если блюдо своим внешним видом отчасти смахивало на макароны, то оно вполне могло оказаться и протертым сыром (очень необычного, острого и своеобразного вкуса), и кореньями, и морскими водорослями. Если это был по виду просто вылитый жареный арбуз (бывает ли такой?), то по вкусу он напоминал скорее засушенный кисель или желе, чем фрукты. Когда мы заказывали в ресторане "овощи" (долго и с трудом отыскивая соответствующий иероглиф в разговорнике), то нам приносили полную посудину чего-то весьма близкого к огуречной кожуре, мелко соструганной и сваренной в соусе. Первое время мой желудок бунтовал против такого засилия экзотики, но потом смирился. Труднее всего было привыкнуть к огромному разнообразию крепких и острых соусов, которыми китайцы имеют обыкновение сдабривать все что ни попадя. Скажем, баранину (которую полагается варить прямо у себя на столе, используя для этого специальную спиртовку), вынув ее из котла, нужно было окунуть по очереди в две или три чашки с соусами, и только после этого есть. Палочки для подобных операций действительно подходят идеально. Китайскую еду невозможно есть ни вилкой, ни ложкой, она для этого совершенно не предназначена. К концу нашего пребывания в Китае я уже настолько ловко управлялся с палочками, что не раз слышал по этому поводу шумное одобрение из уст наших китайских друзей (которые, впрочем, на всякий случай всегда заботились и о ложках для нас с Димой).

Позавтракав, мы направились в комнату для переговоров. Не прошло и двух часов, как наши китайские партнеры, похоже, отчетливо поняли, что легко от нас отделаться не удастся. Это сейчас они шлют нам письма с уверениями, что дни, проведенные вместе с нами, были счастливейшими днями в их бренной жизни. Там, на месте, в Китае, все выглядело совсем иначе. У меня до сих пор стоит перед глазами та немая сцена, которая последовала за предложением Димы осмотреть на месте все производство предназначенного для нас оборудования (которое, как выяснилось позже, разбросано по всей провинции Цзянсу). Впрочем, не знаю, как для китайцев, а для меня эти дни действительно оказались очень приятными. Мы раскатывали по пригородам Уси, любуясь цветущими лугами из окна очередного "Форда" или "БМВ", гуляли по городу, по-европейски чистенькому и ухоженному, поднимались на старинные буддийские пагоды, с которых были видны и горы, и небоскребы делового центра. В парках цвела сакура, осыпаясь розовыми лепестками в неглубокие пруды с прозрачной водой, на берегу которых стояли изящные павильончики и беседки с волнообразно изогнутыми крышами. Население в Уси казалось уже вполне цивилизованным, даже по западноевропейским меркам. Вообще этот город почти ничем не отличался от тех тихих провинциальных городков, которые я во множестве видел на Западе. Народу здесь, конечно, было побольше, но это не так уж сильно бросалось в глаза, как можно было бы предположить (вообще Китай вблизи, при непосредственном рассмотрении, кажется совсем не таким огромным, как издали, из России или из Европы).

Наши китайские друзья относились к нам благожелательно, но все же и с некоторой настороженностью. В целом нельзя не признать, что к русским в Китае отношение очень неплохое, несмотря на все совместно пройденные ухабы нашей общей истории. По-моему, это лучший признак великого народа - умение забывать старые обиды. Уж на что кровавая история у нас была с Германией, но сейчас тем не менее ни у русских, ни у немцев нет какого-то затаенного зла друг на друга. По крайней мере, бывая в Германии, я не чувствовал ничего такого в повседневном общении. Совсем другое дело - мелкие и худосочные народы, особенно те, что не так уж сильно от нас претерпели. Меня всегда это выводило из себя: французы или немцы, несмотря на случавшееся время от времени взятие русскими войсками Парижа или Берлина, относятся к России вполне спокойно, а иногда даже и доброжелательно - в то время как от поляка только и слышишь "Пфе! А пфе!", когда речь заходит о русских. И дело даже не том, что Россия чем-то обидела или как-то ущемила малые народы, Польшу или Прибалтику, а в том, что они не сумели себя защитить. Именно этого они и не могут простить России. Маленькая Финляндия смогла отстоять свою независимость, остановив советскую агрессию, и финны теперь хоть и не питают к русским чересчур горячего пристрастия, но все же и не считают нас исчадиями ада и извечным проклятием свободной Европы.

В Китае и простой народ, и интеллигенция относятся к русским и Россиидружелюбно, и даже можно сказать, с симпатией. Не знаю, с чем это связано, может быть, с тем, что мы, будучи европейцами, все же не подвергали Китай столь жестокой порке, как англичане и французы (да и японцы тоже). Сейчас много молодых китайцев учится в российских университетах, и в центральных, и в сибирских, и они возвращаются в Китай с не такими уж плохими воспоминаниями о России. Правда, этот культурный обмен, как и наше близкое географическое соседство, ничуть не разрушает стандартные стереотипы, связанные с русскими и прочно укоренившиеся во всем мире. Как-то я сидел в Амстердаме на набережной и пил минеральную воду из прозрачной пластиковой бутылки. Рядом со мной был голландец, долго поглядывавший на меня с большим любопытством. Наконец он не выдержал и спросил у меня, какой же я буду национальности (политкорректные европейцы, избегая всего, что может напомнить о национализме и вообще о национальных различиях, говорят в таких случаях "what is your language?", что поначалу меня несколько сбивалос толку). Узнав, что русской, он первым же делом живо осведомился, показав на мою бутылку: "this is vodka?". В Китае было то же самое. Однажды, после того как мы с Димой осмотрели очередную фабрику (адские заведения, надо сказать, все гремит, грохочет, движется - только китайцы могут работать в таких условиях, в этом, наверное, и есть главный секрет их "экономического чуда"), нас пригласили на ланч в небольшой трактир в селе неподалеку. Мы поднялись на второй этаж в отдельную комнату и разместились там у окна, за круглым столом, покрытым скатертью. Мистер Юань, знакомивший нас с производством, очень неплохо говорил по-английски, и я наконец получил возможность узнать, из чего же изготовлены те блюда, над которыми мы так долго ломали голову в китайских ресторанах. Впрочем, поначалу нам с Димой было не до ребусов, мы решали другую важную проблему. Дело в том, что наши китайские друзья, видимо, желая сделать нам приятное, извлекли откуда-то из запасников этого трактира большую бутылку мутноватой жидкости, и разлили ее нам на двоих. Себе же они, как ни в чем не бывало, налили пива, и отхлебывая его понемногу, поглощали салаты и холодные закуски. У меня была слабая надежда, что нам досталось что-то хотя бы не очень крепкое, и я попробовал запить этой жидкостью какую-то острую зелень, сильно обжегшую мне язык (судя по запаху, это были маринованные черенки копытня). Полученный эффект можно было бы охарактеризовать известной народной поговоркой "из огня да в полымя". Никогда в жизни я не пил более гадкой и омерзительной сивухи. Тот глоток, который я сделал, ощутимо отдавался и через несколько часов после нашего обеда, заставляя меня каждый раз мучительно содрогаться при воспоминании о напитке, которым нас угостили так радушно. "Что будем делать?" - тихо спросил я Диму. - "Хотя бы из вежливости нужно, наверное, допить этот стакан". "Если я это выпью", - отвечал он мне, - "то сползу под стол, и извлечь меня оттуда уже будет невозможно". Решившись, я жалобно сказал г-ну Юаню, что нам бы пива - водка для нас слишком крепкий напиток. Несколько удивившись (он, наверное, ждал, что мы залпом выпьем по огромному бокалу водки и попросим еще), г-н Юань смилостивился над нами и принес пива и на нашу долю. Тут уже дело пошло веселее. Через каждые несколько минут дама в белом халате вносила все новые и новые яства, которые теперь уже не так пугали нас, как раньше - наглотавшись всякой экзотики в Китае, мы спокойно воспринимали все, что нам предлагали. Мое внимание привлекло большое блюдо, на котором горкой были сложены какие-то существа, запеченные целиком и совсем не похожие ни на рыб, ни на цыплят. Забрав одно из них палочками себе на тарелку, я рассмотрел его внимательно со всех сторон, и сказал Диме: голову даю на отсечение, что это лягушка. Лягушка - это очень простое слово на всех языках, но, как назло, его английский эквивалент вылетел у меня из головы, и я, прожевывая нежное, сочное мясо, мучительно припоминал, как же это будет звучать на языке межнационального общения. Первое, что мне пришло в голову - это почему-то итальянское слово "rana", потом всплыла в памяти фраза из французской книжки ("mais leur passion pour les grenoilles est une lГcgende!"), потом немецкое выражение "quaken", и только после этого я вспомнил, что лягушка по-английски будет "frog". "Кажется, frog", - сказал я Диме негромко, но мистер Юань услышал, и энергично закивав головой, живо подтвердил, что это именно то самое животное. На вкус оно было довольно приятным - что-то вроде курятины, но мягче и нежнее, и я, положив себе на тарелку еще несколько образцов, сказал Диме: замечательная вещь, советую попробовать, второго случая не представится. Дима решался недолго. Откусив сразу большой кусок, он начал его жевать с невозмутимым видом, и когда я спросил его, как впечатление, Дима, пожав плечами, заметил: "лягушка как лягушка", как будто ел их каждый день. Это, впрочем, было неудивительно; после всего того, что нам довелось съесть в Китае, нас уже трудно было чем-то еще озадачить в этом плане. Тем не менее, когда внесли новое блюдо, на котором, как волосы медузы Горгоны, сплелись в клубок существа несколько иного рода, тонкие и вытянутые, как змеи, я не решился приступать к ним так запросто, и спросил у китайцев, что это. "This is eel", ответили мне. Я сразу вспомнил, как очень давно, на втором курсе университета, я случайно выучил это слово, "угорь", и тогда же почему-то задумался, понадобится ли оно мне когда-нибудь. Разве я мог тогда предвидеть, где и как оно мне пригодится!