Зимняя королева - Аманда Маккейб

Розамунда смеялась, наблюдая, как колоду, показывая, проносят по всему залу. Она вспомнила Рождество в их замке: отец со своими людьми уходили, чтобы вернуться гордыми и принести самое большое, самое толстое рождественское полено из их леса. Мать, смеясь, протестовала, потому что оно было таким огромным, что даже не проходило через дверь, а все домашние пели, как светятся еще угольки от прошлогоднего Рождества.

Розамунду вдруг охватила холодная волна тоски по дому, печаль оттого, что она не, в своей семье, чтобы вместе радоваться празднику. Она почувствовала себя совсем одинокой посреди шумной толпы, плывущей по воле волн. Розамунда отошла ото всех, пока они возились с колодой, и потихоньку выскользнула в дверь, в коридор, где было чуть спокойнее. Здесь не было никого, кто мог бы видеть, как она побежала в ту галерею, которая выходит на реку. И никто не видел слез в ее глазах. Она их смахивала, торопясь по узкой лестнице. Глупо было плакать, чувствовать отсутствие того, чего в действительности не было. Когда-то ей казалось, что родители искренне заботятся о ней и ее счастье. Она завидовала их долгой совместной жизни, их довольству домом и представляла, что у нее будет так же. Нет, с Ричардом так же не будет.

Она остановилась у высокого окна, легла на узкий подоконник и посмотрела на реку. В галерее в этот день никого не было, все собрались в Грейтхолле. Длинная узкая галерея тянулась вдоль Темзы, и из нее открывался прекрасный вид на реку, на лодки и баржи, которые постоянно проплывали мимо. Но сейчас большая река замерзла, превратившись в серебряно-голубое полотно, искрящееся под слабым зимним солнцем. Посередине оставался только узенький ручеек с ледяной шугой. Но скоро и он замерзнет достаточно крепко, чтобы можно было ходить или ехать на коне, и, конечно же, достаточно крепко, чтобы кататься на коньках. Розамунде хотелось знать, на что это похоже, когда скользишь, будто по стеклу, вращаешься в холодном воздухе, а руки крепко держатся за руки Энтона. Она знала, что силы в его худощавом гибком теле достаточно, чтобы везти ее по льду. Он знает лед, но сможет ли он удержать ее от падений?

— Розамунда? — услышала она его голос, будто он вышел из ее видений. — Что-то случилось?! — тревожно спросил он.

Она обернулась и увидела его в конце галереи. Он был в прекрасном черном бархате с голубым отблеском, отороченном оловянно-серым атласом, на фоне которого выделялись его черные кудри.

— Нет. В зале очень жарко, и мне захотелось подышать свежим воздухом.

— Разумно. — Он медленно подошел к ней ближе. Его движения, сильные, грациозные, как у кота, напомнили ей о ее ледяных грезах. — Нам надо набраться дыхания для танцев.

Розамунда рассмеялась:

— Вам оно понадобится. Вольта потребует сил… Он улыбнулся, тоже облокотился на подоконник рядом с нею.

— Думаете, я не пригоден для него?

Она глубоко и прерывисто вздохнула, вспомнив силу его рук, когда он взял ее за талию и поднял так, что она смогла обвить ногами его бедра.

— Думаю, что у вас есть прекрасный шанс преуспеть.

— Только шанс? Невысоко вы оцениваете мою сноровку.

«Напротив, — подумала Розамунда, — сноровка-то как раз большого калибра!»

— Уверена, что к Двенадцатой ночи вы будете танцевать. Но когда мы сможем покататься на Темзе?

Он выглянул из окна, его черные глаза сузились, когда он внимательно посмотрел на реку:

— Скоро, думаю. Но я не хотел бы торопиться, чтобы не подвергаться опасности. Нельзя, потому что вы раньше не катались.

Слишком торопиться. Розамунда вспомнила, что говорил ей отец о Ричарде. Ты плохо его знаешь, чтобы понять свои собственные намерения. Он тебе не подходит, и он не единственный для тебя.

В глубине души она чувствовала, что Энтон не как Ричард, не поверхностный. Он как река подо льдом, у которой все течения скрыты, но сулят избавление и удивительную красоту, какой она еще не видела. Это-то и делало его очень опасным.

— Вы выглядите грустной, Розамунда, — произнес Энтон, возвращая свой пристальный взгляд на нее. — Нездоровится?

Она покачала головой:

— Нет, я не больна. Просто подумала о моей семье, о доме. На Рождество там весело.

— У вас первое Рождество вдали от них?

— Нет. Когда я была совсем маленькой, мои родители уезжали ко двору. Мой отец служил отцу королевы и ее брату. Но последние несколько лет мы всегда были вместе. Мой папа очень гордился своей рождественской колодой, а мама просила помочь ей украсить венками и гирляндами весь дом. — Розамунда замолчала, вновь охваченная тоской по дому. — Но этой ночью меня там не будет.

Энтон придвинулся к ней, коснувшись плечом ее плеча. Розамунда зажмурилась, боясь увидеть в его глазах понимание, сочувствие.

— Тяжело чувствовать себя оторванной от дома, где бы ни был ваш дом.

— Да, — согласилась она, — но, боюсь, ваш дом намного дальше, чем мой. Вы можете посчитать меня смешной, что я скучаю по дому, когда живу здесь, при дворе, окруженная своими соотечественниками и праздностью.

— А я по Швеции не тоскую. Если бы у меня была такая же семья, как у вас, тогда бы я по ней скучал.

— По такой семье, как у меня?!

— Ясно, что вы их любите, и они любят вас. Мне всегда хотелось узнать, как себя чувствуешь в таком доме, в месте, которому ты принадлежишь душой, а не просто имеешь в собственности; в таком месте, где есть любимые традиции, общие надежды, уютные дни. — Он улыбнулся ей.

Розамунда с изумлением посмотрела на него. Он так точно описал ее собственные тайные надежды, мечты, которые, как она чувствовала, неосуществимы в таком неопределенном мире, как их.

— Все это звучит на самом деле замечательно. Но думаю, это несбыточная мечта!

— Вот как? А я думал, что ваша Англия — земля мечты… и такая семья, как ваша.

— А как же ваша семья? Он сжал губы:

— Моя семья умерла. Но моя мама… она оставила мне рассказы о своей родине, о, как вы сказали, несбыточных мечтах.

Розамунду вдруг охватило любопытство. А какая у него была семья, какой дом, какое прошлое?! Откуда он взялся? И еще, какие у него мечты? Ей захотелось узнать о нем больше, все узнать.

— Какие истории рассказывала вам мама?

Но момент напряженной откровенности прошел, исчез, как исчезают редкие хлопья снега, упав на землю. Он беззаботно улыбнулся ей.

— Слишком много, чтобы об этом говорить сейчас, — сказал он. — Или у нас не по горло дел, когда я должен на Двенадцатую ночь танцевать вольта?

Розамунда почувствовала, что сейчас он больше не приоткроет своей души и лучше ей своей тоже не открывать.