Кровожадный Карнавал - Лемони Сникет

— А ты, Кевин, — сказала Эсме, — видишь этот кусок веревки? Повернись, я привяжу тебе за спину правую руку, и ты не сможешь ею действовать.

— И я стану левшой, как нормальный человек! — Кевин соскочил со стула и встал на свои обе одинаково крепкие ноги. — Ура!

И равнорукий Кевин весело повернулся к Эсме. Она привязала ему правую руку за спину, и он вмиг превратился в человека с одной полезной рукой вместо двух.

— Я и вас обоих не забыла. — И Эсме улыбнулась троим Бодлерам. — Чабо, вот тебе опасная бритва. Граф Олаф ею пользуется, когда ему для маскарада надо побриться. Мне думается, ты могла бы тоже воспользоваться ею, чтобы немного подстричь свою безобразную волчью шерсть. А тебе, Беверли-Эллиот, я дарю вот что.

Эсме отцепила с плеча мешок и с торжествующим видом протянула его старшим Бодлерам. Вайолет и Клаус заглянули в него, но увидели, что он пуст.

— Мешок отлично закроет вам одну из голов, — объяснила она, — и вы будете выглядеть как нормальный одноголовый человек, который просто положил на плечо мешок. Разве не потрясающе?

— Да, пожалуй, — промямлил Клаус своим поддельным, высоким голосом.

— Что с тобой? — удивился Хьюго. — Тебе предлагают интересную работу, дарят щедрый подарок, а обе твои головы недовольны.

— И ты, Чабо, тоже, — обратилась Колетт к Солнышку. — Я сквозь шерсть вижу, что ты не очень-то рада.

— Боюсь, от этой возможности нам придется отказаться, — проговорила Вайолет, и брат с младшей сестрой закивали, соглашаясь с ней.

— Что такое? — резко сказала Эсме.

— Тут нет ничего личного, — торопливо вставил Клаус, хотя нежелание работать на Графа Олафа было как нельзя более личным. — Предложение вступить в театральную труппу звучит, конечно, очень заманчиво, тем более что Граф Олаф такая потрясающая личность.

— Так в чем дело? — поинтересовался Кевин.

— Дело в том, — ответила Вайолет, — что мне не по душе толкать Мадам Лулу к львам в яму.

— Как вторая голова — я того же мнения, — добавил Клаус. — И Чабо тоже с нами согласна.

— Ручаюсь, она согласна только наполовину, — предположил Хьюго. — Ее волчья половина, небось, мечтает полюбоваться, как будут поедать Мадам Лулу.

Солнышко покачала головой и заворчала как можно умильнее. Вайолет подняла ее и посадила на стол.

— Мне это кажется несправедливым, — продолжала Вайолет. — Мадам Лулу, конечно, не самая приятная из тех, кого я встречала в жизни, но все-таки мне кажется, она не заслуживает, чтобы ее сожрали.

Эсме одарила старших Бодлеров широкой фальшивой улыбкой и, нагнувшись, потрепала каждого по голове.

— Не ломайте себе головы насчет того, заслуживает она быть съеденной или нет. — Эсме улыбнулась, глядя на Чабо. — Ты ведь тоже не заслуживаешь быть получеловеком-полуволком, правда? Люди не всегда получают то, что заслуживают, — добавила она.

— И все-таки это было бы нехорошо, — проговорил Клаус.

— Я так не думаю, — возразил Хьюго. — Ведь это значит дать другим людям то, что они хотят. Так и Лулу сама говорит.

— Подумайте до утра — утро вечера мудренее, — предложила Эсме и поднялась из-за стола. — Сразу после представления Граф Олаф едет в Мертвые Горы, ему там надо уладить кое-какие важные дела. И если к тому времени Мадам Лулу будет съедена, вам разрешат поехать с ним. Решайте к утру — хотите вы стать храбрыми членами театральной труппы или трусливыми уродами захудалого Карнавала.

— Мне не надо дожидаться утра, — заявил Кевин.

— Мне тоже, — поддержала его Колетт. — Я принимаю решение прямо сейчас.

— Да, — согласился Хьюго. — Я тоже хочу работать у Графа Олафа.

— Рада это слышать, — отозвалась Эсме. — Может, вам удастся убедить ваших товарищей присоединиться к вам в вашем решении присоединиться ко мне для того, чтобы присоединиться к Олафу. — Она кинула презрительный взгляд на троих детей и открыла дверь фургона. Закат в Пустошах погас, и над Карнавалом не осталось и следа синевы. — Поразмыслите еще, Беверли-Эллиот, и Чабо тоже. Может, бросать Мадам Лулу в яму с кровожадными львами и нехорошо, — Эсме сделала шаг наружу, и в полной темноте в своем длинном белом платье и лишней фальшивой головой показалась детям привидением, — но если вы не присоединитесь к нам, то куда вы денетесь?

У Бодлеров не нашлось ответа на ее угрожающий вопрос. И Эсме сама ответила на него и рассмеялась долгим гадким смехом.

— Да, если вы не решитесь на нехороший поступок, то что вам останется делать?

Глава девятая

Если вас отсылают спать, говоря при этом «утро вечера мудренее», подразумевая под этим, как вы, несомненно, знаете, мол, «ложитесь спать и хорошенько подумайте, а к утру решение должно быть принято», то о сне не может быть и речи. Вы думаете задачу всю ночь напролет, ворочаетесь с боку на бок, воображая разные ужасы и пытаясь решить, что же делать, и вряд ли это будет способствовать сну. Как раз сегодняшней ночью мне не давала покоя необходимость принять решение относительно глазной пипетки, жадного ночного сторожа и подноса, уставленного чашечками со сладким кремом, и сейчас, утром, я чувствую себя таким усталым, что с трудом печатаю эти строки.

Так было и с бодлеровскими сиротами той ночью, когда Эсме Скволор посоветовала им принять к утру решение — столкнуть ли Мадам Лулу в яму к львам и присоединиться ли затем к труппе Графа Олафа. Дети, разумеется, вовсе не собирались вступать в шайку злодеев или сбрасывать кого бы то ни было в гибельную яму. Но Эсме задала им вопрос, что они станут делать, если не присоединятся к олафовской труппе, и именно этот вопрос и заставил детей ворочаться всю ночь напролет в га-маках, а гамак совершенно неподходящее место, чтобы в нем ворочаться. Вместо того чтобы присоединяться к Олафу, Бодлеры мечтали уехать через Пустоши в моторизованной повозке, то есть переделанной руками Вайолет тележке с американских гор, и вместе с ними должна была ехать Мадам Лулу в своем настоящем обличье Оливии с газетным архивом из-под стола гадальной палатки. Они все отправятся в Мертвые Горы в надежде найти в штабе Г.П.В. кого-то из бодлеровских родителей, причем живыми и невредимыми. Однако план был таким сложным, что дети боялись, как бы он не провалился. Вайолет размышляла об устройстве, производившем молнию, которое она собиралась превратить в ремень вентилятора, но волновалась, что у такого мо-тора не хватит силы, чтобы двигать тележку куда надо. Клаус волновался, что в архиве Мадам Лулу не окажется конкретных инструкций, как найти дорогу в штаб и они заблудятся в горах, которые, по слухам, громадны, со множеством запутанных троп, и полны диких зверей. Солнышко волновалась, что в Пустошах не будет вдоволь еды. И все трое волновались, что Мадам Лулу не сдержит обещания и выдаст их, когда наутро про них Граф Олаф задаст вопрос. Они волновались всю ночь и, — в отличие от меня, которого повар, готовивший десерт, сумел разыскать в гостинице и постучать в окно как раз вовремя, перед рассветом, — бодлеровские сироты с наступлением утра не заметили, чтобы оно стало мудренее вечера. Они лишь пришли к заключению, что их план — весьма рискованный, и притом единственный, который приходит им на ум.

Когда первые солнечные лучи упали через стекло на горшки с цветами, Бодлеры потихоньку вылезли из гамаков. Хьюго, Колетт и Кевин, объявившие вечером, что готовы присоединиться к труппе Графа Олафа и им незачем ждать утра для принятия решения, спали крепким сном, как это часто бывает с людьми, которые не считают утро мудренее вечера. Они даже не проснулись, когда дети покинули фургон, чтобы приняться за исполнение своего плана.

Граф Олаф с труппой успели выкопать яму для львов вдоль полуразрушенных американских гор, да так близко к ним, что детям пришлось ступать по самому краю, чтобы подобраться к покрытым плющом тележкам. Яма была не очень глубокой, стены достигали как раз такой высоты, чтобы сброшенный в яму не мог выбраться из нее.

И не очень велика, поэтому львы теснились в ней так же, как в прицепе. Подобно бодлеровским коллегам, львам тоже очевидно не требовалось ночью решать проблемы, и они пока еще дремали на утреннем солнышке. В спящем состоянии львы не казались особо свирепыми. Гривы у них свалялись: видно, их давно не расчесывали. Иногда у кого-то во сне подергивалась нога, словно ему снился приятный сон о лучших днях. На спинах и животах у них виднелись отчетливые шрамы — следы ударов олафовского хлыста, и Бодлерам невольно стало жаль их. К тому же почти все львы выглядели очень, очень худыми, как будто давно не ели как следует.

— Мне их жалко, — сказала Вайолет, разглядывая одного тощего как скелет льва. — Если верить Мадам Лулу, эти львы раньше были благородными животными, а теперь смотрите, к чему привело жестокое обращение с ними Графа Олафа.

— Они выглядят заброшенными, — Клаус заглянул в яму и грустно нахмурился, — может быть, они тоже сироты.