Поль Верлен - Пьер Птифис

Этот неприятный случай сблизил Верлена и Коппе. Они стали близкими друзьями. Однажды вечером Коппе привез его в гостиную доктора Антуана Кро, на улицу Руаяль — недалеко от площади Вогезов, ныне улица Бираг. Там он встретил друзей (Валада, Мера и т. д.) и завязал тесное знакомство с другими поэтами и художниками, прежде всего с симпатичной троицей братьев Кро: Шарлем, автором знаменитой «Копченой селедки», талантливым поэтом и гениальным выдумщиком, который уже тогда размышлял о цветной фотографии и синтетическом изготовлении драгоценных камней; Анри, скульптором и замечательным мастером по восковым свечам, и, наконец, Антуаном, врачом, экстравагантные рисунки которого выдавали его интерес к страшному и необычному. Шарль говорил о своих братьях: «Один лепит, другой лечит».

Сохранился набросок портрета Верлена работы Анри Кро, датированный концом 1867 года. Профиль поэта все еще напоминает его же изображение на портретах работы Пеарона и Курбе; лицо украшают тонкие усики. Впрочем, очень скоро, судя по портрету в «Аннетоне» от 30 января 1868 года, он отрастил бородку, превратившуюся затем в пышную бороду. Ее он будет носить всю жизнь, то короткую, строгую, то пышную, то ухоженную, то запущенную.

В салоне доктора Кро он встретил также Кабанера (настоящее имя Франсуа Матт), милого хрупкого музыканта, ведущего беспорядочный образ жизни, заикающегося, рассеянного, обезоруживающего своей наивностью. По его словам, у него была коллекция обуви, в которой он выращивал цветы!

В толпе любителей пунша и печенья смешались хорошие и плохие художники, настоящие поэты и рифмоплеты, врачи, журналисты, театралы и даже дипломаты. Там был, например, «король» Антуан Тунанс, дворянин из Перигё, который готовился отправиться отвоевывать свое королевство Араукании и Патагонии[110].

Шарль Кро в образе лирического героя собственного стихотворения «Копченая селедка», карикатура.

Тогда же, в декабре, Верлен и Коппе написали для второго номера «Аннетона» (1868) статью в виде пьесы под названием «Кто хочет чудес?», подводившую итоги года, искрящуюся остроумием, с рисунками Феликса Регаме. Это произведение (сыграть его невозможно) усаживает читателя в поезд и провозит через Французскую Академию, на Всемирную выставку и т. д. Это замечательное свидетельство о нравах эпохи выводит на сцену кучеров, критиков, англичан, полицейских, «пижонов» и «пижонок».

Верлен планировал продолжить вместе с Коппе удачное сотрудничество и написать переложение «Короля Лира». Но эту идею им осуществить не удалось.

Как-то весной 1868 года Лепеллетье внезапно попросил Верлена заменить одного отсутствовавшего тенора в опере-буфф, к которой он написал либретто. Спектакль должны были играть через несколько дней в студии скульптора г-жи Берто, на прощальном вечере перед ее отъездом в Нормандию. Он не умеет петь? Неважно. В тот же вечер друзья встретились у г-жи Берто на улице Габриэль, на первой репетиции.

— Я привел тебе того человека, — бросил Лепеллетье автору музыки Шарлю де Сиври. — Это мой лучший друг Поль Верлен. Через десять минут он станет и твоим другом[111].

Шарль де Сиври, музыкант и куплетист 20 лет от роду, был любознательным парнишкой с длинными волосами и светлыми круглыми глазами. Густые, сильно изогнутые усы делали его похожим на галла до такой степени, что г-жа Берто уговорила его позировать ей для картины «Молодой галл, пленник римлян», которую она везла на выставку.

Пьеса «Шарлатан» — простейшее «представление с двумя персонажами»: человек-оркестр (Лепеллетье), сидя на скамейке на улице, обменивается шутками с прохожим (Верлен) и в конце концов просит руки его дочери. В финале звучит шуточная песенка «Мучительные роды у носорога, или натуралист в затруднительном положении».

— Это, конечно, не Вагнер, — говорил Сиври, — но грохота почти столько же![112]

Верлен в кепке, закутанный в широкое пальто и клетчатый шарф, произвел фурор. Оторопелый вид, то низкие, то пронзительные интонации, подчеркивающие бурлескность текста, обеспечили ему оглушительный успех.

Члены семьи Лепеллетье не скупились на комплименты Верлену, как и родственники Шарля де Сиври, который пригласил свою мать и сводную сестру Матильду Моте де Флервиль, пятнадцатилетнюю девушку, которой только и было дел, что веселиться.

Предсказание Лепеллетье сбылось. Верлен очень быстро подружился с Сиври. Тот вскоре познакомил его со своим сверстником Люсьеном Виотти, другом семьи, с которым он учился в Шаптале[113]. Люсьен занимал скромную должность в «Западной железнодорожной компании». Верлен и этот сдержанный юноша с правильными чертами лица — в детстве он, наверное, был очень красив[114] — стали большими друзьями.

В этом году каникулы, начало которых он провел в Леклюзе, очень напоминали Полю парижскую жизнь. Да! Прошлое уже не вернуть! В непринужденном стиле Верлен, по просьбе Франсуа Коппе, описал маленький парк, вид которого еще два года назад заставил кровоточить старые раны: «Этот край самый равнинный во всей Франции. Там растут свекла, маки, маки, свекла и еще несколько деревьев. Однако здесь, в Леклюзе, совсем рядом с нашим домом есть маленький лесок, очень милый. Там я провожу отпуск, с трубкой во рту, не прикасаясь к перу. Вы понимаете». Поэт признается в том, что поучаствовал «в грех попойках подряд», и изображает себя путешествующим из деревни в деревню с тростью в руке, в старых брюках, в мерзкой блузе и с «уродливой соломенной шляпой на голове»[115].

Отправившись затем в Пализёль, он не преминул посетить часовню Сен-Рош, куда, как уже упоминалось, молодые девушки приходили молиться, прося о муже. Но Поль просил святых уберечь его от чумы брака, так как тетя Луиза твердо решила племянника женить — о ужас! — на девушке по собственному выбору, чтобы лучше его контролировать.

Избежав опасности, Поль поспешно вернулся в Париж, чтобы вновь занять свое место в оглушительном водовороте жизни.

Именно тогда открылся салон Нины, куда, как мухи на мед, слетелись поэты и художники Монмартра и Латинского квартала.

Шарль де Сиври так рассказывал о своем первом посещении салона в компании с Верленом и Лепеллетье: «Дверь открыла маленькая женщина с красивым алжирским профилем, огромными глазами, одетая в красный пеньюар, со знаменитой брильянтовой эгреткой[116] в волосах. Это и была Нина».

Она схватила его за руку: «Это вы Сиври? Быстро за фортепьяно. Вы нам сыграете „Носорога“»[117].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});