Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

– Да, – нехотя согласился мой собеседник. – Я вроде слышал про это.

Он слышал… Сейчас ты удивишься, мужик.

– А, скажем, тот же Алеша Егоров. У него, знаете ли, очень необычное хобби.

– Какое хобби? – действительно удивился Витя, видимо на секунду представив себе Леху Егорова.

Эх, жалко не все видели Леху. Человек небольшого роста и квадратного телосложения, он обычно имел чрезвычайно угрюмый вид. Если не знать его поближе, то вполне можно было подумать, что единственно возможное егоровское хобби – убийства.

– Алеша Егоров в свободное время лобзиком выпиливает высокохудожественные наличники! – объявил я.

Витя широко раскрыл глаза. Только сделав над собой усилие, можно было вообразить Прощай Молодость с лобзиком в руках склонившегося над рукоделием.

– Наличники? – переспросил Витя изумленно. – Это вот которые на окна для красоты прибивают, да?

Мне стало как-то даже немного обидно за Леху: с какой собственно стати такое упорное неверие в его добродетельные таланты?

– Да-да! – энергично закивал головой я. – По собственным эскизам. Мало того, он раздает их практически бесплатно всем желающим. Лично мне он смастерил почти двадцать наличников. И каких! Не наличники – чистый мед и подлинные произведения искусства, поверьте! Чистота обработки просто восхищает. Он их сначала шкуркой-нулевкой по три часа трет, потом лаком покрывает в пять слоев… Блестят как у кота яйца!

В этом месте по ярости монолога и силе убеждения я вплотную приблизился к воскресным телевизионным проповедникам.

Витя был поражен:

– Ну надо же! И что, совсем бесплатно?

– Еле уговорил его взять две бутылки водки, можно сказать почти насильно вручил. Деньги предлагал, так он потом три дня со мной не разговаривал.

– Ах, какой молодец! – Виктор Карлович, кажется, был близок к тому, чтобы прослезиться.

– Милейший человек! – поддакнул я..

Какое-то время пришлось подождать, пока не унялся восторг витиной души. Тут я запустил вторую утку. Именно, причем, утку.

– Или возьмем Илюшу Кропачева… На вид наркоман, гопник раменский, а в действительности он просто одержим орнитологией.

Илюша был прекрасный парень, но временами несколько… Как-бы это получше выразиться… Заторможенный, что ли. Не в смысле «тормоз», тупой человек, а в смысле не вполне адекватный происходящему. То есть происходящее как бы само по себе, а Илюша отдельно.

Однажды Иван Иваныч пожаловался на него Сергею Львовичу: «Серёнька, прикинь! Прихожу я к Кропачеву на «шестую» зону, а он стоит это… как пенек. И меня не видит!». Знаете, не увидеть Ваню, когда он сам того желает – невозможно. И если такое имело место быть, то уж и не знаю, что тут сказать.

Причины этих илюшиных странностей имели разные толкования, но я не врач-нарколог при детской комнате милиции, чтоб их здесь приводить в качестве диагноза. В общем, для краткости, Илюша был мальчуган со своими тараканчиками.

Итак, Илюха-Кропачюха, следующий номер программы.

– Это какой еще орнитологией? – не понял Виктор Карлович.

– Прикладной. Наш Илюша разводит уток, представляете?

– Да брось ты, Фил! – впервые усомнился Витя. – У него на обед-то не всегда есть что покушать, а ты говоришь утки!

Я замахал руками:

– Он уток разводит как раз не с меркантильными целями.

– А с какими тогда? – инженер был совершенно сбит с толку.

Вот и пришла пора для главной новости дня.

– Илюха – селекционер. Его заветная мечта – вывести новую декоративную породу уток и назвать ее «Виолетта». В честь девушки, которую любил.

Услышв это, Виктор Карлович чуть не упал с лестницы. Так, отлично. Дядя уже теплый, вполне приготовлен и готов к употреблению. Гоп-гоп, рысью марш-марш! Штыки примкнуть, пленных не брать! Пленных на хер в винегрет, в котлетный фарш!

Доверительно приобняв Витю за плечи, я сообщил ему (не без затаенной гордости в голосе) следующее:

– А я ведь, признаться, сыграл определенную роль в судьбе этого юноши, Виктор Карлович.

– Да? – разомлевший Витя был весь внимание.

Мне пришлось прокашляться, чтобы быстро прикинуть как далеко я могу зайти. Пожалуй, достаточно далеко.

– Мой двоюродный дядя, завкафедрой утководства Ветеринарной академии крайне заинтересовался илюшиной селекционной работой. С моих, естественно, слов. Я организовал их личную встречу, в результате которой Илюша был зачислен сразу на второй курс без каких-либо вступительных экзаменов. Дядя сказал, что Илюха – самый настоящий самородок, Ломоносов наших дней. И что он, дядя давно не встречал человека настолько тонко понимающего утку.

У Вити не осталось уже никаких слов для восхищения. Он нечленораздельно светился изнутри. Сил у инженера хватало только на то, чтобы разводить руками и растерянно приговаривать: «Не может быть! Не может быть…».

Я решил, что на сегодня хватит с него чудесных открытий.

Под вечер я имел непродолжительную беседу с Лехой Егоровым. Прощай Молодость находился в необычном для себя состоянии возбуждения.

– Что такое, Леха? Кто тебя обидел? – дружески осведомился я.

Дед Прощай прямо пыхтел и булькал:

– Да представляешь, Фил, подваливает ко мне на пятую этот… – Леха взял паузу, подыскивая подходящее слово, – …этот поц Курочкин и просит, бля, выпилить какие-то херовы наличники!

Я живо представил себе злого, третий час не менявшегося на «покурить» Прощая, хмуро топчущегося на зоне, и хитроумного Виктора Карловича, вознамерившегося на халявку украсить свою недвижимость изящной вязью. Ай, жирняво!

– Наличники?! – притворно удивился я. – Хуясе! Ну а ты чего?

Леха, воспроизводя сцену своей беседы с Витей, негромко, но очень внушительно проговорил:

– Я щас тебе, блин, всю жопу наличниками заколочу, мудило!

При этих словах он скорчил совершенно зверскую рожу.

– Молодец, Леха! – похвалил его я. – Это ты правильно сказал.

Илюху я сам вызвал на откровенный разговор. Ему надо было вкратце напомнить о сути вопроса, так как в вереницах зеленых собак, плывущих по оранжевому небу он мог просто не обратить внимания на Виктора Карловича, или отнестись к нему как к прихотливой галлюцинации, как к сумбуру случайных мутных пятен.

– Илюш, – говорю, – ничего такого не случалось в последнее время?

– А что должно было случиться? – вопросом на вопрос ответил задумчивый Кропачуха.

– Ну… – я неопределенно повертел ладошкой. – Витя Курочкин к тебе не подходил, например?

– Какой Витя, Фил? – по-прежнему ничего не понимал Илюха.

– Да новый такой дядя. С бородой…

Илюха, уперев взгляд в одному ему видимую точку пространства, надолго задумался. Я уже было решил, что парниша вознесся вместе с зелеными собаками в оранжевое небо, когда он вдруг расплылся в мечтательной улыбке:

– Фил, это ведь ты ему натер, будто я уток развожу?

– Я, – пришлось сознаться мне.

– Кру-у-уто! – протянул Илюха и воспарил в астрал.

Я похлопал его по плечу и пошел своей дорогой.

Получалось, что Виктор Карлович, потерпев неудачу с Егоровым, попытал еще счастья с мнимым утководом Илюшей. Феноменально…

Встреча с самим Витей была эмоциональной. Он подбежал ко мне и неумело ёрничая, стал ожесточенно трясти руку.

– А-а-а! – загундосил Курочкин. – Вот и Фил – любитель уток!

Я мягко, но, решительно высвободившись из его цепкого рукопожатия, холодно парировал:

– Если вы больны, друг мой, то полечитесь. О каких таких курицах вы изволите тут мемекать?

– Утках… – уже не так уверенно поправил меня Витя. – Ну как же… Ты же говорил…

За его спиной Иван Иваныч выразительно покрутил пальцем у виска. Я только пожал плечами, мол, человек слишком много работает, притомился.

Второй раунд укрощения Виктора Карловича Курочкина был чистой воды экспромтом. Обстоятельства повернулись таким боком, что не использовать их я просто не имел права.

Предысторией явилась благотворительная акция некой крупной фирмы, направленная на поддержание угасающей жизни в несчастных сотрудниках Третьяковской галереи. Речь, конечно же, не идет о сотрудниках «Куранта» – передохни мы хоть все до единого, никто бы и пальцем не шевельнул. Дары предназначались кадровому третьяковскому составу: смотрителям, экскурсоводам, научным работникам.

Конкретно помощь выражалась в грузовике просроченного мороженого, состоявшего сплошь из загустителей, эмульгаторов и ароматизаторов, идентичных натуральным, а также в нескольких ящиках такого же дрянного, откровенно химического происхождения шампанского. Кажется, дело было под Новый год – всем хотелось быть добрыми.

Грузовик, значит, приехал, а разгружать его некому. По странному обычаю помочь с разгрузкой, а точнее взять ее целиком на себя, администрация настоятельно попросила бодрых секуритати, то есть «Курант». Е.Е. Барханов, являясь мужчина исключительной душевной широты, редко отказывал в подобных просьбах. Вернее сказать, не отказывал никогда.