Газета Завтра 615 (36 2005) - Газета Завтра Газета

На хорватской части границы нас даже не проверяют, сербские полицейские требуют наши паспорта — французский, американский и российский. Мои товарищи побаиваются таможенного контроля — вдруг понадобятся визы. Однако, визу требуют только у меня.

К русским здесь испытывают отношение "обиженности". На Россию обижаются за то, что она не ввязалась за братскую Сербию в драку с Западом. "С вами мы все…" — так приблизительно звучит отношение к России. Может быть, это ещё и попытка прикрыть собственную слабость, ведь сильный всегда винит только самого себя.

ХОРВАТИЯ — МАЛЕНЬКАЯ СТРАНА с аппетитными городками и деревушками с маленькими краснокрышевыми домиками. Исключение составляют более крупные города, типа Риэки и Загреба. В Риэке высотки вырастают на самой границе моря вместе с портами и полузакрытыми судоверфями, не выдержавшими конкуренции с корейцами. Город безработицы и жены хозяина Формулы -1. Те, кто способен, бегут от безнадеги в Загреб или на туристическое побережье.

Риэка соединена с Загребом магистралью, в основном однополосной, но в тоже время не плохой. Дорога от Ровин до Загреба занимает от 2 до 4 часов в зависимости от того, едешь ли ты на современном продукте немецкого автопрома или на ЮГО — национальной автомобильной марке. Вокруг дороги зеленые хвойные чащобы и холмы, с построенными при социализме туннелями.

Хорватия и особенно Истрия резко отличается от Сербии и Македонии. В Сербии нет порядка и это ощущается даже в пейзажах городов и деревень: дома построены в разнобой, нет общей идеи, какого-либо плана, сказочное богатство соседствует с невозможной бедностью. Хорватские города более западные, деревни, особенно когда смотришь на расстоянии, кажутся сделанными из одного конструктора.

Ровин — приятный маленький городок на море, построенный изначально как венецианская крепость для торговли с аборигенами Истры и как антивизантийский торгово-охранительный рубеж на Средиземье. Недолгое присутствие турков и достаточно продолжительное австрийцев практически незаметно здесь. Зато Венеция, а затем и Италия отсюда так и не ушли. Где-то рядом здесь в начале 20-х устроил свое Пиратское Княжество Габриэле Д"Аннунцио. Во Вторую мировую фашисты строили вдоль побережья укрепрайон для отражения нападения англо-американцев: до сих пор в некоторых местах выглядывают из скалистой поверхности пустые глазницы бункеров.

Надписи в прибрежных городах идут на хорватском и итальянском, но это уже от стремления попасть под туристическую оккупацию. Итальянцев действительно много. Ровин дешевле, чем очень похожий по стилю Кастильоне Дела Пескайа в Тоскане. Карабкающиеся вверх, выложенные булыжником и облепленные кафе, ресторанчиками и магазинами улочки делают их похожими и одновременно отличными от горящих дискотеками, шопингом, отелями Римини — Ричоне.

Здесь очень тихо. Идеальное место для того, чтобы отдыхать с любимой женщиной и друзьями. По той же причине здесь гораздо сложнее заводить “курортные романы” — это не Турция и здесь мало русских. Есть очень приятные местные девушки с красивыми лицами. Южные славянки — брюнетки с поднятыми довольно высоко подбородками, правильными чертами лица и турецкими глазами. Улыбающиеся и готовые подпустить довольно близко, но не берущиеся на пиратский абордаж.

Красивые немецкие барышни обычно окружены плотным коллективом из родителей, братьев и приятелей, поэтому с ними очень сложно совершенствовать свой немецкий. Приезжающие сюда итальянки обычно не дотягивают даже до среднего по российским меркам уровня. Зато много симпатичных светленьких словенок — они приветливы и либеральны. Албанки, вопреки традиционным представлениям, довольно дружелюбны. К тому же, у них хорошие фигурки, хотя и довольно грубоватые черты лица. Боснийки не очень красивые, но зато черногорки и особенно герцеговинки — это сливки женщин на территории экс-Югославии.

Наташи, Нади здесь довольно частое явление. Бывают также экзотические имена, типа Ясна, взятые в подражание русско-советскому стилю. По именам вообще можно всегда определить, на кого и в какой момент ориентировалась страна. На Кубе, например, можно встретить девушек и женщин — Катюшек и Надюшек. А в Венесуэле был случай, когда девочку назвали ЮНави — US Navy в честь папы — моряка, имя которого мама так и не вспомнила. Поскольку Советов больше нет, здесь теперь стараются давать детям западные имена — Лаур в Хорватии не меньше, чем в Италии.

Мощеные улочки города, в которых ни как не можешь разобраться, пока в первый раз не заблудишься и не найдешь дорогу обратно. Трехэтажные, идущие сплошняком дома, в которых комнаты и квартиры растут не по горизонтали, а по вертикали. Из верхней комнаты видны крыши города, шпили церквей и море. Соседи дружелюбные люди, живущие здесь всю свою жизнь. Это хорошо, поскольку такие люди гораздо более расположены помогать тебе, чем туристы — жители больших городов, приезжающие сюда на период летних феерий. Если у тебя сломается стиральная машинка, тебе всегда предложат постирать твои вещи, тоже самое с глажкой и с остальным домашним хозяйством. Иногда не хочется, чтобы это менялось.

Голуби любят город и в некоторых излюбленных ими местах всегда существует риск попасть под бомбардировку. Диких, ничейных собак практически нет, зато кошачье население постоянно растет. Любая сцена в твоем квартале происходит в их присутствии: кошки несутся куда-то, загорают, лежат на пороге дома.

Загреб — маленькая Вена. Ничего общего с итальянскими городками и городами. Немецкий кафедральный собор в центре, городская ратуша, хотя и носящая славянское имя и, кроме того, национальный герой на главной площади, без которого в таких случаях невозможно. Тоненькие улочки, никаких суши-баров, все очень просто, но при этом чувствуешь себя комфортно и в своей тарелке. Хочется остаться жить здесь подольше: возможно, написать книгу, возможно, просто раствориться в игрушечных синих трамвайчиках, на которые приятно смотреть, сидя за чашкой турецкого кофе.

ЖИВИ ОПАСНО

ЖИВИ ОПАСНО

Владимир Бондаренко

Владимир Бондаренко

ЖИВИ ОПАСНО

Творец просто обязан жить опасно, творить напролом, часто противореча самому себе. "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется...". Иногда из этого всегда опасного, всегда клокочущего жерла вулкана изливается все разрушающая и уничтожающая лава. Иногда тот огонь, который Прометей несет людям. Самый смиренный художник смиренен до тех пор, пока не настает миг творчества. И тут даже излишне смиренный Владимир Крупин становится отъявленным грешником, каким его и знает русская литература. И тут Юрий Кузнецов становится неподсуден никому на белом свете.

Живи опасно. И, может быть, всё творчество опасно. Ибо в той или иной мере востребуется дьяволом. Что заставляет русских созидателей из страны Богородицы превращаться в иные времена в бунтарей и разрушителей из страны Дьявородицы? И где та граница, перед которой должен останавливаться художник? Тем более им самим почти не различимая?

Очевидно, есть и суд земной, есть и Суд Небесный. Но только осуществленное творчество можно судить. Значит, в творчестве своем художник не должен знать меры. Иначе никогда не осуществит им задуманное. Ни Сикстинскую Капеллу, ни "Тихий Дон". И то, и другое творилось в опасности. Нарушая все дозволенные и властями, и канонами границы. Впрочем, и сами библейские тексты, пока они еще не стали библейскими, творились в опасности, творились в нарушение всех правил и римской власти, и положений Синедриона.

Как пишет Александр Проханов в новом романе "Надпись": "Все полезное — опасно... Ядерная энергия очень полезна и очень опасна. Электричество полезно и опасно. Солнце полезно и опасно. Не опасны фантики от конфет..." Только сильные лидеры и тираны не боятся искусства и стараются использовать могущественную и магическую силу его. Так использовали силу искусства Рузвельт и Черчилль, де Голль и Мао Цзедун, Иосиф Сталин и Наполеон. Нынешние политики, не замечающие искусства, якобы не находящие времени для него, на самом деле панически боятся его влияния. И на самом деле, все проходит, подлинное искусство остается. Может быть, Лефортово и останется в истории зданием, где сидел в камере писатель Эдуард Лимонов?

Помню, когда-то в самиздатовском журнале прочитал интересную статью двух ленинградцев Бориса Останина и Александра Кобака "Молния и радуга". Перенося предложенные ими эмблемы на наше время и на совсем иные объекты творчества, тем не менее, я соглашусь с их делением искусства и их творцов на героев молнии и героев радуги (оставив на время все другие идеологические, этические и эстетические противостояния). "Обрушиваясь на окружающий мир испепеляющим огнем, выжигая всё неподлинное, она снова и снова выбрасывает себя в простор странничества и одиночества. Молния — небесная бродяга, лишенная корней и устоев, она предпочитает естественные формы. Пренебрегает этикетом, жаждет искренности. Любое ограничение воспринимается молнией как насилие и вызывает с её стороны ответное насилие. Вольная, свободная, непривязанная. Она презирает предписания и описания... ради интуиции, вдохновения, внезапного озарения... Молния нацелена на будущее, она утопична и эсхатологична...".