В объятьях олигарха - Анатолий Афанасьев

Просмотр закончился, оператор отключил аппарат и снял датчики с висков спящей «матрешки». Произнес извиняющимся тоном:

— Все, Димыч. Больше ничего не выжмешь. Сухая.

— Уверен?

— Ее могли обработать антигравитатором, через него «Скорциум» не пробьет. Участки левого полушария покрываются непроницаемой пленкой. Но это вряд ли. Антигра- витатор искрит, на мониторе возникла бы характерная серебристая сыпь. Нет, девочка без подвоха. И какая умелица. Согласны, молодой человек?

Митя не ответил шутнику. Он, наконец, понял, что его встревожило в последних сценах. Не Даша, а он сам. Он сам занимался сексом с пылом неандертальца. Он сам погружался в ее мякоть с блаженством недочеловека, для которого смысл жизни заключается в сексуальной самореализации. Он сам ничем не отличался от насилующего очередную жертву миротворца. Это было чудовищно, невероятно. Истопник угадал его мысли.

— Ты относишься к ней всерьез, — заметил он успокаивающе. — Это иногда бывает. Редко, но бывает. Не переживай, это всего лишь означает, что ты, дружок, несмотря ни на что, сохранил в генах исторический код.

ГЛАВА 9

БЛИЗКОЕ ЗНАКОМСТВО

С ВЕЧНОСТЬЮ

Странный случай с Сулейман–пашой стал только началом моего нового послужного списка. Следующее поручение оказалось еще чуднее, хотя сперва выглядело забавным. Получил я его опять через Гария Наумовича Верещагина. Я должен был выступить в популярном телешоу «Под столом» и как бы между прочим обнародовать два–три жареных факта, касающихся неких влиятельных московских персон. Смысл акции был мне понятен. Ничего особенного, обычные пиаровские штучки накануне приближающихся выборов в городское собрание. Но это не все. С каким–то ядовитым смешком Гарий Наумович сообщил, что заодно я должен соблазнить и трахнуть ведущую телешоу «Под столом». Желательно сразу после передачи и в определенном месте, в гостиничном номере, где будет установлена видеокамера.

— Эго еще зачем? — разозлился я. — Какая в этом необходимость? Объясните, пожалуйста, будьте любезны, Гарий Наумович. Насколько я знаю, телеканал принадлежит Оболдуеву. Арина Буркина его наймитка, пашет на него как проклятая…

— Не нам с вами, Виктор, обсуждать идеи господина Оболдуева, но уверяю, он ничего не делает просто так. У него времени нет на пустяки, как вы, наверное, успели убедиться.

— Хорошо, выступление в шоу — понятно, я готов, но при чем тут ведущая? Арина пешка, ничего собой не представляет, кормится из его рук. Удовлетворите мое любопытство, Гарий Наумович.

— Не стоит особенно умничать, Виктор. Невелика работа.

— Кажется, я нанимался написать книгу, а не спать с телешалавами. Я литератор, я не бычок–производитель.

Юрист «Голиафа» хитро прищурился.

— Книгу, говорите? За сто тысяч зеленых? Где вы слышали про такие гонорары?

Он был прав, поздно кочевряжиться. Мы сидели в моей квартире в Теплом Стане, куда Гарий Наумович взял обыкновение являться без предупреждения, как к себе домой. Накануне я вернулся из Звенигорода поздно ночью (отпросился на денек), плохо выспался и был зол на весь мир, но в первую очередь, конечно, на себя самого. Предупреждали добрые люди, нет, полез, погнался за длинным рублем, ну и расхлебывай, не стони.

— Когда передача? — спросил я хмуро.

— Сегодня вечером Буркина позвонит около двенадцати, обо всем договоритесь. Кстати, не понимаю, чем вы недовольны? Вполне аппетитная самочка. На телевидении считается секс–бомбой. Кто с ней имел дело, все довольны.

— И имя им — легион. Ради бога, Гарий Наумович, не сыпьте соль на рану. Раз надо, сделаю. Только с чего вы взяли, что она согласится?

— Шутить изволите? Аринушка никому не отказывает, тем более знаменитому писателю… — И дальше он без всякого перехода выдал такое, что я побледнел: — Или вам больше по душе дочки миллионеров? Оно, конечно, заманчиво, но ведь небезопасно, а?

Хитрая квадратная рожа расплылась в слащавой улыбке, глаза оставались холодными.

— Грязный намек, — сказал я. — Не ожидал от вас.

— Какой намек, драгоценный мой. Скорее дружеское предостережение. В какой–то мерб я несу за вас ответственность как рекомендатель. Не хочется, чтобы вы пострадали из–за любовного каприза. Может быть, вы не совсем точно представляете себе ситуацию. Для нашего благодетеля Лиза входит в понятие частной собственности, а для таких людей, как он, это святое. Леонид Фомич будет очень огорчен, если узнает про ваши шашни, а он непременно узнает. За девочкой ведется неусыпное наблюдение.

В гневе (актерство, конечно) я вскочил на ноги.

— Выбирайте выражения, господин юрист. Или получите по морде. Мы с Лизой занимаемся грамматикой, не более того. По распоряжению Леонида Фомича, к слову сказать.

Гарий Наумович, смеясь, поднял руки перед собой.

— Ах, какие мы бываем грозные. Простите великодушно, коли что не так. Мое дело предупредить.

Через пять минут он ушел, а я, сварив кофе, уселся перед окном и задумался. Честно говоря, предостережение юриста поступило вовремя, но не совсем по адресу. С Лизой все обстояло не так, как он цинично предполагал. Как бы я ни увлекся ею, у меня, надеюсь, хватило бы рассудка не переступить роковую черту. Иной расклад с Изаурой Петровной, супругой Оболдуева. Она была из тех дамочек, которые не пропускают мимо себя мальчиков любого возраста, не надкусив. Самоутверждение через половое сношение — суть их безалаберной, нимфоманской натуры. В одном из неизданных романов я описал подобный экземпляр. Моя героиня переступала все грани приличий. Доходила до того, что особо угодившим ей любовникам подсыпала зелья в вино, а после у спящих, убаюканных неистовыми ласками, бритвой отмахивала гениталии, обжаривала их на постном масле и с жадностью поедала, запивая кошмарный ужин бургундским. Большинство редакторов советовали убрать эти сцены, находя в них некоторое преувеличение, кроме одного, маленького чернявого господинчика с филологическим образованием по имени Невзлюбин. Как раз ему весь роман показался бредом, за исключением сцен, описывающих похождение сладострастницы. «Увы, — сказал он, возвращая рукопись, — женщины часто так поступают, только об этом не принято говорить. Мы с вами, Виктор Николаевич, живем в обществе, которое с наслаждением внимает самой подлой лжи, но фарисейски возмущается, услыша словечко правды».

Пассивное сопротивление мужчины обычно выводит таких дамочек из себя, как случилось и с Изаурой Петровной. Я не отвечал на ее сумасбродные заигрывания, и это привело лишь к тому, что она удвоила усилия. Бук

вально не давала прохода, не считаясь с риском. Захотелось — значит, вынь и положь. Под столом прижимала свою ногу к моей или пинала носочком острой туфли, наставив изрядно синяков. Иногда попадала по косточке и я невольно вскрикивал от боли. Лиза и Леонид Фомич поднимали на меня изумленные взоры и я, как попугай, бормотал одно и то же: прошу прощения, косточкой подавился. Леонид Фомич произносил укоризненно: «А ты не спеши, Витя, кушай спокойно. Никто у тебя не отымет»… Озорница заливалась дьявольским смехом. Обычно хозяин привозил и увозил ее с собой, но однажды оставил в поместье на ночь, а сам уехал. Эта ночь превратилась в сущий кошмар. Изаура Петровна навещала меня трижды. Сперва тихонько скреблась в дверь, потом начинала колотить в нее каким–то тяжелым предметом, возможно, головой, вопя на весь дом, что если я, гад, не открою, мне не поздоровится, а уж какими словами обзывалась, не всякая бумага стерпит. Конечно, ее слышали все домочадцы и охрана, Изаура Петровна ничего не боялась. Но безумной не была, как не была и идиоткой. Напротив, она была здравомыслящей и, по всей видимости, достаточно (для нашего времени) образованной особой. Что и продемонстрировала наутро после ночной вакханалии. Ей удалось застукать меня в беседке, где я, воору- жась письменными принадлежностями, пытался набросать план хотя бы первой части книги. Накануне вечером Леонид Фомич перед отъездом рассмотрел варианты названий будущей книги и, к моему удивлению, легко утвердил на мой взгляд самое неподходящее, вставленное для количества «Через тернии — к звездам». «Может, еще подумать?» — смутился я. «Конечно, подумай, — согласился Оболдуев. — Но мне нравится. Есть в этом какая–то солидность, оптимизм. Сравни, к примеру, «Исповедь на заданную тему», как у Борьки Ельцина. Тьфу! Какое–то школьное сочинение».

Изаура Петровна подкралась к беседке и уселась напротив меня. На ней было умопомрачительное бирюзовое платье с глубоким декольте, откуда свежо и сонно выглядывали изумительных очертаний груди. Лицо печальное и чуточку торжественное, словно она собиралась сообщить о задержке месячных.

— Витенька, друг мой, — робко заговорила Изаура Петровна, — объясни, пожалуйста, в чем дело? Неужто я тебе совсем не нравлюсь?