На корабле утро - Александр Зорич

Выбравшись на сухой песок, он протянул мне серебристый кейс.

– Вот, возьмите. Откройте это вместе с именинником.

– Спасибо! Идемте, нальем вам для согрева… Может, переобуетесь?

– Что?… А, ерунда!

– Сте-па-шин! Сте-па-шин! – заорали от костров глоток в двадцать. – И-ди к нам! По-ра пить!

Мы с Рудневым влились в общую круговерть. Кто-то сунул мне в руку рюмку, кто-то из взводных сердечно поздоровался с Рудневым (мир в очередной раз напомнил всем о том, как он тесен).

В общем, до Пешина я дорвался только после первого протокольного тоста.

– Стас, вот тут сам товарищ Иванов чемоданчик прислал. Велел открыть в твоем присутствии. Разрешаешь?

– Спрашиваете!

Я раскрыл чемоданчик. Большая часть объема была заполнена упаковками детоксина – как Иванов и обещал. Я подозвал к себе ближайших циклопов и строго велел организовать раздачу детоксина на руки.

– И не только раздачу, черти, но и прием! Чтобы через час осадили весь алкоголь! И обязательно перед сном – две контрольных таблетки в голову! Слышали?!

Помимо детоксина, на свет божий были извлечены две бутылки недешевого коньяка и комплект из двенадцати хризолиновых стопок. Такие делают умельцы на рембазах – при капитальной реставрации маршевых дюз всегда образуются излишки хризолина. Вот они их и пускают на сувениры… Каждая стопка из числа доставшихся Пешину была вдобавок еще и гравирована каким-либо героическим сюжетом. Я опознал «Пленение генерала Хейдари» и «Танки в джунглях Грозного». Отличная вещь, мечта!

Но главное – на дне чемодана нашлись еще записка и коробочка.

В коробочке лежал орден Боевого Знамени. А записку растроганный Пешин сам читать не решился, попросил меня.

Что я с удовольствием и исполнил.

– «Лейтенанту Пешину от коменданта системы Макран ген.-май. ГБ Иванова. Дорогой Станислав Ефремович! К этой награде вы были представлены за смелые и решительные действия по разминированию космодрома Хордад под огнем противника. Честно говоря, награда пришла еще на прошлой неделе, но я специально придержал ее до вашего дня рожденья. С которым вас и поздравляю!»

Пешин весь сиял от гордости.

«Силен… Ну до чего же силен! – я в очередной раз восхитился Ивановым. – Ведь всё понимает человек! Знает, что комроты Плахов в больнице, что нет над нами никакого штаба и некому помнить о таких мелочах, как день рожденья какого-то лейтенанта осназ! Здорово придумал!»

Следующие четыре тоста промелькнули, как военное счастье Конкордии.

Обмыли награду, молча выпили за тех, кто не вернулся, выпили за большие звезды Пешина, и снова за Пешина, но на этот раз – за его удачу.

Я украдкой поглядел на часы. Старшину Бурова за подарком Пешину я отправил сорок семь минут назад. Ай-яй-яй, опаздывает… Неужто стряслось чего?

Но не успел я начать волноваться по-настоящему, как Буров все-таки появился. И надо признать – эффектно.

Из влажных складок ночи с грозным рокотом возник ударный вертолет «Пиранья». Он осветил нас посадочными фарами, попятился, нашел на пляже свободное место и присел, подрагивая.

Из бортовой двери на песок спрыгнул Буров. Он поднял руки, принял из двери большой сверток. Затем отбежал в сторону, освобождая место для двух своих сопровождающих.

Вертолет тотчас взмыл в небо и умчался.

Я был заинтригован. Что там у Бурова в свертке? Нечего и говорить об остальных! Ведь почти никто не знал, что я отправлял старшину за подарком. Они вообще не понимали что происходит.

– Товарищ лейтенант! – обратился Буров к Пешину, подойдя к нему. – От лица капитана Степашина и от всей нашей роты поздравляю вас с днем рожденья! И вот… Примите скромный подарок.

А в свертке оказались: ласты, маска, трубка, гидрокостюм и ружье для подводной охоты! И не какие-нибудь местные, клонские. А первосортные, русского производства!

Ерунда по-вашему? А Пешин, между прочим, нас едва ли не каждый день изводил сетованиями на мировую несправедливость. Дескать, рифы тут есть неподалеку сказочные, рыбы невиданные… Рыба-сучок сама в руки плывет! А рыба-мандарин? О, какие подле Синанджа рыбы-мандарины!

И, главное, есть такие породы рыб, которые не подпадают под действие местного природоохранного законодательства. Более того: их отлов и отстрел в разумных количествах только приветствуется, потому что они заедают в здешних водах некую эндемическую «ртутную голотурию»… Особенно эта несчастная голотурия страдает от рыбы-трактора (дословный перевод с фарси). А этот водоплавающий трактор – он вкуснейший, если филе пластать толщиною в два пальца и на решетку его, над углями!

И вот он бы, Пешин, уж до трактора дорвался бы! С ружьем для подводной охоты!

Ну и казалось бы: пойди в местный магазин, накупи ты себе этого барахла и наслаждайся во внеслужебное время!

Да вот беда: в голодные месяцы (население Синанджа начало недоедать с самого начала войны, а в апреле-мае так и вовсе плохо стало) все рыбно-промысловые и даже условно к этой категории относящиеся товары были раскуплены до последней детской маски, до последней блесны. Под нашей оккупацией оно, конечно, стало-то посытнее, но вот только все рейсы конкордианских звездолетов были отменены, вся второстепенная торговля заморозилась и пополнять местные курортные лавки стало уж вовсе нечем.

В общем, нам, простым смертным, всего этого не понять, но Пешин от восторга чуть из штанов не выпрыгнул.

Подскочил ко мне, глаза блестят, в руке – вилка с надкушенным куском балыка, кричит:

– Товарищ капитан! Лёва! Но откуда?! Да что же вы меня так разыграли?! «Подарком не озаботился»! Эх! Товарищ капитан! Да вы мне сейчас целый мир подарили! Спасибище!

«Ого, – думаю, – а водка-то дошла. Кто бы трезвый такие слова вспомнил, „мир подарили“?»

– Ну так сюрприз, – я широко улыбнулся. – Плавай, Стас, на здоровье. Подстрелишь трактора – позовешь на дегустацию.

И где Буров раздобыл полный комплект для подводной охоты? Понятия не имею. Тогда спросить забыл – первые шашлыки подошли, – а потом уж не до того совсем стало.

Самое веселье начинается, когда съедена первая порция шашлыков, заряжена вторая, руки вытерты о парадный мундир боевого товарища, а все протокольные тосты наконец сказаны.

И начинаются – непротокольные.

– Позвольте мне, друзья, как бывшему старшине военно-космического флота, поднять этот бокал… У всех налито? – Водопьянов (он начинал карьеру контрактником на линкоре «Петр Великий») осмотрелся по сторонам. – За звездолетчиков! Линкор пропьем, но флот не опозорим!

Все загоготали.

– А тост про юнгу и боцмана вы знаете, товарищ лейтенант?! – донесся вопрос от соседнего костра. Спрашивал рядовой Кочубей. – Если на корабле служили, знаете, да?

У нас в осназе совсем не чинятся, чай не военфлот и тем более не чванливый летный состав. У нас даже в столовой не выдерживается разделение на столы офицерские и прочие. Но все-таки нечто вроде естественной сепарации обычно происходит. Вот и сейчас так получилось, что все мы, офицеры, выпивали чуть сбоку от остальных.

– Знаю, но забыл! – соврал Водопьянов – соврал легко, красиво, так что всем было ясно – «врет», но никто и не сказал бы «э, во флоте служил, а тоста про юнгу не знает».

– Тогда я его скажу.

Кочубей сделал несколько шагов, чтобы его было слышно и за нашим столом, и за соседними.

– Жил один юнга. Через полгода службы он купил словарь флотских терминов, полистал и разочаровался! «Ну и словарь подсунули! Ни одного слова, употребляемого боцманом!» Так выпьем же за то, чтобы мы понимали друг друга без всяких словарей!

Тост был отменный. Кочубею досталось не только наше одобрительное похохатывание, но и несколько поощрительных взглядов официанток. «А девчонки ничего… И ведь сговорчивые, наверное…» – некстати подумал я.

Были и стихотворные опусы. Уж сколько сам знаю всяких хохмочек, но Свиньин извлек на свет настоящую жемчужину, вот такую:

– Мы пьем за тех, кто в сапогах,

А кто в кpоссовках, сам напьется.

Тем острее прозвучало, что в силу особенностей пикника примерно половина наших успела переобуться в «домашнюю» обувь – у кого она сохранилась. В том числе, человек сорок из моей роты щеголяли в кроссовках.

Произносились и тосты тривиальные, но оттого не менее верные:

– Выпьем за день, когда мы вернемся домой и будут нам светить издалека не звезды на погонах у комроты, а звезды на бутылках коньяка! – провозгласил кто-то из рядовых-срочников. В тесном кругу других рядовых-срочников.

Ну да, правильно. Нам-то, кадровым офицерам – чего? Для нас тот день, когда мы окончательно «вернемся домой», будет означать хорошие, но грустные – для настоящего воина – вещи: отставка, пенсия… если не старость, так уж точно конец молодости… А у срочников совсем другое дело! Молодые парни, послужат еще полгода, ну, год – и домой, к невестам!

Вдруг тоскою защемило сердце и я понял, что пора принимать детоксинчик. А то уже пьяные мысли в голову набежали…