Сватовство (The Matchmakers) - Джуд Деверо

Майк помог мне собрать мое барахлишко, но занимался этим, думая о вечности. Я понимала, что он старался дать брату время на размышления. Но Кейн уже составил обо мне мнение, и был прав. Я была бы отвратительной женой. Я так бываю занята своей книжкой, что забываю о еде на целые дни. Если у меня не будет воспитательницы для малышей, я о них тоже забуду. И потом — пусть Бог поможет мужчине, который мне перечит! Я просто окопаюсь, если он будет меня заставлять что-то делать только потому, что он хочет, чтобы это сделала я. В конце концов, человеку вроде меня лучше жить в одиночестве. Быть свободной! Да, это как раз то, что надо! Свобода. Свобода приходить и уходить, не отчитываясь. Свобода не… не иметь никого, кто посмеялся бы моим шуткам, помассировал мне плечи, уставшие от сидения над клавиатурой компьютера, никого, кто бы выслушал фабулу моего последнего романа. И заниматься любовью тоже не с кем.

Майку удалось прособираться до захода солнца, потом он стал искать причины, по которым нам нельзя выезжать отсюда до утра.

— А что, Колорадо — такая глушь, что на автомобилях нет передних фар? — спросила я с воинственным нью-йоркским апломбом.

Майк забрал меня и отвез обратно в этот крошечный городишко Чендлер. Он хотел завезти меня в дом своих родителей, уложить меня в постель Кейна и надеяться, что брат заявится ночью домой и по ошибке попадет в постель ко мне.

Я настояла, чтобы он завез меня в мотель, а на следующее утро, в десять часов, отвез в аэропорт, откуда я улетела на маленьком аэроплане в Дэнвер. Оттуда уже я вылетела в Нью-Йорк.

Моему издателю со мной не очень повезло. В течение шести недель, с тех пор как я вернулась из Колорадо, я никого не убила — на бумаге, конечно. Так как издательство высылало мне именно за «убийства» все эти любимые мной зеленые, издательство я не слишком осчастливила. Не то чтобы я не писала. Я писала по четырнадцать часов в день, но писала вещицы вроде «невест-по-почте» и свадеб под дулом дробовика. Ни одной истории я не закончила, только писала сюжеты и отсылала их моей издательнице.

В начале седьмой недели моя издательница навестила меня дома, чтобы со мной потолковать.

— Мы не возражаем против перемены твоего жанра, — сказала она терпеливо (все издатели подают плохие новости своим хорошо продающимся авторам с величайшим терпением и тактом, как если бы говорили с сумасшедшим человеком, который машет ножом-мачете). — В конце концов, на любовных историях тоже делают деньги.

Благодарение Богу! Я не пыталась писать что-то, что не принесет денег — это была бы массовая истерика в коридорах моего издательства.

Она понизила голос и ласково улыбнулась.

— Только твои романы как товар ничего не стоят. Они так печальны.

Жизнь — странная штука, не так ли? Вы убиваете людей из книги в книгу, и это печальным не кажется. Но вот героиня романа влюбляется в некоего парня, который потом уходит на закате, и это находят чересчур печальным. Если же я убью этого сукиного сына, это станет трагедией. Трагедия — хорошо, убийство — отлично, но печаль — это плохо. И даже хуже: печаль нельзя продать.

Я выслушала все, что она сказала, а про себя отметила, что впервые она не принесла цветов и еды — конкретное доказательство крайней обеспокоенности издателей. Держу пари, что они могли трясти меня до тех пор, пока я не прозрею и не увижу, что мое предназначение в жизни — убивать людей на бумаге и тем поддерживать семьи каждого, кто трудится в издательстве.

Забавная вещь — я хотела писать детективные романы. Я была счастлива, когда сердилась. Я была счастлива и самоуверенна, когда у меня были стычки с водителями машин, я воображала, каким способом буду их убивать. Вчера я должна была поехать к Саксу вернуть костюм, который не подошел, и велела таксисту отвезти меня с Пятнадцатой на Пятую улицу. Через десять минут я была на Первой авеню — это в противоположном направлении от Сакса. Я только тихо ему сказала: «Вы едете в неправильном направлении». Когда шофер ответил, используя все семь известных ему английских слов, что он работает первый день, я засмеялась и объяснила ему, как попасть к Саксу, а потом оплатила стоимость всей этой экскурсии, сунув ему доллар и пятьдесят центов. Поверьте мне, это была уже не я!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кейл была в своей квартире, двери на террасу были открыты. Так и сяк она обыгрывала нечитаемую историю о неразделенной любви, когда услышала звук вертолета. Вначале она не обратила на него внимания, но казалось — он нарастает, потом как бы остановился на одном месте, и это место, казалось, было прямо за ее окном. Раздраженная и насупленная, она поднялась закрыть двери, когда заметила, что вертолет как раз завис над ее террасой. «Уверена, что это незаконно, — подумала она. — Уверена, что в Нью-Йорке есть законы против вертолетов, пролетающих близко около жилых зданий».

Взявшись за ручку, она начала закрывать дверь на террасу и услышала странный звук. Любопытствуя, она взглянула на шумный, вздымающий ветер вертолет и… замерла в остолбенении.

С вертолета — ногами на веревке с кольцом, держась за толстый канат — спускался мужчина. Первым побуждением Кейл было захлопнуть дверь и зайти в квартиру, но потом она выглянула снова. На мужских ногах, которые она увидела, были ковбойские сапоги глубокого карминно-красного цвета. Единственный знакомый ей человек, который носил ковбойские сапоги, это Кейн Таггерт.

Она хотела хлопнуть дверью и уйти в квартиру, но не смогла. Вместо этого, выйдя на террасу, наблюдала за медленным спуском мужчины. В довершение всего этого абсурда в четыре часа пополудни он был одет в смокинг, и, если она разглядела ясно, в руке держал большую зеленую бутылку шампанского и два бокала.

Она отступила, когда он встал на пол террасы и отпустил веревку. Она молча смотрела, как он сделал знак пилоту, что благополучно спустился. Даже когда вертолет улетел и снова стало тихо, она все еще молчала. Кейл стояла и глядела на этого большого мужчину на ее террасе, ожидая, что он скажет.

Улыбаясь, он поставил бутылку, открыл ее, налил и протянул ей бокал шампанского. Она его не взяла.

— Что вам надо? — спросила она, насколько могла враждебно.

Прежде чем ответить, Кейн сделал большой глоток вина.

— Я пришел просить тебя выйти за меня замуж.

Кейл повернулась и направилась к дверям в квартиру. Когда Кейн схватил ее за руку, она ее вырвала, оттолкнув его.

— Убирайтесь, — сказала она. — Я не хочу вас видеть.

— Кейл, — начал было он. Она развернулась к нему.