Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

в нулевые и тем более в десятые годы либералы испили чашу разочарования, наблюдая за регрессом завоеваний 90-х. Регрессом исторически предопределенным, но для многих очень болезненным.

Для меня очевидно, что социализм, как ни грустно говорить, не случайно победил и прижился в нашей стране. Тому причина — сочетание многовековой несвободы и растворения индивидуума в обществе с западным мессианством, технологической продвинутостью и классовой структурой. Несвобода закончилась, да и то не совсем, в 1861 году. Вчерашние рабы со свежей памятью обид и унижений (например, мой прадед родился не в семье раба только потому, что его отца сдали в рекруты на 25 лет, поскольку жена приглянулась барину) составили мощный слой промышленного пролетариата в крупнейших городах и в армии. Вспоминаю состоявшийся примерно в 2005 году разговор с нашим главным летописцем Виктором Шейнисом. Я доказывал, что откат от достигнутых в стране свобод не мог не состояться. Что должно вырасти поколение, и не одно, привыкшее к ответственности и требовательности, что только эти новые поколения смогут построить настоящее демократическое общество. Те, кто привык ждать решений начальства и просить у него добавки, основой демократического общества стать не смогут. Не научимся следить за чистотой в родном подъезде — не станем защищать свои политические права. Так что нужно подождать хотя бы лет двадцать. Виктор Леонидович с грустью заметил, что ему прожить столько не грозит. «Что поделаешь, нельзя наши личные проблемы представлять народной бедой», — ответил я.

Еще одна составляющая революционной коалиции — значительная часть партаппарата низового и среднего уровня, особенно на местах, где жизнь была многократно скуднее, чем в Москве, околопартийные специалисты и эксперты, молодые партактивисты и особенно ушлые, расторопные комсомольцы из ЦНТТМ. Все они понимали, что салазочки КПСС мчатся под горку, к обрыву, и притом стремительно. Для этих людей существовал и наглядный пример, в каком направлении салазки разворачивать — Китай с его реформами по Дэн Сяопину. А то, что делать это в нашей стране нужно было лет на 15 раньше и что сама возможность позитивного реформирования с сохранением каких-либо элементов коммунистической диктатуры даже в Китае небесспорна, обновленцев если и пугало, то не слишком.

Организационной формой этого направления были клубы и группы, из которых позднее образовалась «Демократическая платформа в КПСС». Инициаторами стали Владимир Лысенко, Степан Сулакшин, Игорь Чубайс, Василий Шахновский, Вячеслав Шостаковский и другие. Они метались между Горбачёвым и Ельциным, но со временем многие поддержали Ельцина. Их концепция — демократизация КПСС, ее преобразование в социал-демократическую партию. (Еще в 1987 году Горбачёв предложил очень узкой группе молодых экспертов, в том числе Алексею Салмину, проработать возможные последствия такого шага). Эта группа потерпела поражение. Но в индивидуальном плане многие из них в будущем преуспели.

С точки зрения кадров в результате событий 1989–1991 годов власть в стране перешла от номенклатуры организационного и идеологического отдела ЦК КПСС к номенклатуре отраслевых отделов (Борис Ельцин — отдел строительства, Виктор Черномырдин — отдел тяжелой промышленности, Егор Строев — отдел сельского хозяйства). А номенклатура «отодвинутых» отделов составила костяк оппозиции (Зюганов[31], Купцов, Анпилов, Терехов). В тени долго оставалась номенклатура отдела административных органов, курировавшего силовые структуры. Но потом настало их время…

На этом направлении лежало некое заклятие. Созданная на базе Демплатформы Республиканская партия России быстро деградировала, меняла названия, попала в руки некоего фантасмагорического масона Андрея Богданова и неоднократно становилась липучкой, на которую попадались некоторые оппозиционеры вроде бывшего премьер-министра Михаила Касьянова и олигарха Михаила Прохорова.

И, наконец, антикоммунистическую оппозицию составляли еще и национальные движения союзных республик, часто называвшиеся Народными фронтами, организациями весьма разнородными. Меньше развился только русский национализм: имперская идея продолжает греть душу русскому человеку. Классические западники Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии были не чужды откровенно антироссийским и даже антирусским настроениям. Вообще, в эти годы из-под спуда вырвалась межнациональная недоброжелательность, и хуже — вражда. Она годами копилась, но ее сдерживали жесткие советские порядки.

Вражда эта не была свойственна коллективам заводов и институтов, армейских частей и творческих коллективов. Она исподволь пестовалась в работах отдельных историков-националистов, особенно ярко проявлялась в краях, этнический состав которых был изменен в ходе сталинских депортаций, где местные соседствовали со ссыльными. Примеров таких множество: ингуши и осетины, чеченцы и дагестанцы, узбеки и казахи, армяне и азербайджанцы. Очень скоро струи недовольства, бившие из-под крышки со слабеющей заглушкой, слились в мощный выплеск националистического угарного пара. Однако поначалу казалось, что впереди — симфония народных радостей по случаю освобождения от коммунистического ига.

Дабы сия симфония поскорее зазвучала, Марина Салье инициировала создание Межрегиональной ассоциации демократических организаций — МАДО. По ее задумке, «всесоюзная» МАДО должна была уравновесить КПСС и координировать работу демократических организаций всех союзных республик. На учредительной конференции в Челябинске 28–29 октября от нас были Лев Пономарев, Олег Румянцев и я (мы с Олегом вошли в Оргкомитет).

Идея не сработала сразу по нескольким причинам. Большинство демократических организаций замыкались только на городскую интеллигенцию и реальной связи с «широкими народными массами» не имели.

Уже к этому моменту стало очевидно, насколько разношерстным сообществом является демократическое движение, которое ни до, ни после так и не смогло создать единую идеологическую платформу.

Конфликты между союзными республиками и этнические конфликты внутри республик уже достигли такого накала, что «впрячь всех в одну повозку» было нереально. Но тогда мы эту утопичность еще не сознавали и определенные надежды с МАДО связывали.

На конференции я обратил внимание, что практически все выступавшие кляли, на чем свет стоит, всевластие КПСС, и предложил организовать всесоюзную акцию за отмену 6-й статьи Конституции СССР. («Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза».) Идея понравилась, прижилась и была позднее реализована в грандиозных демонстрациях 4 и 25 марта 1990 года в Москве и других городах.

25–26 ноября в Каунасе прошло расширенное заседание Оргкомитета конференции МАДО. По итогам я написал статью в газету «Позиция». Процитирую:

«Появился “второй слой” национальных проблем, в котором субъекты претензий к Союзу… вдруг обнаруживают себя объектами аналогичных претензий со стороны меньших этнических групп… Правда, существует довольно распространенное мнение, что появление “второго слоя” не столько самопроизвольный, сколько инспирированный процесс.

Особое место занимает вопрос о состоянии и перспективах русского национального движения, которое на сегодня либо отсутствует, либо монополизируется силами, более занятыми поисками внешнего врага».

Вторая конференция МАДО проходила 3–4 февраля 1990 года в Вильнюсе.

Шел вечером на вокзал с мыслью: «Если уж “они” (КГБ, КПСС) в этот раз нас не остановят, дальше мы уже будем неудержимы». Такой вот патетически-героический наивняк.

Эта поездка запомнилась и другим. По дороге из гостиницы, глядя на непременный монумент Ленину, я сказал своему спутнику, кажется, из Эстонии, но по фамилии Аракелян: «Вот ведь скинем скоро