Слово наемника - Евгений Шалашов

— Не могу, — покачала она головой. — Ну не волнуйся, все хорошо. У меня вообще — все хорошо, только по ночам страшно!

— Это нормально. Нашему брату по ночам и должно быть страшно. Потому-то одним ночью быть нельзя.

— А где же мужика взять? С этими двумя… — хмыкнула Марта, подбирая слово, — мужеложцами неделями нетраханая хожу.

— Совсем-совсем? — удивился я.

— Ну, бывает, удается уговорить, — скривилась Марта. — Всемир — куда ни шло, а Хельмут, тот только в задницу может. А мне туда не нравится.

— Беда, — посочувствовал я.

— Зато у Хельмута башка соображает, — вступилась она за подчиненного, будто это я его хулил. — Знаешь что он мне предлагал?

— Догадываюсь. Связать меня и на рудник отвезти. За беглого каторжника какая-то награда положена.

— Какая-то… — фыркнула женщина. — За беглого разрешают целый день руду добывать! Но тут уж как повезет. Можно талант нарубить, а можно и одну унцию. То-то. Подожди-ка, — вдруг опомнилась она. — Как докумекал, что Хельмут предлагал тебя сдать?

— Чего тут кумекать? — улыбнулся я. — Все просто. Как вы меня за хворостом не взяли, так и догадался.

— А при чем тут хворост? — не поняла женщина.

— Втроем бы больше принесли. Да и ходили вы чересчур долго. Любовью заниматься — холодно. Значит, хотели что-то обсудить. А что обсуждать, если не меня. Так?

— Умен…

— Вообще-то, это ты хотела меня сдать.

— Я?! — фальшиво возмутилась Марта.

— Ну не Хельмут же, — опять зевнул я. — Сама говоришь, он мужик башковитый. Дурак он, кандальника убивать? Узнают, что с ним станется?

— Угадал, наемник, — расхохоталась Марта. — Хельмут канючил — мол, не принято так, найдут, отомстят. Как баба! А кто искать станет? Будешь ты в руднике корячиться, а мы серебришко просаживать. Если с серебром, так и с такой мордой сойду. А потом — хрен с ним, пусть мстят, на ленточки режут — я плакать не стану.

— И что надумали?

— Решили подождать, пока Всемир оклемается. Вдвоем нам не справиться.

— А втроем?

— Н-ну ежели постараться… — уклончиво протянула женщина. — Я бы тебя слегка подранила, а потом бы сетью опутали. А теперь поняла, что зря мы все затеяли.

— Может, вышло бы, а может — нет. Но лучше не пробовать.

— Для того и представление устроил? Хотел показать, что я хреновая «стрелка»?

Я усмехнулся и по-отечески погладил Марту по голове:

— Ты привыкла из засады бить, стрелы беречь. А я солдат. В меня стреляют, а я уворачиваюсь…

— Ты нас убьешь? — поинтересовалась Марта без особого страха в голосе. — Если резать будешь — брюхо не вспарывай. Терпеть не могу, когда кишки вылазят. Фу… По горлу режь.

— Подумаю, — буркнул я. — Посмотрю на твое поведение.

— Правильно сделаешь, если убьешь, — кивнула женщина. — К тоффелю такая жизнь!

— А тебе какой жизни хочется? — задал я глупый вопрос.

— Будто сам не знаешь? Мне хочется, чтобы как все — дом чтобы был, муж да детишек двое. Были бы деньги, меня замуж и с резаной мордой взяли б.

— Ох уж эти деньги, — вздохнул я. — Я бы от них тоже не отказался.

— А то! — хмыкнула Марта. Помолчав немного, сказала: — Деньги-то взять можно, но уж больно дело-то хлопотное.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я. — Расскажи, если не секрет.

— Да какой тут секрет? Можно серебряный обоз грабануть, будут тебе деньги такие, что королям не снилось!

— Серебряный обоз? — переспросил я, а потом до меня дошло. Обоз, в котором перевозят серебро с рудника!

— Ну да, — продолжила Марта. — Его уже раз пять грабить пытались — хрен, ничего не получилось. Юрчик с Посконья грабить ходил, так всю его банду перебили, Яносик с Подгалья был, еле ноги унес. Охрана здоровущая, из солдат.

— Скажи-ка, а много в ваших краях бродит… — поинтересовался я, раздумывая, не обижу ли девушку, если скажу — грабителей, но сумел подобрать нужное слово, — ночных парикмахеров?

— Да до хрена и больше. Кто ж нас считал-то? Места тут хорошие — рудник неподалеку, городов много. Опять же — купцы ездят, крестьяне на ярмарки шастают. И прятаться легко. За нами вон лес и болото, а кое-где горы.

— А ежели народ по лесам собрать да всем вместе на обоз напасть?

— Всем вместе, говоришь? — заинтересовалась Марта.

Перевернувшись на живот, она уперлась локтями в ложе и, утвердив подбородок на ладонях, задумалась. Я ее торопить не стал. Вдруг что да придумает?

— Знаешь, а ведь можно и собрать, — сообщила атаманша. — Есть у меня друзья-приятели, человека три, что другие концы дороги держат. У них — свои знакомцы. Глядишь, недельки через две можно и Большой круг созвать.

— А кто скликать Большой круг будет? Ты?

— Может, и я… Что, думаешь, не сумею? Вот только людей еще уговорить надо… а это непросто… Кто бабу резаную слушать станет?

— А меня?

— Тебя? — переспросила Марта. Посмотрев на меня, оживилась. — Пожалуй, колодника да бывшего вояку могут и послушать.

Глава пятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ В УЛЬБУРГ

К Ульбургу я подъехал со стороны новой заставы, которой раньше не было. Помнится, заводил с первым бургомистром разговор, что порядочному городу нужно иметь хотя бы два въезда-выезда: для обороны удобнее, да и давки поменьше, когда народ волочит свой товар туда-сюда.

Когда-то вторые ворота были, но их зачем-то замуровали. Теперь все как положено. Ожила вторая Надвратная башня, появились цепи подвесного моста, натянутые на старый барабан. (Барабана-то я сейчас не видел, но помнил, что он там был.)

Красота! Даже ров, заполненный проточной водой, еще не успел превратиться в сточную яму.

Пахнет свежим деревом. Ворота обиты железом, но не покрашены. («Почему не окрашено? — возмутился во мне экс-комендант, но тут же и успокоился: — Зима. По весне выкрасят».)

На некотором отдалении от стен уже торчали хижины, сооруженные из битого камня и хвороста, слегка обмазанного глиной. Дай срок, вместо сожженного (по моему приказу!) пригорода вырастет новый безобразный поселок или, как говорят в древлянских землях, — «подол». Даже не знаю — отчего у меня такая нелюбовь к слободкам, возникающим вне городских стен? Наверное, из-за въевшихся убеждений, что вокруг крепости должно быть чистое пространство!

Ворота еще не открыты, придется подождать. Ничего страшного. Хоть и январь, но только прохладно, а не холодно. Даже вода не тронута льдом.

К воротам я прибыл первым, но скоро за моей телегой пристроилось еще несколько пейзан, везущих в город всякую снедь — яйца, битую птицу, масло, овощи, торопившиеся занять на торге лучшие места. На меня посматривали завистливо-злобно, но, заприметив пустую телегу — мешок с провизией и барахлишком не в счет, успокаивались.

Давно ли по округе «прошлись» драбанты Фалькенштайна, сжирая на пути все съедобное, как саранча? Казалось — крестьянам и самим есть нечего, а вот нашли какие-то тайники, распотрошили схронки и везут в город припасы, чтобы заработать пфенниг, а то и фартинг с талером. Во время войны и после нее продукты взлетают в цене, а кушать хочется. Пока размышлял, ворота открылись, а руки уже шевелили вожжами, направляя телегу в узкий коридор внутри Надвратной башни.

— Что везешь? — спросил стражник, скользнув взглядом по поясу с ножом. Нож не более фута — не возбраняется.

— На заработки еду, — кивнул я на пустой воз. — Говорят, возчики нужны, камни возить.

— А-а, — кивнул парень, теряя интерес.

Нет товара — нет и пошлины. Брать деньги за въезд в Ульбурге еще не додумались.

Лениво направляя конягу, я неспешно осматривал город. Прошло и всего-то три с половиной месяца, а столько сделано. Вместо разрушенной башни, что погребла под собой воинство герцога, выросла новая. Умелые каменщики сделали ее такой же, как остальные, поэтому она не портила облик старинного города. Вот с битыми из камнеметов витражами хуже — стекольщик старался, но подобрать кусочки, чтобы были неотличимы от прежних, не смог. Композиция, изображавшая не то античного героя, не то храброго рыцаря, выглядела пестрой. Но пройдет с десяток лет, новые стекла поблекнут, покроются пылью. А еще лет через тридцать горожане будут гордиться обновленными витражами, считая их достопримечательностью и символом борьбы за свободу! Может, и мне памятник поставят? Хотя нет, памятник должны поставить господину первому бургомистру, как главному герою, не пожалевшему собственного зятя-предателя!

Рынок за время моего отсутствия никуда не перенесли. И конечно же, на своем месте был и мой друг Жак — старшина нищих и король воров (а может, наоборот?).

— Стой тут! — приказал я коню.

Я не узнал у братцев имя коня, а своей клички так и не придумал. Потому он у меня и был просто «конь». Или — Конь. Без обид. Если бы хотел обидеть, назвал бы так, кем он и был, — мерином.