Умельцы - Андрей Константинов

В десять утра Петрухин разделил пополам толстую пачку распечаток с данными на жильцов коммуналок:

— Ну, Леонид Николаич… вперед, на баррикады!

— Нехороший ты человек, Петрухин. Злой, — ответил, зевая, Купцов. — У меня же сейчас самый сон. Я же по ночам бомбил, а днем привык отсыпаться.

Партнеры вылезли из «антилопы» посреди «жилмассива», где теоретически могла находиться берлога Трубникова. А могла и не находиться… Утренний воздух был свеж, зеленели деревья, блестел вымытый поливальной машиной асфальт. Шесть домов на противоположной стороне улицы стояли притихшие, ничего не зная о том, что попали под колпак двух бывших ментов.

Купцов посмотрел на дома, вздохнул и сказал:

— Геморройная работа… а если он все-таки пришел с противоположной стороны? Заложил для конспирации крюк и вышел отсюда?

— Сложно, Леня. Если бы речь шла о каких-то шпионских играх, я бы с тобой согласился. Но для обычной уголовщины слишком сложно. Я в это не верю.

— Да я и сам не верю, — сказал Купцов. Тряхнул списком коммуналок и добавил: — В двухтысячном году каждая советская семья будет жить в отдельной квартире.

— Советскую власть не любишь? — прищурился Петрухин.

— Раньше не любил… Пошли, что ли? Партнеры разошлись в разные стороны.

— Эй, Леня! — окликнул Петрухин Купцова, когда расстояние между ними составило метров десять.

— Что?

— Кто первый найдет, с того бутылка.

Ленька прав — работа действительно геморройная. Целыми днями ты ползаешь по лестницам как таракан. Без всякой, замечу, гарантии результата. Тут Ленька опять же прав. Ему, кстати, тяжелей, чем мне. Я — опер, для меня поквартирный отход — дело привычное. Я за свою жизнь столько подъездов прошерстил — не сосчитать. А он — следак, «кабинетный» работник.

Мы начали в десять утра. Разделили поровну списки — и двинулись. В самом по себе поквартирном обходе большой хитрости нет — топай по этажам, звони в квартиры и задавай вопросы… но это только на первый взгляд. На самом деле все не так уж просто. Во-первых, ты никому не нужен и в гости тебя не звали. Во-вторых, люди вовсе не рвутся отвечать на твои вопросы. Особенно если вопросы касаются соседей. Ну и, разумеется, потому, что «по судам потом затаскают».

Есть и другая сторона медали — словоохотливые пенсионеры, домохозяйки и шизофреники. От них, конечно, тоже бывает толк, но еще неизвестно, что хуже: когда с тобой вообще не хотят говорить или когда приходится выслушивать всю героическую биографию бабулъки от рождения в тринадцатом году до развода правнучки на прошлой неделе. Шизы — те больше специализируются на заговорах ЦРУ, КГБ, Моссада, мафии и инопланетянах. В кино «про ментов» это, может, и интересно, а по жизни сильно достает.

Но как ни крути, а без поквартирного обхода сыск обойтись не может. Шерлок Холмс силой интеллекта дела колол, а мы все больше ножками…

Я поднялся на шестой — последний — этаж, нашел в списке номер квартиры, список жильцов и нажал кнопку одного из трех звонков… эх, у солдата выходной… пуговицы в ряд… До обеда я обошел тридцать четыре квартиры. Но реально отработал всего девятнадцать. В восьми квартирах никого не было, еще в семи люди либо вовсе отказывались разговаривать, либо отделывались ерундой. Трижды мне обещали вызывать милицию, два раза — выпустить собаку. А что? Запросто, между прочим, могут. Говорят, был такой случай в Приморском районе. Участковый там оказался парень крутой и ротвейлера застрелил, но пока чухался с пистолетом, тварь ему здорово левую руку изувечила. Участковый, кстати, был в форме. А у меня не то, что формы или пистолета — у меня даже удостоверения нет. Теперь, правда, такие времена, что могут не открыть даже человеку в форме и с удостоверением. По телевизору каждый день учат: никому не отпирайте дверь, со всех сторон бандиты. И все поголовно оснащены поддельными удостоверениями сотрудников МВД… вот так! А то — ротвейлер…

Слава Богу, что наш человек все-таки доверчив и дверь открывает. А уж дальше все от тебя зависит, от твоего умения расположить к себе и — если угодно — от личного обаяния… Я врал, я отчаянно врал, но делал это ради поиска истины и не испытывал никакого стыда. Для начала, впрочем, я говорил правду: я ищу человека. А вот дальше… дальше по обстоятельствам. Ежели дверь открывала дама, а из квартиры доносился звук телевизора («Любишь ли ты меня, Луиза Фернанда?» — «Ах, нет! Я не люблю тебя больше, дон Жопалес, хоть ты и разбил мое сердце»), то я смело врубал баечку про свою сестру, которую бросил муж-подонок с двумя малютками на руках. По слухам, этот негодяй снимает жилье в этих домах. Как правило, мою ложь встречали с пониманием… В квартирах, где правил зеленый змий, я объяснял, что ищу кореша… баба — стервь такая! — его запилила, стакан мужику принять не дает… вот и приходится ему угол снимать. Не слыхали, мужики, про кореша моего?.. Ветеранам я говорил, что ищу подонка — нового русского, который — сволочь такая! — обобрал меня в одной «пирамиде», а теперь скрывается… Однажды дверь мне открыл азербайджанец. Ему я сказал, что ищу бывшего мента, который — сволочь такая! — еще и член РЕЕ. Азербайджанец даже пригласил меня выпить и пожелал успеха.

В три часа мы с Купцом встретились, пообедали и посидели на скамеечке в сквере. Ноги уже гудели, и сидеть на солнышке, покуривая, было приятно. Мы обсудили результаты наших трудов. Они были похожи в количественном отношении — Леня отстал от меня всего на четыре квартиры. Мы посидели, покурили, разглядывая по-весеннему соблазнительных девушек, и разошлись работать.

До десяти вечера мы ворошили каменные муравейники. Мы разговаривали с бабушками и дедушками, врачами, рабочими, наркоманами, алкашами, беженцами из Чечни, переселенцами из Прибалтики, коммунистами и антисемитами, любителями собак и собаконе-навистниками, огородниками, демократами, инвалидами, полиглотами, битломанами, домохозяйками, спившимся прапраправнуком великого русского хирурга… Мы получили информацию о двух квартирах, где торгуют героином. И об одной, где живут террористы, готовящие покушение на губернатора Яковлева. Нас называли сынками, молодыми людьми, масонами, чекистами, ворами-домушниками и ворами просто, коллегами, ментами, суками, господами и товарищами. Кем нас только не называли!

Мы обнаружили четыре квартиры, в которых сдавались комнаты. Все четыре случая не имели к нашему Трубникову никакого отношения.

В десять вечера мне на трубу позвонил Леньчик и сказал, что пора завязывать — ни голова, ни ноги уже не работают. Я согласился. За одиннадцатичасовой рабочий день мы едва осилили треть списка.

Не знаю, как Димка, а я за вчерашний день умудохался вконец. Димка, кстати, и сделал больше меня. Он вообще, кажется, двужильный и вгрызается в дело с энергией отбойного молотка в руках Стаханова. Наш работодатель, господин Брюнет, считает, видимо, что мы пашем за деньги… За деньги так не пашут. Петрухин дает «последнюю гастроль», прощается с ремеслом. И я отлично его понимаю. Я помню, как мне было тяжело, когда осознал, что все — я больше не мент… А ведь я, в отличие от Димки, уходил довольно медленно. Я передавал дела и даже, когда был уже формально уволен, еще «консультировал» ребят. Но потом я осознал — все. И затосковал. Я совершенно не представлял, чем буду заниматься.

Варианты были: адвокатура, частные детективные конторы. Один шустрый еврей (он у меня как-то по делу проходил) предложил даже романы строчить. «Послушайте, Леонид Николаич, — сказал он, — хорошие бабки будем делать. У вас опыт, у меня литературный дар. Вы рассказываете, я таки пишу… Придумаем персонаж типа Марининой. Баба-сыщик с огоньком, пистолетом и сиськами: 95-58-100! Раскрывает все дела через постель. Успех! Тиражи! Бабки! Ваши — 30 %». Я ответил, что, как раскрывать дела «через постель», я не знаю. Он сказал, что — ерунда, главное побольше стрельбы и секса. Я отказался. Он звонил еще дважды: 40 %?.. 50?.. Я разозлился и ответил, что пусть он сначала сделает операцию по перемене пола. Он звонить перестал. Недавно я узнал, что он все-таки строчит романы под женской фамилией и имеет успех. Ба-а-лъшие сиськи!

Я тяжело переживал свой уход. Но ни в какую адвокатуру или в частные детективы, разумеется, не пошел… Я решил взять тайм-аут и начал бомбить на «антилопе». Потихоньку успокоился, остыл. Но когда вдруг нарисовался Петруха, я понял, что остыл, как прогоревший костер: снаружи пепел, а попробуй-ка сунуть руку внутрь — обожжет… Я Петруху отлично понимал.

…За вчерашний день мы отработали процентов тридцать наших коммуналок. Безрезультатно. Теоретически это приближало нас к Трубникову… Но только в том случае, если Димка прав и Трубников действительно обитал в этих домах.