Развод. Ты предал нашу семью (СИ) - Арская Арина

— Что? — выдавливает из себя Надежда.

— А я останусь преподавателем в университете, — пожимаю плечами. — С одним окладом, и которого я еще и алименты буду платить.

— Что? — вновь спрашивает Надежда.

— Иначе бы я не смог, — отстраненно вздыхаю. и перевожу взгляд на пыльную люстру. — Да и надо сказать, я устал от всей этой головной боли с бизнесом, ответственностью… У меня-то и проблемы со здоровьем начались из-за этих нервов. Буду преподавать, жить спокойно.

— Это ведь твой ребенок!

— Я же не отказываюсь от него, Надежда, — невесело хмыкаю. — Я буду платить алименты на всех своих детей. На каждого, — перевожу спокойный взгляд на Анастасию, — а я напоминаю, что у меня их трое.

— Ты не посмеешь! — у Надежды прорезается голосок. — Да как ты можешь?! Как ты… Он же твой!

— А что ты так кричишь, Надежда? — вопросительно приподнимаю бровь. — Ты надеялась на что-то другое? Я же говорю, иначе я не могу. Я хочу спать спокойно и не чувствовать вины перед своими уже рожденными детьми, у которых папка оказался круглым идиотом. Все имеет свою цену.

— А как же наш?! — взвизгивает Надежда.

— У нас вот есть бабуля, — смотрю на Анастасию, которая идет красными пятнами злости. — С дедулей. Ничего, возьмет дедуля еще несколько ночных смен. Так и поднимем ребенка, да? Алименты буду платить в срок.

— Ты этой стерве все оставляешь? — шипит Надежда. — А нам побираться?

— Так именно с этой стервой я и поднялся, — недобро щурюсь. — И эта стерва не должна тебя больше волновать, как и мои дети. Не надо им писать или звонить.

— Я и не писала…

— Не лги мне, — встаю. — Хватит, Надежда. Я ведь не раз говорил на лекциях, что важно правильно оценивать риски любого дела. Твой бизнес-план был изначально сомнительным…

— Я тебя люблю! А ты… Ты такое говоришь! Я ношу твоего ребенка! Твоего малыша!

— Вот, кстати, насчет выносить, — оправляю пиджак за лацканы и киваю на Ярика, — твоя личная нянька. Суровая нянька, которая будет за каждым твоим шагом следить. И еще, если посмеешь еще раз сунуться к моим детям или жене, то я тебя упакую и отправлю в глухую деревню.

— К моей бабке, — Ярик ковыряется в зубах ногтем мизинца. — А мою бабку даже быки боятся.

— Ты… мерзавец…

— Я не тот человек, с которым можно играть, — подхожу к ней и заглядываю в ее лицо. — Я выйду из брака голым и босым. Вот и люби меня таким. Бедным, старым, обвешанным детишками и алиментами. Ну, к такому красавчику ты бы зашла в туалет, а?

Глава 29. Я тоже покумекаю

— Никакой совести! — Анастасия подскакивает на ноги, и ее грудь с животом от такого резкого прыжка колыхаются. — Ты обрюхатил мою дочь! И еще смеешь… смеешь… Да мы просто так этого не оставим!

— Ух ты, — разворачиваюсь к ней. — И что сделаешь?

— Ты мужчина или нет?!

— Я отказываюсь быть отцом? Отказываюсь признавать свою ошибку? Нет, — смеюсь я. — Вы получите все, что сможете стрясти с меня по закону.

— Это ребенок… малыш…

— Вы это уже перетирайте между собой, — отодвигаю молчаливую Надю в сторону рукой, — а мне пора. У меня сейчас каждая минута на счету. Дедуле информацию о том, кто отец донесет другой мой человек, когда у него будет обед. Его нельзя выдергивать от станка, — оглядываюсь и расплываюсь в улыбке, — и работу нельзя терять. А то кредиты, долги и внучок или внучка в перспективе.

— У тебя нет сердца! — выкрикивает Надежда, а Ярик рассматривает то, что выковыривал из зубов.

— Я и его с женой и нашими детьми оставлю, — недобро смотрю на Надю. — и помнишь на одной из лекций я с парнями шутил, что им в первую очередь важно правильно жениться. И разговор шел не о благосостоянии невесты, а о ее внутреннем стержне и общих взглядах на жизнь.

— Ты меня совратил!

— Неожиданно, — Ярик вытирает мизинец о полотенце, которое подхватывает со стола.

— Изнасиловал!

— Неожиданно дубль два, — Ярик медленно вздыхает.

— Жаль, тебя на корпоративе не было, Ярослав, — перевожу на него взгляд. — Ты бы взял под контроль.

— Да блин… — он цыкает. — Я в тот день блевал и дристал. Из всех щелей перло. Шавуху купил и, блин, так накрыло. Я тебе серьезно говорю. Я даже до квартиры не добежал. Жопа — на унитазе, а в руках — тазик. Да я там все бабкины молитвы вспомнил. Я еще рыдал. Я тебе отвечаю, Глеб. Рыдал! — вздыхает и меланхолично смотрит в окно, — думал, что сдохну. Всю свою жизнь успел вспомнить. Лет с двух, — переводит на меня взгляд, — даже ту деревянную лошадку, которой мне брат голову разбил.

— Очень интересно, — хмыкаю я

— А потом я к бабке поехал, лошадку эту нашел, — с тихой угрозой говорит Ярик, — вот жду, когда этот гондон откинется, и я ему должок отдам.

— Ну, вот твоя нянька, — перевожу взгляд на Надю. — Посопровождает тебя по больницам, по анализам, проследит по твоим передвижениям.

— И соблазнить меня не получится, — мрачно говорит Ярик.

— Какой отврат, — Надя кидает на него презрительный взгляд.

— Взаимно, — Ярик пожимает плечами. — Ты мне Клавку напоминаешь. Ту шалаву, что своего ребенка в яму с говном ребенка скинула.

— Да у тебя одна история охренительней другой, — меня аж передергивает, и я выхожу из кухни.

— Так я такой не от жизни хорошей, — Ярик следует за мной. — Слушай, я теперь себя виноватым чувствую. Чо ж ты так нажрался?

— От радости, что колокольчики мои не отрежут.

— А кто должен был отрезать? Во что ты влип?

— Врач отрезал бы, — оглядываюсь. — Я себя тоже, знаешь ли, в один день похоронил.

— Так колокольчики на месте? — обеспокоенно спрашивает Ярик.

— На месте. И как видишь, сработали.

— Ля, я бы тебе не дал так нажраться.

— Я знаю.

— И в туалет бы вместе с тобой пошел, — вздыхает Ярик. — Знаешь, как девочки вместе ходят в туалет, так бы и мы с тобой.

— И еще скажи, что поддержал бы мое хозяйство, — выхожу в подъезд, голубые стены которого исписаны ругательствами и матерными стишками.

— Не, на такое бы не подписался, — недовольно цокает Ярик. — Но я бы тебя своей могучей грудью закрыл от мелких потаскушек.

Спускаюсь по ступенькам. И на лестничной площадке перед третьим этажом разворачиваюсь к Ярику, который чешет коротко стриженный затылок.

— Я тебе доверяю, — серьезно вглядываюсь в его глаза. — И бабку свою на всякий случай предупреди, что, может, закинем к ней брюхатую.

— Понял.

— Я в такой жопе, Ярослав, — выдыхаю и вскидываю лицо к потолку.

— Тебе бы и к жене кого-нибудь приставить, — глухо отзывается Ярик. — Баба-то она у тебя видная.

— С ней Павел останется, — разминаю шею с хрустом позвонков, — если она меня выпнет.

— Ну еще кого-нибудь для присмотра.

— Я ща тебе в рожу дам.

— Чо? Ну, налетят же, Глеб. Это… как же… как же это называется… а! Мужская солидарность.

И расплывается в жуткой подбадривающей улыбке. Левый клык у него — золотой. И выплавил он его из зуба дедушки. Очень странный тип, но надежный. Иногда пугает, но в нем есть что-то, что во мне откликается.

— Будь я твои братом, то не разбил тебе голову деревянной лошадкой, — неожиданно говорю я.

Ярик протягивает руку, и я ее крепко пожимаю.

— Я прослежу за твоей сучкой…

— Не моя она, — цежу я сквозь зубы. — Вот теперь мне очень не хватает деревянной лошадки.

— Пардоньте, — Ярик вздыхает. — Но ты меня понял. И ты уж что-нибудь придумай, чтобы жена тебя не выпнула. Я тоже покумекаю. Обидно же. Все это ведь не по любви, Глеб.

Глава 30. Не отпускай одного, если хороший

— Как я выгляжу? — спрашивает Марк и важно затягивает школьный галстук под шеей.

Косит на меня взгляд в ожидании.

— Очень серьезно, — отвечаю я, и он открывает передо мной дверь

— Вот выпендрежник, — шепчет Арс, а сам свой галстук якобы небрежно ослабляет.

А еще волосы пятерней растрепывает.