Испытание Раисы - Александр Соколов

Валериан насупил брови при этом ненавистном ему упоминании имени его жены, но Резов не обратил на это никакого внимания и развернул листок бумаги, украшенной серебряным гербом.

«Мой милый брат, — начал он с комической интонацией, — твое письмо сильно огорчило меня, так как тяжело слышать о горе тех, кого любишь, если не в состоянии им помочь!»

— Что за слог! — сказал Резов, поднимая письмо кончиками пальцев, чтобы нагляднее выразить свое восхищение. — Что за слог! Ее учитель французского языка недаром получал двадцать франков за урок: он не украл этих денег, нет!

«Я охотно желала бы выслать тебе просимое, и мое сердце обливается кровью при мысли, что это совершенно невозможно!»

— По крайней мере, она хоть прямо, не виляя, идет к цели! — сказал Резов, опять прерывая чтение.

«Я только что заказала себе новое платье, — продолжал он, — для последнего бала при дворе. Ах, что за платье, восторг! До низу украшено кружевами, вышитыми серебряными блестками, и понятно, оно громадной цены! Правда, я пользуюсь большим успехом: государь два раза разговаривал со мной! Ты не можешь вообразить, как я рада, что твое несчастье не коснулось меня!»

— Она мила в своей откровенности! — снова буркнул Резов.

«У меня нет ни копейки! Муж отказался платить мои долги, предполагая, что я наделала их больше, чем позволяет благоразумие! Но это положительно нелепо! Мы сейчас очень холодны друг к другу, и я не советую тебе обращаться к нему за помощью! Если же ты будешь действовать иначе, то я окажусь в затруднении: у меня есть такие несносные кредиторы, что в скором времени я должна буду прибегнуть к помощи мужа, что мне и так крайне неприятно! Извини меня, милый брат, и верь дружбе своей сестры».

— Она великолепна! — воскликнул Собакин, не будучи в силах удержаться от смеха.

— Есть еще постскриптум, но он относится до вас, — заметил Резов.

«Передай твоим друзьям, что я желаю им успеха! Нам сильно недоставало этой зимой Грецки, который как никто дирижировал мазуркой!»

— Спасибо! — проворчал Валериан. — Что ж, сразу видно, что это прелестнейшая из придворных дам, — добавил он после минутного раздумья, — только ее несколько избаловали, что ее испортило!

— О! — воскликнул Резов. — Я думаю, что ее нечего было и портить! Ну, теперь скажи, Грецки, что стало бы со мной, если бы твоя жена не прислала мне денег?

Валериан ответил пожатием плеч.

— Ты несправедлив! — начал Собакин.

— Я женат! — перебил его Грецки.

— Но черт возьми! — горячо начал Резов. — Если ты женат, то в конце концов это только справедливо, так как ведь ты же именно…

— Э! Я очень хорошо сознаю, что это справедливо, — сказал Грецки, поднимаясь и начиная прохаживаться вдоль комнаты, что всегда служило признаком сильной внутренней борьбы в нем. — Если бы это было иначе, я давно пустил бы себе пулю в лоб! И, тем не менее, это нисколько не забавно!

Его оба друга молчали, пока он прогуливался.

— Допустим, что это справедливо, — продолжал он с нарастающим оживлением. — По вашему справедливо, что я, напившись в вашем обществе и встретив на улице молодую девочку, увез ее в «Красный кабачок» и за это подвергся ссылке в Сибирь и лишен всех своих имений… Но справедливо ли также и то, что эта девочка шла ночью одна, как какая-нибудь горничная, отправляющаяся на свидание с любовником, — справедливо ли то, что попалась честная девушка, дочь отставного фельдшера?.. Послушайте, разве каждый из нас не имеет десятка таких приключений без такого плохого исхода?

— Ну, далеко не таких! — заметил Собакин. — Были обольщения, но не было насилия!

Грецки, заложив руки в карманы, сначала ничего не ответил.

— Мы сделали эту прогулку сообща, — наконец промолвил он.

— Мы также последовали за тобой и сюда, — сказал Резов.

— Да, последовали!

Новое молчание… Валериан продолжал прогуливаться.

— Знаешь ли, что я думаю? — проговорил Собакин. — Мы все трое сумасшедших, но ты к тому же еще и гордец! Да, гордец, и тебя не столько оскорбляет и возмущает самая ссылка, как разорение и женитьба!

— Безусловно! — воскликнул Грецки, поворачиваясь к нему. — Как?! Я, граф Грецки, молодой, богатый, знатный, и связан с этой маленькой мещаночкой, почти что parvenu!.. [3] Я женат, но осужден умереть без потомства! А вы хотите, чтобы я преклонялся и смиренно сказал: «Я заслужил это и смиренно прошу прощения у моей жены, что принял ее за девку!..» Никогда, никогда!

Валериан, дрожа от ярости и злобы, зашагал снова по комнате.

— А я, — сказал Собакин, — рассуждаю иначе. Ты поступил с нею, как с девкой, а она оказалась честной девушкой! Ты считал ее корыстной, а она не была такой: мы имеем на это доказательство! Ты считал ее злой, а она была только оскорблена! Доказательство же, что она не желает нам зла, в особенности тебе, здесь на лицо! — добавил он, указывая на предметы, окружавшие Валериана.

Грецки бросился к этажерке, уставленной безделушками, присланными из Петербурга, и бросив их на землю, в бешенстве начал топтать их ногами так, что их осколки как брызги летели во все стороны. При этом дикие блуждающие взгляды он бросал на Собакина.

— Ты можешь разрушать вещественные доказательства, — заметил тот, не особенно смущаясь, — но добродетели ты не разрушишь! Твоя жена не parvenu и даже не мещанка, она — дворянка! Твоя жена очень красива, полна достоинства и имеет прекрасную душу. Понятно, что ты не выбрал бы ее себе в жены, но всегда можешь принять ее без малейшего стыда! И если бы я был на твоем месте, знаешь ли, что бы я сделал?

— Ты бы у нее выпросил прощение! — сказал язвительно Грецки.

— Именно! Я просил бы ее приехать, чтобы разделить ссылку! Если бы она отказала, чего я не думаю, ее же осудили бы, а если бы приняла…

— Вы были бы очень счастливы и имели бы большое потомство! — саркастически закончил за него Грецки.

— Именно так, как ты говоришь! — хладнокровно заключил Собакин.

— Я бы сделал то же самое, — заметил Резов. — Я не говорю уже о том, что чай, кушанье, приготовленное руками женщины, особенно вкусны! — мечтательно добавил он. — А одно присутствие здесь женщины, да еще такой, как твоя жена, — да ведь это было бы счастьем!..

— Очень сожалею, что я не могу доставить вам этого удовольствия, — иронически произнес Грецки, — и право, не чувствую себя настолько возвышенным, чтобы принести для вас такую жертву…

— Надеюсь, — заметил Собакин, — что со временем ты будешь благоразумнее.

— Никогда!

— Поживем, увидим…

— Никогда!

— Тогда искренне жалею тебя! — холодно произнес Собакин. — Идем, Резов, уже поздно!

Оба друга вышли из избы.

Валериан, мрачный и молчаливый, едва ответив на их поклон, некоторое время простоял неподвижно, затем, бросившись на постель, зарыдал от злости.

Пока он призывал проклятия на Раису, она, сидя у окна вагона, жадно вдыхала полной грудью весенний воздух, напоенный ароматом березовых почек. Мысли ее от умерших перенеслись к сосланному.

«Если бы только это был он, — думала она, — я бы простила ему от всего сердца. Как бы полюбила его, если бы он мне признался…»

28

Марсова считалась одной из самых богатых помещиц-собственниц N-ской губернии…

В то время богатство помещиков определялось количеством душ, то есть крепостных людей. Марсова имела пять тысяч душ. Конечно, можно было быть и богаче, но имение, лучше содержимое и более благоустроенное — можно было встретить очень редко.

Марсов был интересный, любезный человек, но с весьма легкими нравами. Многие говорили, что это последствия образования француза-учителя, но слух этот мало вероятен.

Николай Марсов был очень общительным, любил все наслаждения жизнью: вино, карты, женщин, интриги и жизненную комедию.

Никто лучше его не мог устроить любительский спектакль: он выбирал роли одним, доставлял их другим, нанимал оркестр для всех! Он был в одно и то же время и импресарио, и режиссер, и актер! Одним словом был мастер на все руки!

Устав от рассеянной светской жизни, Николай бросался к хозяйству и делался собственником-землевладельцем, весь день курящим сигары и засыпающим за журналом. Чтобы вытащить его из этой спячки, нужна была какая-нибудь новая встряска: концерт с благотворительной целью или какой-либо пикник…

Обладая незаурядно-красивой внешностью, Марсов был любимцем дам и душой светского общества.

Про княжну Елену Грецки говорили, что она не только витала в облаках, но даже заходила и в мир звезд… Создав себе особый идеал мужчины, она влюбилась в красавца Марсова и вышла за него замуж, вознеся его в своем воображении на седьмое небо…

Через год после свадьбы Елена заметила, что звезды были только мишурой, а ее небо было похоже на большой картонный шар, употребляемые при феериях.