Испытание Раисы - Александр Соколов

25

На следующий день весь квартал был удивлен и жужжал, как потревоженный улей, когда в два с половиной часа собственная карета Раисы, запряженная парой вороных рысаков, остановилась у маленького домика. Молодая женщина села в экипаж и карета быстро умчалась.

Угадывая желание своей госпожи, Фаддей не предупредил прислугу о ее приезде, и только он да швейцар ожидали ее в передней. Швейцар снял с нее ее скромное суконное пальто.

Раиса не останавливалась, как в первое свое посещение, а прямо прошла в кабинет Валериана.

Большой кабинет был оббит темно-зелеными гобеленами, и портьеры такого же цвета на окнах едва пропускали свет.

Фаддей, войдя за нею следом, поспешил подставить ей рабочее кресло и положил на стол маленький ключик.

— В маленьком ящике, ваше сиятельство, вы найдете деньги, присланные сегодня утром на мое имя, как и раньше делал управляющий.

Взгляд слуги старался прочесть на лице Раисы, порицает ли она его поведение… Не заметив ничего, он продолжал:

— Там также уведомление о состоянии имения. Барыня, быть может, пожелает ближе ознакомиться?

Раиса тихонько выдвинула ящик. Пакет с деньгами, присланный утром, лежал перед ее глазами. Невольно она вспомнила про десятирублевую бумажку, ее единственные деньги, отданные накануне кухарке и по всей вероятности уже истраченные.

Какой контраст между ее нищетой и этим богатством!.. Все, что было здесь, по воле государя принадлежало ей! Сколько желаний она могла удовлетворить на эти деньги! Костюмы, драгоценности, удовольствия, не считая роскоши этого большого дома со всей мебелью, серебром, хрусталем и экипажами!..

— Сколько всего должны? — спросила она Фаддея.

Он начал длинные счеты, и молодая женщина, не имея возможности все запомнить, записывала на бумаге.

В течение двух часов они разобрали все упущения, а именно все вопросы о сене, о жаловании, о прокорме, процентах по некоторым займам Валериана…

Билеты были вынуты из ящика и разложены в кучки, и на столе обложены бандеролями, на которых было написано, куда именно назначались деньги.

— Это все? — спросила Раиса, вздохнув не то от усталости, не то от облегчения.

— Все! — ответил слуга, бросая внимательный взгляд на свою добрую госпожу.

Раиса пересчитала оставшиеся деньги: их осталось пятнадцать тысяч рублей.

Фаддей глядел на нее с большим уважением и в то же время с какой-то боязливой горечью. Он думал о своем сосланном молодом барине, которого он в детстве носил на руках, которого охранял, нянчил, распекал, у изголовья которого он проводил столько бессонных ночей, когда тот был болен, и который заставлял его проводить бессонные ночи, пока сам где-нибудь веселился.

Сосланный по всей вероятности уже истратил все, что захватил с собой. Он должен быть там очень несчастен, в хижине, заменяющей ему собственный дом, без книг, собак, лошадей, а может быть, даже без сигар…

Фаддей всей душой был привязан к барину, понимал, как тяжело тому находиться без привычного ему с детства комфорта, но не мог же он сказать об этом Раисе!.. Ведь все теперь принадлежало ей!

Не довольно ли с ее стороны и того, что она оплатила все счета, заплатила все долги и кормила прислугу, в которой не имела ни малейшей надобности?!

Эти бедные люди, дворовые Валериана, не смели ни покинуть ее, ни чего-либо требовать от нее: она могла свободно распоряжаться их жизнью и смертью!..

Она ревностно заботилась обо всем, что касалось Валериана, что еще можно требовать от нее?..

И все же Фаддей, взглянув на образ, висевший в углу, перекрестился и, ободрив себя краткой молитвой, кашлянул, предупреждая о своем желании говорить.

Раиса вышла из своей задумчивости и протянула руку к ящику. Фаддей почувствовал, что момент упущен.

Раиса, вынув банковые билеты, отсчитала двенадцать тысяч и, свернув в маленький пакет, отодвинула его немного дальше, затем пересчитала оставшиеся и вложила в маленький бумажник, найденный в ящике.

— В котором часу закрывается почта? — спросила она.

— В три часа, — ответил Фаддей.

— Сегодня слишком поздно, — заметила Раиса.

Она взяла перо и написала на большом конверте:

«Его сиятельству графу Валериану Грецки».

— Где он находится? — спросила она.

Старик сказал адрес, который она написала твердой рукой.

— Свечку! — проговорила она, не поднимая глаз.

Старик зажег свечу. Сургуч и гербовая печать находились тут же. Раиса, заботливо вложив в конверт сложенные двенадцать тысяч, запечатала его и положила перед удивленным дворецким.

— Завтра как можно раньше вы отправите это графу Грецки, — сказала она.

Фаддей глядел на нее, не веря своим глазам. Крупные слезы заблестели на его ресницах.

— Что же? — спросила Раиса. — Вы поняли?

Подняв свой милый, кроткий взгляд на старого слугу, она прочитала на его лице что-то такое, что заставило ее покраснеть от радостного смущения.

Фаддей уже все передумал, и его заключение было сделано: он трижды по тогдашнему обычаю поклонился в ноги молодой женщине и приблизился к ней, чтобы поцеловать ее руку.

— Сам Господь послал вас к нам! — произнес он со слезами, катящимися по его морщинистым щекам. — Пути Господни неисповедимы! Да будет благословение Господне на вас! Вы одели нагих и напоили жаждущих!

Этот монолог, заимствованный из святого Писания, не вызвал улыбки на лице Раисы: она сама готова была заплакать.

Раиса сказала старику:

— А теперь выйдете, мой добрый Фаддей, я хочу остаться одна!

Старик бережно взял драгоценный пакет.

— Напишите сзади ваше имя, сударыня, — сказал он, — ведь вы же посылаете деньги!

— Нет, — ответила Раиса, — это вы!

Фаддей поклонился и вышел.

Оставшись одна, Раиса направилась к маленькому дивану, поставленному так удобно, что он нехотя должен был быть любимым местом отдыха своего хозяина.

Действительно, припав на его спинку, молодая женщина почувствовала запах английских духов и дыма очень хороших сигар. Ясно, что Валериан проводил на нем все свое время, когда находился дома.

Раиса на мгновение поддалась чувству радости от совершенного благородного поступка, но муки сомнения вновь вернулись к ней.

— Жестокий! — шептала она, дав волю своим слезам. — Жестокий и неблагодарный!..

26

Раиса часто возвращалась в дом своего мужа.

В этих посещениях она находила прелесть запрещенного плода: ею всегда овладевало какое-то непонятнее волнение, заставлявшее ее то краснеть, то бледнеть при воспоминании о Грецки…

Она чувствовала какое-то сладкое страдание, дотрагиваясь до вещей мужа, перелистывая его книги, изучая его привычки по рассказам Фаддея.

Старый слуга все более и белее привязывался к своей госпоже, так молчаливо и с достоинством заботившейся обо всем.

Молодая женщина внесла с собой в этот дом, управление которым было запущено, полный порядок и экономию, который входит в привычку при больших нуждах и малых средствах. За домом велось строгое наблюдение, излишние расходы были сокращены, бесполезные рты отосланы в деревню, так что доходы графа, наполовину расхищаемые, значительно возросли.

Фаддей заметил это и проникся еще большим уважением и любовью к умной правительнице.

Раиса решила разобрать один из ящиков, ключи от которого передал ей старый слуга. На самом дне, в маленьком ящичке, она нашла толстую связку писем.

Первым ее побуждением было перечитать их, а вторым — не читая бросить в огонь, так как это были письма женщины! Третье, самое благоразумное, — поглядеть на числа и подпись…

Она взяла одно письмо, написанное восемь месяцев тому назад за подписью Елены Марсовой. Раиса вспомнила, что это имя принадлежало сестре ее мужа, имение которой находилось рядом с имением Валериана.

Фаддей тоже говорил ей об этой женщине, но как-то нехотя и так безучастно, как об особе, про которую не хотел сказать ничего хорошего и ничего дурного.

Молодая женщина взяла одно из ее писем и решила прочесть, а потом сжечь, не прочитав, она была охвачена удивлением.

Госпожа Марсова два года тому назад загадочно лишилась своего мужа. Большинство было удивлено, и некоторые подозревали ее в преступлении. К несчастью она не могла доказать противного.

«Ты, который так хорошо знаешь, как я была привязана к мужу, — писала она, — какую любовь хранила я к нему, несмотря на наши размолвки! Ты, который знаешь, сколько я выстрадала от его безумств и измен, — поддержи и защити меня от сплетен…»

«Твоя обязанность защитить меня, моя — молчать, высоко подняв голову, — стояло в другом письме. — Нападки на меня имеют тень обвинения! Требуется употребить все усилия в пользу невинных!»

Валериан кажется не обратил должного внимания на эти воззвания, так как письма сестры становились все холоднее. Последнее, написанное впопыхах, дрожащей рукой, заключало следующее: