Копьё царя Соломона (СИ) - Тегюль Мари

Экспедиция медленно продвигалась по пещерам, переходя из одной в другую. Высоко подняв лампу над головой, Левон показывал древние надписи на стенах пещер, замысловатые рельефы, необъяснимые иероглифы. Время летело незаметно. В середине дня Лиза спохватилась, что мужчины, наверное, проголодались. Все запротестовали, но она была непреклонна и устроила в одной из пещер маленький пикник при свете лампы. Потом она тщательно сложила остатки лепешек в корзинку, в которой принесла еду и объяснила, что не хочет разводить здесь мышей.

Левон указал на одну из неглубоких пещерок.

— Это та пещера, — объяснил он, — в которой хранилось копье. Я слышал рассказы старых монахов, что в этих пещерах у людей бывают галлюцинации. Они объясняли это влиянием копья, а с тех пор, как копье перенесено в Эчмиадзин тем, что его дух остался здесь.

— Интересно, — отозвался Антоний Иванович, — вообще-то говоря, я склонен прислушиваться к старым легендам. Очень часто в их основе лежит рациональное зерно.

От того, что в пещерах не было дневного света, никто и не заметил, что день уже кончается.

— Пора, пора в обратную дорогу! — воскликнул Антоний Иванович. — Не ночевать же здесь!

Очень довольные проведенным днем, они отправились в обратный путь. Впереди шел Левон, освещая дорогу лампой, которая уже начала гаснуть, за ним Ник и Антоний Иванович, погруженные в беседу и последними были Лиза с Аполлинарием, который усиленно помогал девушке, поддерживая ее за руку.

Вдруг Левон неожиданно остановился.

— Что случилось? — спросил Ник, насторожившись.

— По времени мы должны были уже подойти к выходу из пещер, но я не нахожу его, — с недоумением сказал Левон.

— Мы не могли заблудиться?

— Не должны были, я же здесь постоянно бываю. Сейчас я проверю по знакам на стене.

Прошло несколько минут напряженной тишины. Было слышно как движется Левон вдоль стены.

— Знаки показывают, что мы у выхода. Я перестаю что-нибудь понимать. — раздалось в темноте.

— Так, — сказал Ник, — мне кажется, что мы попали в ловушку. Давайте будем держаться ближе друг к другу. Подумаем, что надо сделать. Если кто-то заложил проход камнями, то мы можем их расшатать. Но, к сожалению, у нас для этого ничего нет. Левон, есть другой выход из пещер?

— Нет, это я точно знаю.

— Ну, что ж, тогда, значит, можно не опасаться нападения. Лампы у нас потушены, будем и дальше их экономить.

— Если мы не вернемся до утра, то нас начнут искать, — не очень уверенно сказал Антоний Иванович.

— Конечно, я в этом уверен, — откликнулся Левон. — Мадлен очень сообразительная, она поднимет всех на ноги. И она знает, куда мы отправились.

— Надеюсь, с ней ничего не произойдет, — тихо сказал Ник Аполлинарию. — Ну, будем рассчитывать на положительный исход.

Все стали располагаться на ночлег. Левон и Аполлинарий уселись около Лизы, оберегая ее с двух сторон. Ник и Антоний Иванович пристроились тут же. Непроглядная темнота и звенящая тишина наполняли подземелье. Ник немного задремал.

Вдруг он вздрогнул во сне. Из темноты пещеры навстречу ему шел человек, одетый в длинные одежды, со странной четырехугольной шапочкой на голове. Кряхтя и потирая колено он стал усаживаться на землю около Ника.

— Ревматизм, — покачав головой, сказал странный человек. — Годы, годы не щадят.

Он огляделся по сторонам.

— Ну, в этих местах я бывал. Когда мой король Энрике послал меня к Тимурленгу, мне пришлось проезжать по этим землям. Много для себя чудного я увидел, а потом описал в своих дневниках. Был и у подножия горы Ноева ковчега. Гора это очень высокая, а на вершине ее лежит снег. Склоны безлесные и на них много построек и руин. А у подошвы этой горы добывают красную краску, которой окрашивают шелк. А в один из дней лета в час вечерний мы подошли к замку, называемому Маку. Этот замок принадлежал одному христианину-католику по имени Нур-ад-Дин, и все его обитатели тоже были католики, хотя по происхождению они армяне и язык у них армянский. Да… А вот в Горгании мне понравилось, красивая страна и люди хорошего телосложения и красивой наружности, а вера их подобна греческой, а язык особый. В этой Горгании нам показали замок на высокой скале, называемый Тортум. Этот замок захватил сеньор Тимурбек и обложил его данью. И много народу вокруг него в битве полегло… Да… Такие это места… Что? Ты спрашиваешь, почему я брожу по этому подземелью? Воспоминания мучают. Да, а было то в Константинополе… Ты помнишь? Нет? Вот послушай. Когда мы были в Константинополе, то много чудес посмотрели в этом прекрасном городе. Но запомнил я на всю жизнь то, что приводит меня сюда, в это подземелье.

В один из дней после того, как наша каррака приплыла в Константинополь, мы отправились смотреть святыни, хранившиеся в церкви святого Иоанна, которые ранее нам не были показаны из-за отсутствия ключей. Когда мы прибыли в церковь, монахи облачились, зажгли множество факелов и свечей, взяли ключи и с песнопением поднялись в некое подобие башни, где хранились святыни. С ними был один кавалер императора, а монахи несли шкатулку красного дерева. Монахи шли, неся шкатулку, и пели свои горестные песнопения, с зажженными факелами и со множеством кадильниц, несомых впереди, и поставили ее в самой церкви на высокий стол, покрытый шелковой тканью. Эта шкатулка была запечатана двумя печатями белого воска, рядом с двумя серебряными застежками, и закрыта на два замочка. Монахи открыли ее и достали два больших серебряных позолоченных блюда, предназначавшихся для того, чтобы на них выкладывать святыни. Монахи взяли из шкатулки небольшой мешочек из белого димита, это так у них называлась кисея, запечатанный восковой печатью, развязали его и достали оттуда маленький круглый золотой ларец, внутри его был тот хлеб, который в четверг на тайной вечере Господь наш Иисус Христос дал Иуде в знак того, что он предаст его, и последний не смог его съесть. Он был завернут в красный тонкий сендаль, то есть креп, и запечатан двумя печатями красного воска. И был тот хлеб размером в три пальца. Кроме того, из мешка вынули другой золотой ларец, меньше первого. Внутри его была вделана коробочка, которую нельзя вынуть; она была из хрусталя, и в ней находилась кровь нашего господа Иисуса Христа, которая потекла из бока его, когда Лонгин ранил его копьем….Далее из этой шкатулки вынули другую, серебряную с позолотой, четырехугольную, длиною в две с половиной пяди. Она запечатана шестью печатями, положенными у шести пар круглых серебряных застежек, у нее имелся замочек и рядом висел серебряный ключик. Открыли и этот ларец и вынули отттуда дощечку, покрытую золотом, и лежало в ней железо от копья, которым Лонгин поразил Господа нашего Иисуса Христа, и было оно тонко и остро как шип или стрела, а в месте, где насаживалось на древко, продырявлено; длина его возможно, одна пядь и два дюйма. На конце острия виднелась кровь, такая свежая, как будто только что случилось то, что сделали с Иисусом Христом. И это железо было шириной около двух дюймов и вделано в эту позолоченную дощечку; железо не блестело, а было тускло.

И так в мое сердце врезалось это, что я часто хожу туда, в те места, которые с этим связаны — и в Иерусалим, и в Армению, и в Горганию. А теперь прощай, пора мне. Не бойся, вы все не останетесь тут, в подземельи, спасетесь, я помогу. А ты не узнаешь меня, не так ли? Ха, ха! А я Клавихо, Руи Гонсалес де Клавихо, камергер короля Кастилии и Леона, Энрике, или Генриха Третьего, как его зовут в Европе. Ты забыл меня? А ведь сколько бессонных ночей мы провели с тобой в разговорах… Ах, старость, старость… Что ты делаешь с человеческой памятью… Я погребен в 1412 году в капелле монастыря святого Франциска в Мадриде. Если ты снова будешь в Мадриде, приходи, меня очень легко найти. А теперь прощай, мне еще кое-куда поспеть надо.

И с покряхтыванием и стонами он исчез, как бы растворился в темноте.

Ник тряхнул головой.

— Ник, Ник, — тихо звал его Аполлинарий, — вы разговаривали во сне, вы в порядке?