Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

какого-то целебного напитка из маленького бурдюка. Четан и Шонка тоже получили ранения. Четану стрела содрала кожу на предплечье, а у Шонки осталась шишка от удара боевой дубинкой, к счастью лишь скользнувшей по его голове и не расколовшей ему череп. Оба юноши вели себя храбро и теперь радовались, что так скоро смыли позор, которым покрыли себя, оставив табун во время схватки с волками. Харка потирал ушибленную копытом руку, которая теперь сильно разболелась, но, к счастью, свободно двигалась.

Сыновья Большой Медведицы тоже понесли потери: убиты были два молодых и два старых воина. Их семьи теперь остались без кормильцев. Женщины и дети оплакивали погибших. Уже были расстелены шкуры, в которые индейцы заворачивали мертвых.

Прощание было коротким: Сыновья Большой Медведицы не хотели задерживаться на поле битвы. Им нужно было, воспользовавшись победой, поскорее отправиться дальше.

Харка, Уинона и Харпстенна стояли вместе с Унчидой перед своей мертвой матерью, ставшей жертвой шальной пули. Их душили слезы и переполняла боль утраты. Вождь пауни, конечно, хотел убить кого-нибудь из воинов дакота, но промахнулся. И вот их мать мертва, и они видят ее в последний раз, прежде чем ее завернут в шкуру и повесят над землей, чтобы ее тело сушил ветер прерии и она не стала добычей голодных волков. Унчида провела ладонью по волосам Уиноны, и та прижалась к бабушке. Братья стояли, взявшись за руки. Битва и горе сплотили их всех еще сильнее. Наконец Унчида завернула тело матери в бизонью шкуру. Харка, отвернувшись, смотрел вдаль. В горле у него застрял ком, но он не проронил ни слезинки. Он с радостью отдал бы и славу, и трофей, добытые в сегодняшней битве, если бы это могло вернуть ему мать. Это понимала лишь Унчида, хорошо знавшая внука. Когда Харка вновь повернул голову и встретился с ней глазами, она прочитала в них боль, но, разделяя его сдержанность, ни взглядом, ни словом, ни жестом не показала этого. Он посмотрел на сестру, которая была так похожа на мать и которая стала ему в этот день еще ближе и родней. Но и это необязательно было знать кому бы то ни было, даже Унчиде, если, конечно, она сама об этом не догадалась.

Молодые Волки встретили Харку восторженными криками и принялись наперебой поздравлять его с тем, что он вел себя как воин и сумел добыть такой трофей. Солнечный Дождь, Ворон и Старая Антилопа тоже осыпали его похвалами. Но так же, как радость победы была омрачена горем, ликование его товарищей скоро уступило место тревоге о завтрашнем дне. Никто не мог сказать, к каким последствиям приведет их первое столкновение с пауни и смогут ли они вообще утвердиться в этих краях, которые избрали своей новой родиной.

Маттотаупа снова разослал во все стороны дозорных, и Сыновья Большой Медведицы продолжили свое странствие в сторону реки Платт. Прерия, по которой пролегал их путь, находилась на возвышенности, и климат здесь был более суровым. Кое-где еще белели остатки снега. И куда ни глянь — ни деревца, ни кустика. Только ветер реял над бурой голой равниной. Когда наступил вечер, свет солнца быстро погас. На небе зажглись бесчисленные звезды.

Ветреным и холодным был этот вечер. Индейцы опять разбили лагерь у маленького водоема. Все поспешили укрыться от холода в вигвамах. Мерзли только часовые, выставленные на дальних подступах к лагерю.

Лошади, уставшие не меньше, чем люди, наспех утолив голод, сбились в кучу, грея друг друга. Некоторые легли на траву. Собаки, тщетно поискав остатки пищи, отправились на охоту в непроглядную тьму. Несколько койотов, тявкавших где-то поблизости, поспешили унести ноги.

Харка сидел вместе с Унчидой, Харпстенной и Уиноной в глубине вигвама, как и утром этого долгого и богатого событиями дня. Огня в эту ночь никто не разжигал: запах дыма мог выдать врагам место их лагеря, даже если те находились за много километров от него.

Дети вождя страшно устали и были подавлены. Сейчас, вечером, в вигваме, они с особой остротой ощутили отсутствие матери, и на душе у них было горько и пусто. Никто из них не хотел спать. В этот вечер они боялись сна, несмотря на усталость, и Унчида не принуждала их. Она тихо, вполголоса пела жалобную песню-плач, исполненную глубокой скорби, и дети жадно слушали ее. В голосе Унчиды звучала такая сила, такая любовь, что дети чувствовали себя рядом с ней в безопасности.

Снаружи доносились совсем другие звуки: мерный топот множества ног и молодые женские голоса, монотонно, нараспев произносившие заклинания. Это был ритуальный танец вокруг свежих скальпов убитых пауни. Индейцы считали, что окончательно врага можно победить, лишь умиротворив его дух. Поэтому женщины и исполняли этот танец-заклинание вокруг скальпов, чтобы на духов врагов снизошел мир.

Это знали и дети.

Харка, положив мацавакен на колени, ощупывал его в темноте. Он ненавидел это оружие, убившее его мать, и в то же время чувствовал, что связан с ним какими-то незримыми узами. Оно должно было искупить причиненное ему зло. Этим оружием он хотел отомстить за мать. Хотел убивать из него пауни. Он не считал людьми этих двуногих зверей с голыми черепами, украшенными нелепым клоком волос. Дакота — люди, думал он, а пауни — волки, которых надо убивать.

Он не хотел дожидаться, когда станет воином. Ждать столько лет он не мог. У него был мацавакен, добытый в бою и принадлежащий ему. Он должен был разгадать тайну этого оружия и научиться им пользоваться. Кто из Сыновей Большой Медведицы мог помочь ему в этом? Никто. Даже отец не умел обращаться со священным оружием.

Уинона тем временем положила голову на колени Унчиде, словно собираясь уснуть. Но она не спала.

Снаружи все еще доносился топот и монотонное пение. Ритуальный танец-заклинание обычно длился несколько часов.