Сын Сталина: Жизнь и гибель Я. Джугашвили - Яков Сухотин

Светлана Аллилуева пишет: «На Москву осенью 1941 года сбрасывались с немецких самолетов листовки с фотографиями Яши — в гимнастерке, без ремня, без петлиц. Худой, черный Василий принес эти листовки домой. Мы долго разговаривали, надеялись, что это фальшивка. Но нет, не узнать Яшу было невозможно. Спустя много лет возвращались домой люди. Освободившись от фашистского плена, они попадали к нам в лагеря, в тайгу, на север. Многие слышали о том, что Яков был в плену, немцы использовали этот факт в пропагандистских целях. Но было известно, что он вел себя достойно, не поддавался ни на какие провокации и соответственно испытывал жестокое обращение.

Яша ушел на фронт через два дня после начала войны, — продолжает Светлана Аллилуева. — Мы с ним простились по телефону. Уже невозможно было встретиться. Их часть отправляли прямо туда, где царила полная неразбериха, — на запад Белоруссии, под Барановичи. Вскоре перестали поступать какие бы то ни было известия. Юля с Галочкой остались у нас. Неведомо почему (в первые месяцы войны никто не знал, что делать, даже отец) нас отослали всех в Сочи — дедушку, бабушку, Анну Сергеевну с двумя сыновьями, Юлю с Галочкой и меня с няней.

В конце августа я говорила с отцом по телефону из Сочи. Юля стояла рядом, не сводя глаз с моего лица. Я спросила отца, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: «Яша попал в плен». И прежде, чем я успела открыть рот, добавил: «Не говори ничего его жене пока что».

Юля поняла по моему лицу: что-то случилось, и бросилась ко мне с вопросами, как только я положила трубку. Но я лишь твердила: «Он сам ничего не знает…»

Новость мне казалась настолько страшной, что я была не в силах сообщить ее Юле, пусть уж ей скажет кто-то другой.

Но отцом руководило совсем не гуманное соображение по отношению к Юле. У него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу кто-то умышленно «выдал», «подвел», и не причастна ли к этому Юля?

Когда мы вернулись в сентябре в Москву, он сказал мне: «Яшина дочка пусть пока останется у тебя. А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет разобраться в этом…»

Юля была арестована в Москве осенью 1941 года и пробыла в тюрьме до осени 1943 года, когда выяснилось, что она не имела никакого отношения к этому несчастью, и когда поведение самого Яши в плену наконец-то убедило отца, что Яша не собирался сдаваться в плен».

«Да я трижды проклял бы себя!..»

В один из июльских вечеров 1941 года в кабинете Верховного Главнокомандующего собрались для решения текущих дел члены Государственного комитета обороны СССР. Был на этом заседании и Мехлис, в то время начальник Главного политического управления Красной Армии. Он сообщил, что Яков Джугашвили в плену у немцев. Сталин сказал:

— Я об этом знаю. Мехлис предложил:

— У нас есть несколько пленных гитлеровских генералов… Нельзя ли обменять их на Якова?

Что же сказал Сталин? Как это установить? Писатель Иван Стаднюк, автор романов «Война», «Москва, 41-й», вспоминает, что значительное содействие в сборе конкретных фактов для этих произведений оказал ему В. М. Молотов, возглавлявший с 1930 года по май 1941-го Советское правительство. С мая 1941 года он стал народным комиссаром иностранных дел СССР и заместителем Председателя Совнаркома, вошел в состав Государственного комитета обороны СССР.

После войны писатель в течение двадцати лет неоднократно бывал у Молотова на квартире в Москве и на его подмосковной даче на станции Жуковка. Их беседы касались разных тем, многих людей. Иногда шла речь о семье Сталина. Некоторые факты, почерпнутые в этих беседах и соответствующие жизненной правде, Стаднюк использовал в своих романах о войне.

Факты, раскрытые ему Молотовым, дают возможность понять обстановку летом и осенью 1941 года на подступах к Москве и в самой советской столице, представить то, что происходило на заседаниях Государственного комитета обороны в начале войны.

О том, как реагировал Сталин на предложение Мехлиса, Иван Стаднюк рассказывает:

«Сталин ответил:

— Я не представляю себя торгующимся с Гитлером… Немыслимо!.. Конечно, хорошо бы спасти Яшу… Ему в плену будет тяжелее, чем кому бы то ни было… С сыном Сталина постараются поиграться всерьез… Но что нам скажут те многие, многие тысячи наших бойцов и командиров, которых мы не выкрадем и не обменяем?.. Мы считали и по-прежнему будем считать, что сдача в плен не только проявление малодушия, но и предательство… Другое дело, если люди оказываются в плену случайно, не по своей воле, захваченные без сознания… Я верю, что и Яков не сам сдался в плен… Верю!

Далее Сталин сказал, что обмен возможен.

— Я полагаю, можно будет через Женеву, через Красный Крест обратиться к этому людоеду Гитлеру с предложением: пусть возьмет у нас своих генералов, кто ему нужен. Даже всех, сколько будет!.. Не жалко! А взамен пусть отдаст нам пока только одного человека — Эрнста Тельмана… Если есть хоть один из тысячи шансов на успех такой операции, ее надо планировать и при первой возможности попробовать осуществить. Это была бы огромная победа в борьбе за будущее Германии, за новую Германию».

Светлана Аллилуева отмечает:

«Отец бросил Яшу на произвол судьбы. Это весьма похоже на отца — забывать своих, отказываться от них, как будто их не было. Впрочем, отец предал точно так же всех советских военнопленных».

Надеялся ли Яков на то, что отец вызволит его из плена? Николай Доризо не без оснований передает в трагедии такой разговор. Сосед по бараку в концлагере обращается к Якову, размышляя о возможных действиях Сталина:

Он выручит тебя,Я очень верю в это.И вот тебе — разменная монета!И этого вояку-генералаОтец твой обменяет на тебя.

Яков (взрываясь).

Да я бы трижды проклял бы себя!Позором бы такая сделка стала.Моей семье — позором на века.Мол, пользуясь своею властью,Товарищ Сталин выручил сынка,При этом по взаимному согласьюС врагом, что истерзал страну.А тысячи пускай гниют в плену.

…Допрос в штабе генерал-фельдмаршала Понтера фон Клюге продолжался. Следователи задали узнику около ста пятидесяти вопросов. Прежде всего пытались выяснить обстоятельства пленения Якова Джугашвили.

В «Деле № Т-176» имеется протокол дальнейшего допроса.

— Считаете плен позором?

— Да, считаю позором.

— С отцом говорили о войне?

— Да, последний раз 22 июня.

— Что сказал ваш отец при расставании 22 июня?