Любовница не по карману - Анна Данилова

Федор позвонил мне ближе к вечеру, попросил о встрече. Мы опять встретились в пивном баре. Я его едва узнал в новом, до пят, черном плаще. На шее – очень красивый, модный бордово-золотистый шейный платок. Темные, почти черные, бархатно-янтарные глаза горят, светлые кудри развеваются… Девушки, сидевшие в баре, как мне показалось, чуть не свернули свои хрупкие шейки, провожая его восхищенными взглядами.

– Не бойся, я купил все это не на твои деньги, – сказал он, опережая мой вопрос.

– Ремонт решил перенести на неопределенное время? – холодно усмехнулся я, чувствуя, что столкнулся с предательством.

– Да. Как ты догадался?

– Скажи, ты что, с ума сошел?! Ты это серьезно? Насчет Зои?

– Да.

– Может, вы с ней уже встречаетесь? – У меня даже дыхание на миг прервалось.

– Нет, но скоро, думаю, встретимся.

– Что мне сделать, чтобы ты остановился? Для тебя же это так, спорт… Федор, ты мой друг, и я прошу тебя – оставь в покое Зою!

– Я не могу. Ты что, сам не видишь, что она несчастлива с твоим отцом?

– И что? Что ты намерен предпринять? Сделать ее своей любовницей?! Превратить ее налаженную, чистую жизнь в кошмар? Заставить ее обмануть моего отца? Ты же все равно не сможешь ее содержать… Или ты собираешься отправить ее на работу?

– Слушай, успокойся. Я все обдумал. Я продам свою квартиру, куплю что-нибудь в другом районе, а на разницу мы приобретем новую мебель, начнем новую жизнь… Я ведь уже нашел работу, мне, правда, еще не дали зарплату, но будет…

– Вы что, уже обо всем договорились?

– Нет, она еще ни о чем не знает. Но скоро все узнает. Я влюблен, понимаешь?! Я перестал спать, у меня аппетит пропал! Со мной, старик, еще никогда ничего подобного не было! И я счастлив!

– Федор, умоляю тебя, остановись! Оставь ее в покое, прошу тебя…

– Слушай, Алик, ты так говоришь, словно я насильно заставляю ее встречаться со мной. Еще никто ничего не сделал. Она знает, что нравится мне, и все. И доказательством этому был букет, из-за которого ты меня чуть не растерзал. Все остальные расходы я беру на себя. Если понадобится, я найду, где взять деньги.

– Ты уверен, что и она полюбит тебя? Федор, нельзя же быть таким самоуверенным!

– Да ни в чем таком я не уверен! Но я буду добиваться ее любви. Был бы ты хорошим другом, дал бы мне взаймы. Продам квартиру – отдам тебе долг.

Я не верил своим ушам! Я не знал, как себя вести, что ему сказать, чтобы остановить его. Он тогда выглядел как сумасшедший. Признаться, прежде я никогда не видел, чтобы человек был так влюблен – он окончательно потерял голову. Возможно, он был счастлив, как никогда раньше. И теперь, когда его нет, мне кажется, что я тоже скоро не выдержу, мой мозг не вынесет такого напряжения… Хотя нет, мой мозг все это выдерживает уже в течение нескольких месяцев. Огромная тяжесть – чувство вины – давит на меня. Ведь не случись того памятного разговора в баре, не попроси я своего лучшего друга приударить за Зоей, ничего бы и не было. Он спокойно готовился бы к экзаменам в университет, работал бы, копил деньги, покупал краску и гипсокартон, клеил бы обои в своей квартире, встречался с девушками, болтал со мной по телефону… он был бы жив, вот что главное. А что вышло? Куда покатился бильярдный шар моего идиотского плана? Страсть (никакая это была не любовь!) к моей мачехе разрушила – окончательно – все нравственные принципы моего друга и толкнула его на преступление. Мой друг, вхожий в наш дом, похитил у меня ключи, пробрался в нашу квартиру, открыл сейф (благо ключ от него тоже был в этой связке) и собирался украсть все деньги. Он прекрасно знал, что мой отец собирается покупать дом и деньги, огромная сумма наличных, лежат в сейфе. Если бы мне когда-нибудь сказали, что Федор способен на это, я бы убил этого человека! Но это он, он появился в нашей квартире утром, уверенный в том, что никого нет дома (я был в университете, Зоя лежала с анемией в больнице, а отец поехал на работу), вошел, тихо ступая, пробрался в спальню, где стоял этот старый металлический, привезенный с отцовской работы, списанный сейф, открыл его… Он не мог знать, что отец в это утро не пошел на работу, у него разболелось горло и я велел ему остаться дома. Когда Федор вошел в нашу квартиру, отец как раз снимал сухое белье в лоджии. С ворохом белья в охапке он пересек гостиную и отправился в спальню. Он был в толстых носках и шел неслышно. Приблизился к двери и увидел человека, открывавшего сейф. Пятясь, отец добрался до гостиной, бросил белье на диван и направился в кабинет, открыл ящик письменного стола, взял пистолет, который он держал заряженным с прошлого года, когда в нашем подъезде обворовали сразу три квартиры, вошел в спальню, направил дуло пистолета на вора и сказал: «Руки вверх!» Как в кино. Он потом сказал, что весь дрожал, у него даже зубы стучали. Мой отец никогда не служил в армии, и его опыт обращения с оружием ограничивался стрельбой по консервным банкам за городом в лесу. Грабитель повернулся, уронил пачку денег на ковер и очень быстро извлек из кармана куртки свой пистолет. И прежде чем – как рассказывал мне отец – выстрелить, он упал от пули, выпущенной из пистолета моего отца. Да, мой отец выстрелил! Он оказался решительнее, чем можно было предположить. Звук выстрела был оглушительным. Отец говорит, что до сих пор иногда слышит этот звук… И удивительно, что полицейские, приехавшие по сигналу одной из наших соседок, позвонив в нашу дверь и задав дежурные вопросы – не слышали ли мы чего-нибудь, например, звука выстрела, – ничего не заподозрили…

В момент убийства я был в университете. Меня вызвал отец. Он позвонил мне и сказал, что случилось несчастье и мне нужно срочно вернуться. Это дело жизни или смерти. Помнится, я спросил его – все ли с ним в порядке? Жива ли Зоя? И он сказал, что все живы, но я все равно должен срочно приехать и никому ничего не говорить. «Уходи из университета и по дороге ни с кем не разговаривай! И не бери телефонную трубку. Все, я жду тебя».

Испуганный и заинтригованный, я приехал и буквально влетел в квартиру. Вернее, отец поджидал меня возле двери, и стоило мне выйти из лифта, как дверь открылась, и отец буквально втянул меня в дом.

– Па, что случилось?

– Я убил вора. Он мертв. Лежит в спальне.

Отец был совсем белый. Щеки белые, нос белый. И только глаза у него горели. Горели и слезились.

Я сразу понял, что это Федор, увидев куртку. Это была его рабочая куртка, и еще шапка, в ней были проделаны прорези для глаз, зеленая, с белым орнаментом, лыжная. Я очень хорошо знал эту шапку, связанную Федору его бабушкой Маргаритой Аркадьевной. Федор не раз одалживал мне ее, когда мы с ним ходили на лыжах. Правда, сейчас эта шапка была наполовину пропитана кровью… Отец угодил ему в висок…

Один Бог знает, что меня удержало – я не сказал отцу, кого он убил. Мысли мои метались как сумасшедшие, пока я смотрел на расплывшееся на ковре темное пятно крови, вытекшей из пробитой головы моего лучшего друга. Я уже видел отца, которого допрашивает следователь – курит непрерывно и допрашивает. Четко видел эту картинку. У моего отца в этой воображаемой картинке-эпизоде был очень виноватый, убитый вид. Следователь спрашивает его: вы знали, кто этот человек? Вы знали, что его зовут Федор Белов?

И мой отец крутил головой и говорил: нет, я ничего не знал, не знал… «А вы знали, что он является любовником вашей жены?» Отец смотрит на следователя, и лицо его еще больше вытягивается и становится из белого зеленым. Какой еще любовник? О чем вы?!

И еще мне подумалось тогда, что так не бывает. Что человек, которого я так и не остановил в его отношениях с Зоей, выпал из этой жизни, как ненужный элемент. Как лишний персонаж. Словно по заказу. Мысль эта была преступна и отвратительна, она отвечала самому циничному высказыванию, известному человечеству: нет человека – нет проблемы.

Рыдания застряли в моем горле, я задыхался от переполнявших меня чувств по отношению сразу к двум любимым мною людям – к Федору и к отцу. Федор был уже мертв, и никто никогда не увидит его темных глаз, розовых щек и ослепительной улыбки. Да и волосы его, выбивавшиеся из-под надвинутой на глаза шапки, тоже никого больше не приведут в восторг. Отец же будет всю жизнь изнемогать от чувства вины перед тем, кого он лишил жизни. Боже, подумал я, какое же счастье (если это слово вообще уместно здесь), что отец не понял, кого он убил! Для него этот парень в потертой куртке и зеленой лыжной шапке с прорезями – простой вор. Даже опасный, поскольку он был вооружен. Пистолет Федора (он оказался игрушечным и не мог бы послужить оправданием действий отца, застрелившего вора) валялся рядом с телом на ковре.

Мне следовало принять решение, на какое не был способен мой отец. Я видел: он растерялся и готов немедленно позвонить в полицию и признаться в содеянном. Мне же предстояло: первое – не дать отцу понять, что он убил именно Федора, второе – не допустить, чтобы отец признался, и третье – сделать все возможное и невозможное, чтобы об этом убийстве не узнала Зоя.