Я. Истории из моей жизни - Кэтрин Хепберн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тут куча твоих фотографий. Обнаженная натура.
— Да, — подтвердила я. Мне показалось, что ему очень хотелось продолжения разговора.
Я не стала этого делать.
А теперь уже и не помню подробностей, кроме этого маленького эпизода. Не помню и того, куда делись фотографии. Может, я уничтожила их? Куда делась плетеная корзинка? Видимо, я рассуждала примерно так: если не буду на них глядеть, их, следовательно, как бы вовсе и нет. Странно. Я и сейчас так же считаю: если на что-то не обращать внимания, значит, этого просто вообще не существует.
Я никогда не читаю рецензий. Поэтому их не существует. Не гляжу на картины, которые когда-то нарисовала. Их не существует. Мои прошлые грешки, так сказать.
Но я начала рассказывать о Ладди. В сущности, именно благодаря его благородству я вышла на свою дорогу. Он был воплощением чуткости. Ладди был родом из Страффорда, штат Пенсильвания, — это всего несколько станций за Брин Мор по Мейн-Лайн. Окончил колледж в Гренобле, во Франции, чудесно музицировал и без особого труда мог за несколько дней научиться говорить на любом языке. Он был способен ужиться со всеми. Ладди работал в Филадельфии, потом переехал в Нью-Йорк и работал там.
После того как Фелпс Патнэм, воспользовавшись советом Папы, перебрался жить к Верховному судье Тафту в Новую Шотландию, я осталась одна в квартире Давенпорта на Ист-Ривер. Потом, как я уже говорила, Давенпорт вернулся, я съехала с его квартиры и поселилась у Меррил.
Джек Кларк и его сестры жили тогда в Нью-Йорке, а Ладди жил неподалеку от них. Я стала захаживать к ним на обед, вместе с ними ходила в кино. У Ладди была машина, и мы ездили на ней в Фенвик на выходные. И скоро стали видеться все чаще, чаще и чаще.
Что? Где это случилось? О да, конечно… Это случилось на квартире Кларка. Их не было дома, и, мне кажется, я знала, что Ладди влюблен в меня. Понимаете, моя слабость состояла в том, что я любила самое себя. Вы, конечно, понимаете. Я хотела стать большой звездой и… Что? Я уже рассказывала все это раньше? О да, рассказывала. Короче говоря, Ладди и я остались одни в квартире, и в комнате была кровать, и не было никакой причины не сделать этого. Что ж, это все-таки произошло. Думаю, что Ладди понимал, что делает, и я не возражала… Итак, это произошло — я перестала быть невинной. С этого дня он стал моим женихом. С вашего позволения, скажу так: да, он был моим женихом, но… И это самое весомое «но», когда-либо вами слышанное.
Он был моим другом!
Начало карьеры
Итак, моя первая работа. «Кнопф Сток компани» вдруг приняла решение попытаться поставить на нью-йоркских подмостках, с участием Маккенны, «Большое озеро» — пьесу, которую с большим успехом уже обкатали в Балтиморе. Они пригласили меня и предложили стать дублершей главной исполнительницы. Естественно, я была в восторге. Выучила роль, сделала свои пометки и ждала, будучи абсолютно уверенной, что я на голову выше Люсиль Николас, исполнявшей главную роль. Она была очень опытной актрисой. У нее не было сомнительного преимущества молодости. Она не мнила себя великим талантом и не была преисполнена чрезмерной самоуверенностью, основанной лишь на энергии и эгоизме. Конечно, мне тогда казалось, что я ужасно боюсь, но сегодня, оглядываясь в прошлое, можно без преувеличения сказать: все-таки у меня тогда было недостаточно страха. Я готова была войти в любую открытую дверь. Даже если бы внутри полыхал огонь. Репетиции шли уже неделю, и вот как-то утром, во время ленча, меня попросили задержаться и сыграть одну сцену. Движимая каким-то вдохновением, я, вероятно, очень хорошо ее провела. Они сняли с главной роли Николас и назначили меня. Конечно, я не полностью осознавала, что делаю, но делала это с каким-то шиком. Изменение положения было для меня естественным поворотом в судьбе — я исполняю главную роль… Со дня моего зачисления в труппу прошло четыре недели. Происшедшее казалось каким-то сном, как если бы… Я была близка к цели.
Вихрь воспоминаний. Бергдорф Гудмен, отвечавшая за костюмы, обувь… Бездна бижутерии… Поездка в Грейт Нек на вечерний пятничный спектакль. Это было очень популярное место, в котором шли одноразовые вечерние спектакли. Я поехала на своей машине. Генеральная репетиция в Нью-Йорке в Национальном театре, ныне — Недерландер, на Сорок первой улице. Там были сделаны фотографии. Мои, как мне мнилось, были великолепны.
На премьеру в театр Грейт Нек я приехала примерно в шесть часов. Подумала: ой, не буду заходить… Очень страшно. Останусь на улице до последнего. Грим успею наложить в пять минут. С прической у меня вообще никогда не было проблем. Притворюсь, будто ничего особенного мне не предстоит. Зайду примерно в восемь десять.
И я послонялась, съела захваченный с собою обед. Наконец объявилась в театре за двадцать минут до начала — к ужасу всех без исключения. Но я действительно успела управиться с гримом. Оделась. Быстренько пробежала глазами свой текст.
Вскоре после выхода на сцену мне нужно было спародировать гида-француза, которого играл Кеннет Маккенна. По пьесе я вместе со своими матерью и отцом совершала турне по Европе. У меня было хорошее французское произношение.
Эта мизансцена вызвала оживление в зале. Раздались аплодисменты. Естественно, я подумала: вот оно — я звезда. Сразу же во мне родилась самоуверенность. Голос пошел вверх. Темп ускорился. И естественно — для всех, кроме меня самой, — я перестала понимать смысл произносимого мной текста. Слишком высоко… Слишком быстро. Я не чувствовала себя основной партнершей Маккенны — уже мнила себя звездой. Он был Моим партнером.
После окончания спектакля я обратила внимание, что почему-то никто не торопится заглянуть ко мне в уборную, чтобы сказать, как здорово я отыграла. Но поскольку мне еще не доводилось быть основной звездой премьерного спектакля, я, естественно, не знала, как, собственно, все должно происходить. Поэтому подумала: у них там, наверно, какие-то проблемы. Мне и в голову не могло прийти, что проблема — это я.
Некто Харлан Бриггс в этой пьесе играл моего отца, и я предложила подвести его в город. «Чудесно», — сказал он. Мы поехали. Поскольку ни от кого я не услышала чего-либо настораживающего, мне, разумеется, и в голову не приходило спросить его, не сделала ли я чего-нибудь не так. Он же, вероятно, к тому времени уже понимал, что меня решили заменить. Но промолчал. Высадив его, я приехала к себе на квартиру на Парк-авеню. Легла спать…
На следующее утро собралась уж было отправиться на репетицию, как вдруг позвонила Фрэнсис Робинсон-Даф и попросила заехать к ней сейчас же. «Я опоздаю». Она сказала: «Не волнуйся, нареканий не будет».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});