Доктор Данилов в тюремной больнице - Андрей Шляхов

— Разрешите мне ответить на этот вопрос, — Бакланова решительно шагнула вперед. — Лекарственные растения, нужные для лечения конкретного осужденного, никто не запрещает передавать. Мы только не рекомендуем так делать, потому что польза от всех травок довольно незначительная, а хлопот с их завариванием и хранением очень много. Но если родственники настаивают, мы можем принять…

— А это нормально, что родственники должны заботиться о лечении человека, отбывающего наказание?

— А что, по ту сторону забора такой практики уже нет? — Бакланова подбоченилась и вызывающе-недобро посмотрела на длинноволосого. — Наша колония — маленькая частичка нашего государства со всеми его проблемами…

Противиться соблазну сфотографировать представительную женщину-майора, еще и в классической воинственной позе «руки в бока» было невозможно. Бакланову ослепили вспышками и оглушили щелканьем затворов.

Общение с больными вышло скомканным. Зэки, опасаясь ляпнуть лишнего в присутствии начальства, откровенно тупили: повторяли заданные им вопросы, мычали в ответ нечто невнятное, то и дело оглядывались на начальника колонии и майора Бакланову. Данилов сжалился и объявил, что их нельзя утомлять долгим общением, поскольку это мешает выздоровлению, за что получил от начальницы взгляд, полный признательности.

Напоследок кто-то поинтересовался, почему в медчасти нет диагностического и реанимационного отделения? Народ благодаря медицинским сериалам пошел просвещенный. Бакланова ответила, что на сто человек осужденных положена одна стационарная койка, и из пятнадцати коек диагностического отделения реанимацию никак не выкроить.

— Одна койка на сто человек? — заохали гости. — Так мало?

— Стандартный норматив, — ответила Бакланова. — В целом по гражданскому здравоохранению…

— Здравозахоронению, — мгновенно сострил кто-то.

— …такой норматив. В США, к слову будь сказано, ведь мы любим все сравнивать с Америкой, наполовину меньше.

Гости достали мобильники и массово полезли в Интернет, надеясь прищучить Бакланову, поймав ее на лжи, но оказалось, что она сказала правду.

— А еще у нас есть областные больницы, — закрепила успех Бакланова, — и специализированные лечебно-исправительные учреждения для осужденных с ВИЧ или больных туберкулезом. Так что реальное количество коек в уголовно-исполнительной системе выше, чем одна на сто осужденных.

— Почему у вас принято неправильно ставить ударение в слове «осужденный»? — спросила девушка в бесформенном свитере цвета морской волны и в драных джинсах.

— Это профессиональное, как «компас» у моряков, — тут же нашлась Бакланова.

Данилов вспомнил, что многие сотрудники роддомов говорят «новорожденный»…

Возле лотка с газетами Данилов обычно не останавливался. Имея под рукой компьютер, он не покупал газет, предпочитая узнавать новости из Интернета. Но в этот раз, увидев на первой странице «Тверских новостей» знакомое лицо, приобрел сразу три экземпляра. Один себе, в личный архив, который когда-нибудь появится, один в подарок майору Баклановой (вдруг она пропустит миг славы и газеткой не разживется) и последний для того, чтобы пустить по рукам в медчасти.

Статья называлась броско и многозначительно: «Наша зона — часть большой зоны, со всеми ее проблемами!» Помимо фотографии майора Баклановой, размещенной на первой странице, на развороте, где была сама статья, напечатали еще четыре: ворота с вывеской, общий вид, опутанное колючей проволокой здание штрафного изолятора.

Данилову и Глухову достался один абзац на двоих.

«Местные врачи встретили нас радушно и рассказали о своей работе. Стоматолог капитан Глухов („Надо бы поздравить Олега с повышением на два звания сразу“, — подумал Данилов) разрешил понаблюдать за тем, как он работает, а дежурный хирург майор Данилов („Ясный пень — если Глухов капитан, то мне, как более старшему по возрасту, положено быть майором, только почему я хирург?“), у которого в это время не было операций, ответил на наши вопросы. Ответы были откровенными, мы узнали много интересного, и в одной статье места для всего не хватит. Например, отбывающим наказание нельзя получать в передачах лекарственные растения, так как под видом лекарственных растений чаще всего передают наркотики…»

Насколько Данилов помнил, он ничего подобного не говорил, хотя, если судить по рассказам доктора Ахатова, «кайф» пытались передавать в чем угодно.

«…жаль, что времени было мало, впереди нас ждал настоящий лагерный обед из трех блюд с компотом, поэтому общение с медиками было недолгим».

— Страшно представить, что бы я наговорил, продлись общение подольше, — вслух подумал Данилов, пряча газеты в сумку. — И неизвестно, до какого звания я бы поднялся, ответив еще на два десятка вопросов…

Он дочитал статью до конца и нашел ее немного сумбурной, но в целом удовлетворительной. Вымысла и ляпов было не так уж и много, автор явно сдерживал полет фантазии, когда работал над материалом. К чему могут привести журналистские выдумки, Данилов прекрасно представлял.

Глава седьмая

Фтизиатр майор внутренней службы Ахатов Батыр Ильдарович

Наша система, когда я в нее пришел, называлась ГУИН, и форма у нас была не синей, а зеленой, такой же, как и в армии, только петлицы краповые. Внутренние войска. И называлось Управлением по исправительным делам УВД Тверской области.

Меня после окончания интернатуры сразу же призвали в армию — долг родине отдавать. Я был не против, думал — опыта наберусь, в партию вступлю. Тогда без этого о карьере можно было не мечтать, а я бы желал добиться многого, молодым положено хоть чего-то в жизни добиться. «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», — Суворов был прав.

Отслужил я два года на должности врача части в Красноярском крае (жуткая, надо сказать, дыра, настоящая жопа мира, кругом тайга, до ближайшего жилья триста верст), стал кандидатом в члены КПСС (в партию сразу не принимали, надо было год кандидатом отходить, что-то вроде испытательного срока).

На гражданке тогда разрешили кооперативы, в том числе и медицинские. Кооперативы! Это же было что-то такое… невозможное! Мой однокурсник устроился в один такой кооператив и просто озолотился, ну, во всяком случае, он так мне писал. Меня звал вместе работать, соблазняя тем, что работы не больше чем везде (в армии у меня все семь суток в неделю рабочими были), а денег немерено. Суммы называл — закачаешься. У нас командир части, полковник, герой Афгана, столько не получал.

Соблазнил он меня, поэтому срок службы я продлевать не захотел, как меня командиры не уговаривали, демобилизовался, вернулся в Тверь и устроился работать в кооператив, где трудился мой товарищ. Туда, как и в партию, без рекомендаций не брали, желающих было море, еще бы, на такие-то деньги. Полгода все было хорошо, я уже начал подумывать о покупке машины, да не какой-нибудь подержанной «копейки», а новой «девятки», причем непременно вишневого цвета. По тем временам это был самый-самый крутой автомобиль, куда там нынешним «майбахам» и «кайенам», даже песни про него сочиняли. «Твоя вишневая девятка меня давно с ума свела, // Твоя вишневая девятка, ля-ля, ля-ля», — что-то в этом роде.

Но человек строит планы, а судьбу свою не знает. Хозяин кооператива (он был доцентом кафедры урологии) не поладил со своей крышей, очень серьезными ребятами, и его застрелили однажды утром на выходе из собственной квартиры. Две пули в грудь, контрольная в голову. Кооператив прекратил работу, я забрал свою трудовую книжку, сунулся туда-сюда, но полгода не мог найти ничего путного. Проел за это время все, что заработал за предыдущие полгода, о машине и думать забыл, какая может быть машина, когда доходов нет.

Когда понял, что ничего хорошего мне не светит, устроился в приемное отделение четвертой больницы. Гадюшник гадюшником, но особого выбора у меня не было.

В приемное отделение я пошел неспроста, потому что прицел у меня был дальний: быстро выбиться в заведующие, потом повыше. Из заведующего приемным отделением легче на повышение уйти, потому что работа в приемном покое сугубо организационная.

Перестройка, гласность, новое мышление, зарплата была копеечной, даже с ночными и на полторы ставки, к тому же постепенно из магазинов все путное пропало, как продукты, так и промтовары. Хочешь купить — покупай у спекулянтов втридорога. После кооператива тоскливо было, к хорошему быстро привыкаешь.

Однажды соседка-медсестра, которая работала в следственном изоляторе, сказала, что им нужен терапевт (я тогда терапевтом был, фтизиатрия появилась уже потом). Условия в СИЗО были хорошими: звание, значит, два оклада, один по должности, а другой по званию, надбавки, форма, паек. Это сейчас форма и паек никакой особой ценности не представляют, а тогда, когда ничего купить без переплаты было невозможно, товары и продукты ценились больше денег, которые обесценивались на глазах.