Черные дьяволы - Михаил Ноевич Пархомов

Буниным. Они, говорят, сюда частенько наведывались. Отдохнуть, порыбачить. Может, слышали?

— За Федорова не скажу, — ответил Костя Арабаджи. — А вот Куприн и у нас в Балаклаве бывал, мне батя рассказывал. — Он замолчал и поднял глаза на капитан-лейтенанта. — Вы нас зачем сюда привезли, на экскурсию?

— Что ты, тебе ведь было сказано. Отдохнуть, порыбачить, — сказал Сеня-Сенечка.

— Не совсем так, — капитан-лейтенант усмехнулся. — Время для этого вроде бы не совсем подходящее, а?

— Вот и мы так думаем, — вмешался Нечаев. — Быть может, вы нам все-таки объясните?

— Непременно, — перебил его капитан-лейтенант. — Сегодня же объясню. Но сначала… Дневальный! — крикнул он в раскрытую дверь.

Дневальный с боцманской дудкой на груди прищелкнул каблуками.

— Он вас отведет, — сказал капитан-лейтенант, кивнув на дневального. — Располагайтесь, устраивайтесь… Кубрик для вас приготовлен на втором этаже. У нас тут, надо вам знать, корабельный порядок. Подъем, отбой, все как полагается.

— Дело! — Костя Арабаджи кивнул.

Капитан-лейтенант посмотрел на часы.

— Обед через сорок минут, — сказал он. — Встретимся в кают-компании. Прошу не опаздывать.

— Не опоздаем! Мы ведь еще не завтракали, — ответил Костя Арабаджи.

Комнатка, которую капитан-лейтенант любовно назвал кубриком, выходила окнами в заглохший сад. Железные койки были заправлены — не придерешься. Костя Арабаджи прислонил винтовку к стене и с разгона плюхнулся на ближайшую койку. Лафа!.. Еще вчера он даже не смел мечтать о чистых простынях…

— Вы как хотите, а мне все это чтой-то не нравится… — Сеня-Сенечка покачал головой и осторожно присел на соседнюю койку. — То ли госпиталь, то ли санаторий. Сразу и не поймешь. Да, Нечай?

Нечаев не ответил. Сидя на корточках, он запихивал свой вещмешок под кровать. И, когда дверь за его спиной отворилась с грохотом, он невольно вздрогнул.

На пороге стоял верзила-матрос со светлыми рыжеватыми усиками на скуластом лице.

— С прибытием!.. — пробасил матрос и развел руки в стороны, словно хотел сгрести в охапку и Нечаева, и Сеню-Сенечку, и Костю Арабаджи вместе с их койками и тумбочками. — Будем знакомы. Троян, старшина второй статьи. А в миру просто Гришка, Григорий…

Он шагнул вперед, и в комнате сразу стало тесно, и, когда за ним в нее ввалились его дружки, она и вовсе превратилась в душный корабельный отсек. Не повернуться! Кто оседлал стул, а кто взобрался на подоконник.

Троян и четверо его дружков прибыли еще вчера вечером. Откуда? Троян подмигнул: об этом история умалчивает… Их предупредили, чтобы не болтали лишнего. Кто? Разумеется, капитан-лейтенант…

— Брось заливать, Гришка, — сказал веснушчатый матрос в тельняшке с закатанными рукавами. — Тут все свои. А вы откуда, ребятки? — Он повернулся к Косте Арабаджи.

— Из первого полка. Разведчики. А до этого…

— Подходящая анкета, — кивнул веснушчатый и подбоченился. — Ну а мы — дети лейтенанта Гранта. Слышал о таком?

На Костю, однако, его похвальба не произвела впечатления.

— Думаешь, я про детей капитана Гранта не читал? — спросил он с обидой. — Грамотный…

Его слова заглушил хохот. У Трояна проступили слезы. Веснушчатый упал на койку.

— Уморил!.. — Он с трудом сел, держась за живот. — Да мы из отряда лейтенанта Гранта Казарьяна.

— Теперь уже старшего лейтенанта Казарьяна, — уточнил Троян.

Так вот они какие!.. Нечаев с интересом и уважением посмотрел на Трояна. Он слышал об этих лихих разведчиках. О них рассказывали чудеса. Говорили даже, будто у них в отряде есть девушки…

— Только одна, — ответил Троян. — Но мы бы ее и на десяток парней не променяли.

Потом Троян сказал, что вчера их подняли по тревоге. Думали, новое задание. А им говорят: «Собирайтесь». Только пятерым. И повезли. А отряд остался на Татарке. Ребята, должно, отдыхают. А может, снова в тыл к румынам ушли, тут разве узнаешь? Капитан-лейтенант отшучивается. А из второго, который в кепочке ходит, вообще слова не вытянешь.

— Я бы на твоем месте смотался в город, — сказал Нечаев Трояну. — В три часа вполне обернуться можно.

— В город? Легко сказать! А ты попробуй, — ответил Троян. — Ты что, часовых не видал? Не выпускают. Муха и то не пролетит.

— Как? — Костя Арабаджи вскочил. — Мы разве под арестом?

— Понимай как знаешь.

— Тогда я этому капитан-лейтенанту…

— Не поднимай волну! — Нечаев схватил его за руку. — Сиди.

— Так ведь обедать пора, — Костя еле-еле ворочал языком. — Одним воздухом сыт не будешь.

— А как тут харчи? — спросил Сеня-Сенечка. Он всегда был хозяйственным парнем.

— Ну кормят как на убой, — ответил Троян. — Сами увидите.

Длинный стол, накрытый клеенкой в ромбиках, стоял посреди пустой комнаты. Двери и окна, выходившие на веранду, были открыты. Капитан-лейтенант не заставил себя ждать. Рядом с ним уселся штатский, снявший кепочку, и тут оказалось, что он лысый и его темя медно блестит. Капитан-лейтенант уважительно величал его Николаем Сергеевичем.

Дневальный открыл привезенные из города термосы — на даче не было камбуза — и разлил по тарелкам янтарный суп. В центре стола высилась горка ржаного хлеба.

Обедали чинно, степенно. Капитан-лейтенант притворялся, будто не замечает настороженных взглядов.

— Тут некоторые интересуются, — не вытерпел Нечаев, — для чего нас сюда привезли.

— Как для чего? — капитан-лейтенант постарался изобразить удивление. — Купаться будем, плавать… Надеюсь, плавать все умеют?

— Какой моряк не умеет плавать? — обиделся Костя Арабаджи. — Я во всех заплывах участвовал.

— А другие?

Никто не отозвался. Нечаев не поднимал глаз. К чему эта игра? Капитан-лейтенант отлично знал каждого. Он их сам отбирал. А теперь темнит.

Молчание затянулось. Тогда Нечаев не выдержал:

— Допустим, что и остальные умеют плавать, — сказал он. — Вы это хотели от нас услышать?

У капитан-лейтенанта были маленькие хитрые глазки. Когда он щурился, они напоминали мальков, запутавшихся в густой сети морщинок.

— Вот именно, — подтвердил капитан-лейтенант. — Тогда, пожалуй, начнем…

Восемь пар глаз смотрели на него настороженно, цепко. Слышно было, как внизу, под обрывом, монотонно шумит море.

— Давайте знакомиться, — сказал капитан-лейтенант.

Он произнес это так весело именно потому, что по натуре своей был ворчлив, неулыбчив