Черные дьяволы - Михаил Ноевич Пархомов

Одессе. Но больше не будет!..»

Однако сам Нечаев этого не увидел. В ночь высадки десанта он был уже далеко.

Глава пятая

ДОМ С БАШНЕЙ

Священная обязанность каждого гражданина — отдать все свои силы, а если нужно, и жизнь за Родину, за наш родной город. Одесса была, есть и будет несокрушимой крепостью большевизма на Черном море!..

(Из листовки, выпущенной в дни обороны Одессы)

Ночью Гасовский растолкал Костю Арабаджи и велел ему поднять ребят.

Левая рука Гасовского висела на перевязи — шальная пуля задела его, когда они возвращались из разведки.

Судорожно зевая, Костя Арабаджи напялил бушлат. Сеню-Сенечку, который сладко причмокивал во сне, он нежно пощекотал веткой, Нечаеву шепнул: «Подъем!..», а над Белкиным застыл в нерешительности.

Яков Белкин трубно храпел во всю мощь своих необъятных легких. Они у него были что твои кузнечные мехи. Еще в Севастополе, когда все проходили медосмотр, Белкин на глазах у Кости с такой силой дунул в спирометр, что быстроглазая сестрица испуганно замахала на него руками. Испугалась, что он ей аппарат испортит.

С Белкиным надо было быть осторожным. Он не понимал шуток, хотя и был одесситом. И Костя легонько толкнул его в бок.

Проснувшись, Белкин вылупил на Костю глаза.

— Ты чего?

— Тише, всех румунешти разбудишь, — прошепелявил Костя.

Ночь медленно светлела. Взвод за взводом снимался с передовой. Собрались возле штаба полка. Там возле груженой полуторки расхаживал взад-вперед тучный интендант. «Сколько человек?» — спросил он у Гасовского и, когда тот ответил, отозвал лейтенанта в сторону. Поступил приказ: всех моряков переобмундировать. Что, Гасовский, кажется, возражает? Но приказы не обсуждают.

— Ребята бузу поднимут, — сказал Гасовский, качая головой. Уж он-то знал своих ребят, знал всех до одного. Когда-то он сам внушал первогодкам, пришедшим на флот, что морская форма — это такая же святыня, как судовое знамя. Умри, но форму свою не опозорь. Так как же ему теперь сказать другое?.. Не может он объяснить им. Что военная необходимость? Это он сам понимает, на суше в защитной гимнастерке воевать сподручнее. Но сердце, как известно, не всегда в ладах с разумом.

— Ну это уже не моя забота, — сказал интендант. — Не мне вас учить. Что доложить командиру полка?

Гасовский и сам знал, что приказы не обсуждают. Но ему было обидно, что напоминает об этом интендант из штатских, который, по всему видать, сам носит форму без году неделю. Гасовский надвинул козырек на глаза. Голос у него стал хриплым, наждачным. В такие минуты он всегда становился изысканно-вежлив.

— Четыре человека… — произнес он, остановившись перед строем и стараясь не глядеть на своих ребят. — Пожалуйста… Два шага вперед! Смелее, мальчики.

Яков Белкин и еще трое гренадеров, стоявших на правом фланге, шагнули одновременно.

— Разгрузить машину. В момент.

— Есть разгрузить машину…

Тяжелые тюки полетели на землю. Не прошло и пяти минут, как все было кончено. Недаром Белкин работал когда-то грузчиком.

— Осторожнее, — сказал Гасовский, не оборачиваясь. Заложив здоровую руку за спину, он медленно прошелся перед строем и приказал, отчеканивая каждое слово: — Р-раз-де-вайсь!.. Смелее! Не замерзнете!..

— Купаться будем? — ехидно спросил Костя Арабаджи. — Так моря чтой-то не видать.

— Отставить р-раз-говор-рчики! — жестко выкрикнул Гасовский. — Р-разо-бр-рать ар-рмейское обмундир-рование!..

Он глядел себе под ноги.

— Я ужасно извиняюсь, это еще зачем? — счел своим долгом осведомиться Костя Арабаджи. И хлопнул себя по лбу. — Братцы, да это же бал-маскарад. Правильно, товарищ лейтенант?

Гасовский, однако, не удостоил его ответом. Ему было не до шуток. Отойдя в сторону, он принялся наблюдать за тем, как ребята надевают гимнастерки, примеряют штаны. Они поеживались от утренней свежести. Кто стоял пританцовывая, а кто уже сидел на земле… Только Яков Белкин прыгал на одной ноге, стараясь натянуть на себя штанину.

— Братцы, обратите внимание. У Якова корма не влезает, — сказал Костя со смехом.

— Что, малы? — участливо спросил Гасовский, подойдя к Белкину. — Так ты другие возьми…

— Пробовал. Не налезают… — растерянно ответил Белкин.

— А гимнастерка?

Натянув гимнастерку, Яков развел руками в стороны, и она тут же треснула. Гимнастерка была ему до пупа.

— Отставить, — сказал Гасовский, сдерживая смех. — Все обмундирование перепортишь. Скажу, чтобы завтра тебе привезли другое. Верно, товарищ интендант?

— Не знаю, найдется ли на складе. Придется, видимо, по специальному заказу…

— Фортуна!.. — Костя вздохнул, глядя на Белкина, который уже снова надел фланелевку. — И в кого я уродился такой?

Он не скрывал зависти: Яков, по крайней мере, еще сутки проходит в матросской робе. А может, и больше. Как же, станут ему шить по специальному заказу! А там… Интендант уедет — и поминай как звали. Косте было страшно даже подумать, что дружки, оставшиеся на «коробке», могут увидеть его в этой хлопчатобумажной одежонке. Первым делом спросят: что, списали тебя, браток? Или, может, разжаловали в инфантерию?.. Засмеют хлопцы. Как пить дать. В такой гимнастерке лучше не появляться на людях.

— А это что за штуковины? — растерянно спросил Сеня-Сенечка.

— Обмотки, — ответил интендант. — Не видите, что ли?

— А для чего?

— Чудак, это же роскошная вещь, — сказал Костя Арабаджи. — Я о таких всю жизнь мечтал.

И отвернулся. На Сеню-Сенечку нельзя было смотреть без смеха.

— Лейтенант, где вы?

Близоруко вглядываясь в лица моряков, интендант искал Гасовского.

— Что там еще? — Гасовский появился из-за автомашины.

— А тельняшки? Распорядитесь, чтобы они их сняли. Мы выдадим новое белье.

— Ну это ты, дорогой товарищ, брось, — тихо ответил Гасовский. — Тельняшек они тебе не отдадут, понял? Я их лучше знаю. Не отдадут — и все.

Он рассек ребром ладони воздух. Ничего не выйдет!.. Да знает ли этот интендант, что для моряка полосатая тельняшка? Ребята лягут костьми… Глаза Гасовского стали яростными, злыми. Он редко выходил из себя, а тут повысил голос:

— Будем считать, что этого разговора не было.