Напряжение - Владимир Ильин

— Он взрослее, чем кажется. Есть такие скучные взрослые слова, как конкурс на поступление, блат, льготы. Ты не знаешь их значений, а Семен уже начал о первой из них задумываться. Без второй вещи Семен не сможет поступить в университет. С третьей сможет — но ее смогу дать ему только я, отец — одиночка инвалид.

— А? — не понимая, переспросил я.

— Он сможет учиться в хорошем университете, если я его усыновлю, — расшифровал дядя Коля. — Поэтому согласился.

— Понятно… А он знает про меня?

— Нет, — коротко качнул сторож головой. — И ты не говори. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Это если я всю физику выучу — вообще спать не буду?!

— Это поговорка, — отмахнулся дядька. — Не знает — переживать не будет. И выдасть тебя не сможет.

— Он не станет, — убежденно произнес я.

— Я тоже так думаю, но давай не рисковать.

Сторож некоторое время молчал, разглядывая поверхность стола и размазывая капельки воды пальцем. Показалось — решал, говорить мне что‑то или умолчать.

— А еще, когда придет время вытаскивать тебя отсюда, мне лучше быть давным — давно уволенным. — Все‑таки сказал он. — Знаешь, что такое месть?

— Ага. Это то, что Машк сделал с вашими тапками, — согласно качнул я головой.

— Ну вот. Что — о?

Я бы пояснил, но в этот момент срочно доедал остатки вафель. Интуиция!

Три следующих месяцев прошли, как ванильная тянучка — и вроде не торопишься, прислушиваясь и наслаждаясь, но вот — и нет ее, кончилась вся.

Все это время дядька носился по городу и интернату, меняя красивые фигурные бутыли с коричневой водой на серые справки и довольные улыбки преподавателей, Семен почти ночевал у нас в комнате, устало вглядываясь в десяток книг с цифрой восемь на обложке. А я, лежа на постели, медленно нагревал свой браслет, доводя до алого цвета, и остужал вновь — если окружить руки даром, оказалось совсем даже не горячо.

Пока за этим делом меня не поймал дядька.

— Комнату спалишь, — почему‑то совсем не зло сказал он, изучая раскаленный до темно — красного обод в моей руке.

— Не, — глянул я в его сторону и перевел взгляд обратно, убедившись, что запрещать пока ничего не будут.

— И что ты… чувствуешь? — С осторожностью в голосе спросил он, присаживаясь на край постели.

— Любопытно просто, — пожал я плечами, разглаживая металл пальцами.

— Любопытство — это хорошо, — одобрительно улыбнулся дядька. — Вот если бы скука — тогда совсем плохо. Даже хуже злости.

— Почему? — Надел я браслет на запястье, давая ему остыть на руке, и присел, развернувшись в его сторону.

— Дар управляется эмоциями. Нас учили через злость, для рядовых отлично подходит. Там думать не надо, вызвать в себе легко — знай, ненавидь противника или препятствие. Когда меня повысили, я злился на начальство, на погоду, иногда камешек в ботинок подкладывал. А когда поумнел — злился на жизнь. — Пустился дядька в воспоминания.

Я хоть и не все понимал, но не переспрашивал — интересно ведь. А слова потом пойму.

— Злость мешает думать. На старших офицеров учат иначе, через гордость, верность, честь. Это очень сильные эмоции, большая сила ими удерживается и управляется. Такие спокойно могли держать частную армию даже в одиночку, сутками. Бывали, правда, осечки, когда вместо гордости дар офицера управлялся тщеславием. И ведь не сразу такое прознаешь — задачи‑то офицер выполняет, а когда выясняется, что ради медальки он целый отряд отличных ребят в землю уложил, тогда уже поздно…

— А почему скука — это плохо? — Когда пауза затянулась, решил все таки я спросить.

— Представь такого монстра, — вкрадчиво начал он, — который сжигает человека, потому что ему скучно. Он рушит дома, потому что скучно. Страшно?

— Н — но человек ведь не обязательно будет… делать это все?

— Дар влияет на мозги. — Постучал сторож пальцем по виску. — Поэтому, кстати, слово аристократа нерушимо. Они воспитываются через честь рода, для них немыслимо переступить через слово, это часть их души. А если в душе человека — скука, то вся его жизнь превратится в постоянные поиски новых впечатлений. Самые доступные из них, при наличии силы и власти — война, страдания других людей. Он не сможет ничего создавать — потому что это долго и скучно… Поэтому я… испугался, когда тебя увидел сегодня, — завершил он.

— А любопытство и дар — они дружат? — Стало мне любопытно.

— Хм, — почесал он затылок, — Не знаю даже. Вроде ничего страшного вспомнить не могу. У Целителей — сострадание и любовь, — еле слышно начал перебирать он. — У Палачей — голод…

— А у ученых?

— У ученых, чтобы ты знал, гордыня чаще всего. — Почему‑то подмигнул он. — Там ведь деньги выбивать надо, на исследования, а для этого характер надо — ого — го! На одном любопытстве далеко не уйдешь. Даже клановые ученые, вот у кого денег точно хватает, те тоже на Чести и Долге. Все ради Рода, все во славу Клана! Так что про любопытство сам узнавай… да ты и узнаешь — дар заставит.

Через две недели Семен завершил год со всеми пятерками. А еще через день, казалось, весь интернат провожал двух человек — большого, с клюкой, неуклюже ковыляющего к ограде по мощенной дорожке, и маленького, с портфелем в одной руке и рукой нового отца в другой. Та рука, как все знали, сторожа не слушалась, да и сам он был калекой — о чем зло шутили себе под нос старшеклассники, по пояс высовываясь из окон. И завидовали — как и все остальные. Потому что у них не было даже такого папки.

А меня перевели в старшую группу. Оказывается, не полагается ребенку жить одному, а я выгляжу достаточно взросло, чтобы занять койку в большом зале на третьем этаже.

Я только успел перенести одеяло на новую постель и расстелил простынь, как на матрас напротив бухнулся темноволосый крепыш с наглыми карими глазами. Мазнул по нему взглядом — вроде бы с Семеном в одном классе учился, и они даже дрались. Значит, мстить собрался. Между тем, парень положил ногу на ногу и принялся демонстративно меня разглядывать.

— Говорят, ты хороший парень? Калеке помогал? В сортире пальчиками придерживал, а? — Осклабился желтой улыбкой местный.

На потеху подошла вся комната, с интересом ожидая продолжения беседы.

— Я не слишком хорош, чтобы смешно ответить тебе прямо сейчас, — честно признался я.

— Ха — ха!

— Поэтому я просто сломаю тебе нос.

На следующий день меня вернули обратно.

Глава 7. Погрешность в один день

— Мама, мама, я нашла братика!

Маленькое светловолосое чудо в снежно — белом платье повисла на руке статной красавицы.