Рома едет. Вокруг света без гроша в кармане - Роман Свечников

В следующем притоне нам везет – есть горячая вода. Тоненькая струйка комфорта, к которой по очереди припадают мужики, и довольное жизнью звериное урчание разносится по всему гостиничному этажу. Я сильно удивляюсь, когда мне удается подловить в этой дыре призрачный, как паутина, wi-fi. Тут же звоню знакомому своего друга, который живет в Улан-Баторе. Парень заверяет, что без проблем впишет нас у себя. Меня начинает наполнять давно забытое чувство уверенности в завтрашнем дне. Эта мысль бодрит, и все неудобства вдруг приобретают временный характер.

Утром следующего дня мы решаем вскипятить чайку, но в номере нет чайника, и я достаю свою горелку. Наконец-то чай без соли! Потом мы разгружаем одну из машин и едем в соседнюю деревню. Водитель долго разговаривает с хозяином какого-то дома, затем они выпивают жбан водки, и мы вместе грузим в машину все, что есть в этом доме, вместе с домом. Выясняется, что в сложенном виде юрта занимает места не больше, чем два холодильника. Мы грузим телевизор, стиральную машинку, небольшую тумбочку и мешок с одеждой. Это все имущество семьи из пяти человек.

В полдень наконец выезжаем из городка. Впереди нас ждет небольшой подарок – сто километров асфальта. Но особой радости на лицах водителей не наблюдается, наверное, потому что они уже знают о буре, которая нас совсем скоро настигнет. Через несколько километров мы попадаем в такой шторм, что наши восьмитонные корветы то и дело слетают с дороги и стремятся разбиться о камни. Видимость падает до пяти метров. Ко всему прочему выясняется, что водитель нашей машины подслеповат – он постоянно теряет трассу. Мы со штурманом начинаем яростно орать и махать руками в нужном направлении, каждый раз, когда наша фура вновь и вновь соскальзывает с асфальта и направляется в степь.

Ползем со скоростью двадцать километров в час. За пять часов проезжаем почти сто километров. Буря из песка и снега не прекращается. На совете стаи решаем искать деревню, которая должна быть в нескольких километрах на юге. Грузимся по машинам, сползаем с асфальта и направляемся в степь. Восемь пар глаз вглядываются в целину. Через час из метели на нас выплывает присыпанная снегом деревенька. Выясняется, что здесь живет семья Медведя. Мы размещаемся в юрте. Женщины начинают готовить еду – опять эти гигантские порции. После ужина мы все вместе с бабами, плечом к плечу, ложимся на полу. Юрта отлично прогрета.

Следующий день в точности повторяет день предыдущий. Но вечером нас ждет сюрприз. Я сижу и ем лапшу в компании наших водителей. Вдруг в юрту вваливается какой-то пьяный мужик и начинает горланить что-то по-монгольски. Медведь спокойным тоном отвечает на выпады пьянчуги, но эти слова только нервируют нежданного гостя. Он срывает с себя рубашку и набрасывается на Медведя. В быту Медведь мог бы с легкостью порвать этого пистона, но сейчас, сидя за столом, он в невыгодном положении и вынужден занять оборонительную позицию. Я перепрыгиваю через стол, наваливаюсь всем телом на обидчика и обхватываю его руками сзади. Медведь, пользуясь моментом, заваливается на спину и всаживает пяткой в челюсть сопернику. Дебошир откидывается назад, и мы вместе летим на пол. Драка закончена.

Вспоминая этот день, я понимаю, что тогда своими действиями заслужил уважение в бригаде. Даже старый ворчливый водила с херовым зрением, который всю дорогу угрюмо косился в мою сторону, после драки начал угощать меня конфетами, хотя до этого делился ими только со штурманом.

Выписка из дневника: Монголия. День седьмой. Сижу в машине. До Улан-Батора осталось максимум 150 км. Мы снова пробили колесо. Уже ночь, а у нас нет целой запаски. На улице -30º С. В машине немного теплее. Я херею. Последние полчаса пытаюсь соскоблить корку льда с внутренней стороны лобового стекла. Уже часа четыре мои пальцы ног не подают признаков жизни. Осталось просто поджечь к черту эти сраные грузовики, чтоб хоть как-то согреться. В Улан-Батор мы попадем только ночью, и нас там никто не ждет. Парень, который согласился нас принять, в самый последний момент отказал. Я уже вижу, как мой труп стынет на тротуаре в -30º С, в ветер и снег.

В пять утра мы десантируемся возле огромного логистического центра в Улан-Баторе. Морально готовимся с Женей идти искать для сна подъезд потеплее, но один из водителей подзывает нас и говорит, что снимет нам отель на ночь. Мне хочется обнять его и расцеловать.

Весь следующий день я трачу на попытки познакомиться с каким-нибудь местным жителем, чтобы вписаться к нему на ночлег. Но дело не идет, и ближе к ночи мы стоим у входа в буддийский монастырь. Я стучу в дверь, открывает лысый парень лет пятнадцати. Я жестами объясняю ему, что нам с Женей негде ночевать. Парень просит подождать у входа, пока сбегает за учителем. Вскоре к нам выходит высокий молодой монах в буддийской рясе. Я по-английски обрисовываю ситуацию. Он делает несколько традиционных звонков, просит нас показать паспорта и предлагает переночевать на полу в его комнате.

Мы интересуемся у этого парня, почему он решил стать монахом. Все, что он может ответить: здесь дают бесплатную еду, жилье и возможность учиться до бесконечности. Большинство его учеников из бедных семей. Монашество для них – хороший способ не париться о своем будущем. За них уже все решили – трехразовое питание, бесплатное жилье и горловые песнопения. На вопрос, кем бы он хотел быть по жизни, парень отвечает, что хотел бы стать ламой.

Панельная вселенная

Две следующие недели я проживу в Улан-Баторе. По большей части в хостеле за пять баксов – двухкомнатной конуре, насквозь провонявшей корейской жратвой. В комнатах смердит так, что я прихожу сюда буквально на несколько часов, чтобы поспать. На соседней кровати живет китаец, который день и ночь смотрит на ноуте детское порно, а рядом с ним – американец, который рассказывает своим подругам по телефону о том, как в двадцать три года лишился девственности.

Весь Улан-Батор выглядит как спальный микрорайон, постройка которого затянулась на десятилетия. Здесь практически нет деревьев, холодно и грязно. Я брожу по окраине города и постепенно впадаю в апатию. Я представляю, как в этих панельных коробках с тусклыми грязными окнами скрываются сотни маленьких вселенных. Таких маленьких, что их можно собрать в ладони.

Я заглядываю в окна кафе и баров, которые занимают первые этажи этих панельных коробок. Монголы в черных куртках, сидя под серебристыми гирляндами новогоднего дождика, бухают водку с килькой и пялятся в зомбоящик. От этой картины хочется плакать и блевать одновременно. Если я буду снимать кино про самый безнадежный город на земле, приеду за натурой в Улан-Батор.