Закон благодарности - Г. Котницкий

Мы быстро управились с делами, отказались от ужина, который радушно предлагали гостеприимные зимовщики, и, даже не перекусив, пустились в обратный путь. Но выскользнуть из западни, приготовленной Арктикой, не удалось.

Как это часто бывает на Севере, внезапно все вокруг заволокла плотная пелена тумана. Пытаясь вырваться из него, Нехаев начал набирать высоту. Стрелка высотомера, установленного в пассажирской кабине, поползла вверх. Тысяча метров, полторы тысячи, две… Натужно ревет мотор. Стекла иллюминаторов словно залеплены ватой.

Мы не сразу заметили, что вертолет пошел на снижение, так как в тумане чувство высоты теряется. До земли оставалось пятьсот метров, триста, двести, сто… Кругом все так же бело. Буквально метрах в десяти стала заметна земля — тундра, покрытая толстым слоем снега. Сядешь сюда, увязнешь так, что больше уж не взлетишь.

Нехаев осторожно ведет вертолет над землей. Не дай бог попадется какой-нибудь бугорок: такое сальто совершим, что и костей не собрать!

Но поиски посадочной площадки завершились более или менее благополучно. Увидев черневшее внизу пятно, свободное от снега, Нехаев осторожно прикоснулся к нему колесами. Это оказалась галька: видно, вертолет сел где-то на берегу океана, еще спящего под ледовым панцирем.

— Слезай, приехали! — сказал Нехаев, выходя из пилотской кабины. Он снял шлем, достал из кармана носовой платок. Только тут мы все заметили, что лицо его мокро от пота, волосы слиплись. — Туман все закрыл на сотни километров. Сообщил на базу, что пошел на вынужденную, а где сели — шут его знает. На карте помечено, что где-то поблизости должно быть старое охотничье зимовье. Чуть-чуть прояснится, взлетим, поищем. А пока будем ждать у моря погоды, как говорится…

— А долго ждать придется? — наивно спросил Юра Тимошкин.

— Может, сутки, может, десять, — спокойно ответил Владимир Иванович.

В кабине установилось тягостное молчание.

— Значит, так, — нарушил его Нехаев. — Поскольку командир отвечает за жизнь и здоровье пассажиров, командовать и принимать решения буду я. Вас прошу подчиняться. Первое: все съестные припасы сдать. Сидеть придется неизвестно сколько, продовольствие будем экономить.

Он обвел всех испытующим взглядом и продолжил:

— Второе — всем одеться потеплее. Все, что есть теплого, — на себя. А для вас придется изобретать какую-то другую обувь, — кивнул Нехаев на Юрины туфли.

Тимошкин невольно поджал ноги.

— И третье. Надо искать дрова и строить какое-то убежище.

В вертолете нам не высидеть: через полчаса он остынет и тут будет холодней, чем снаружи. А костер в нем не разложишь. Такие-то дела. Ну, а пока начнем с продовольствия.

Мы полезли в свои чемоданчики. Сложенные на газете, наши запасы выглядели жалко: две банки мясных консервов, два полузасохших бутерброда, оказавшихся в портфеле у Парамонова, плитка шоколада, извлеченная Юрой Тимошкиным из кармана, полбуханки хлеба и кусок любительской колбасы, взятые в дорогу мною.

— Плюс наш бортпаек, — сказал Нехаев, разглядывая скудные эти припасы. — Что ж, несколько дней продержимся.

— Аркаша, — обратился он ко второму пилоту, когда продукты были убраны, — теперь бери кого-нибудь, ну вот хоть Егора Петровича, — Нехаев кивнул в мою сторону, — и отправляйтесь на поиски топлива. На берегу что-нибудь должно валяться. А мы тут займемся благоустройством.

И вот мы с Аркашей медленно идем вдоль береговой черты. С одной стороны — торосистый лед, с другой — заснеженная тундра. И между ними вьется, как дорога, широкая полоса гальки.

То ли ветры выдули весь снег, то ли растаял он здесь быстрее — трудно сказать. Одно хорошо, что мы сели на эту полосу: знаем, что находимся на берегу и есть шансы найти какой-никакой плавник для костра.

Видимость — метров пять, не больше. Но нам с Аркашей повезло. Едва отойдя от вертолета, мы наткнулись на полуистлевший тускло-серого цвета ящик. Это было уже топливо. Потом попался обломок весла, словно обглоданный каким-то острозубым зверем. За веслом нашлась корабельная полочка для графина и двух стаканов, еще не потерявшая естественного цвета.

Шли мы на небольшом расстоянии друг от друга. Сначала молчали, лишь изредка обменивались короткими фразами, а присев покурить, разговорились.

Второй пилот Аркадий Замышляев летал с Владимиром Ивановичем около года, был совсем молодым полярником и потому просто боготворил своего бывалого командира.

— Если бы хоть маленькие оконца были, Владимир Иванович довел бы машину до цели, — пуская дым колечками, говорил Аркаша. — Вот, когда мы перегоняли этот вертолет сюда с завода, нас тоже в одном месте прижало. Ну, думаем, все: сейчас сядем где-нибудь, и жди потом «добро» на вылет неделю или больше. «Ну что, хлопцы, домой летим или садимся?»— спрашивает Владимир Иванович. Конечно, домой! Больше месяца не были. Но — молчим. «Все ясно, — подмигнул Владимир Иванович. — Попытаемся вырваться из тумана». И пошел набирать высоту. Вырвались. Обогнали туман на несколько часов. Потом он как лег — над всем Заполярьем! Нелетную погоду тогда объявили больше чем на неделю.

Замышляев помолчал, потрогал зач: ем-то застежки-молнии на своей куртке и продолжал:

— Может, и в этот раз, не засиживайся мы долго на каждой «точке», успели бы уйти от тумана.

Я подумал, что командир вертолета действительно не зря торопил нас на остановках. А тогда мне (да и не только мне!) это казалось прихотью пилота. Какая разница: полчаса или час посидеть на «точке»? А вылети мы часа на два раньше в обратный путь, возможно, и не было бы этой вынужденной посадки.

Перекурив, мы с Аркашей двинулись дальше, тщательно подбирая выброшенные осенними штормами на берег щепки, обломки досок, аварийных корабельных брусьев, боченочных клепок.

В общем, на костерок дров набрали.

Когда вернулись к вертолету, увидели, что оставшиеся тоже не сидели сложа руки. Из лыж и чехлов было сооружено некое подобие чума — с отверстием для дыма вверху, вполне защищавшее от ветра. Правда, ветра уже не было, зато туманная сырость пронизывала до костей, и у всех было одно желание — согреться.

Я-то чувствовал себя довольно сносно в своей зимней куртке, только ноги немного застыли. Парамонову и летчикам тоже, видно, холод не причинял особого беспокойства. А вот Гордееву в его пальто, похожем на шинельку, и корреспонденту в демисезонном никто не позавидовал бы. Гордеев наглухо застегнулся, опустил у шапки уши, но видно было, что это нисколько не спасало его от холода. Хорошо хоть обут он был в теплые ботинки. У Тимошкина ноги были чем-то обмотаны. Приглядевшись, я понял, что это простеганные поролоновые чехлы из вертолета. Юра поднял воротник, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы, но унять дрожь не мог.

Чум поставили в некотором отдалении от вертолета, брезентовые стенки его привалили снегом, чтобы не поддувало снизу, — получилось вполне надежное убежище.

— Ну вот сейчас разведем костер и поедим заодно, — заметно повеселев, сказал Владимир Иванович и, взглянув на часы, добавил: — Самое время ужинать: девятнадцать часов.

Чум внутри оказался довольно просторным. Тесно прижавшись друг к другу, мы смогли уместиться в нем, оставив посредине пятачок для костра.

Бортмеханик принес из вертолета тряпку, смоченную в керосине, сырые дрова вспыхнули, блики пламени заплясали по стенкам, излучая тепло.

Гордеев и корреспондент первыми влезли в чум, пристроились поближе к огню. Сидеть можно было лишь на корточках, ибо на холодной гальке да на принесенном из вертолета металлическом трапике долго не усидишь.

Вот тут я оценил преимущество летных меховых кожаных штанов. Нехаев, Аркаша и бортмеханик Федя сидели прямо на земле — хоть бы что!

Владимир Иванович выдал каждому по ломтику хлеба, по две галеты, вскрыл банку мясных консервов.

— Поскольку чайник мы не захватили, будто к теще на блины собрались, а не в Арктику, — с горькой усмешкой сказал он, — воду придется греть в консервной банке. Поскорее освобождайте ее.

И он пустил банку по кругу.

— А теперь, Федя, — обратился Нехаев к бортмеханику, когда банка освободилась, — приделай сюда проволочную дужку.

— Это мигом.

Федя ползком выбрался из чума и вскоре вернулся обратно с банкой, набитой снегом. В ее стенках он пробил дырки, продел проволоку, так что банку с помощью палки можно было без опаски держать над огнем.

Снег растаял быстро, вода закипела, но ее оказалось чуть-чуть на донышке.

А костерок между тем догорал. Взметнулись ввысь в последнем усилии язычки огня, алые головешки начали меркнуть, тускнеть, и вот они уже превратились в горку сероватого пепла. В чуме сразу стало темно и холодно.

— Хорошего понемножку, обогрелись, а теперь за дело, — скомандовал Нехаев. — Пойдем все искать топливо. Без костра долго не продержимся.