Трио для квартета - Елена Холмогорова

Опять валил снег. Его в эту зиму было столько, что, казалось, он никогда не растает. Светило солнце, как бывает только в конце февраля, и уже понемногу вползал в ноздри пока еще иллюзорный запах весны.

Особенно не размышляя, она перешла дорогу и направилась к Пушкинскому музею. Давно она не была здесь! А народу-то сколько, в гардеробе даже пришлось ждать, чтобы освободилось место. Ничего здесь не менялось. И все так же, если стоять спиной к Давиду, можно видеть колоннаду Парфенона, а повернув налево и пройдя мимо крылатых гигантов, попасть в любимый Египетский зал. Как впервые в жизни смотрела Маша на античные скульптуры, никогда ее не восхищавшие и даже скорее раздражавшие своей отполированной стерильностью. Но после Балюниного навязчивого увлечения мифами статуи ожили, и она даже представить себе не могла, что так подробно запомнила сюжеты.

Маша вернулась домой странно удовлетворенная, будто начала претворять в жизнь какой-то давно выношенный и дорогой ей план.

Митя позвонил вечером, часов в девять, был краток и суховат:

- Сегодня, Маша, самый подходящий день, чтобы попросить у вас прощения. Что я и делаю. Простите меня.

- Я в церкви о вас думала, Митя, простите меня.

- После таких расшаркиваний остается только расцеловаться, - неловко пошутил он.

Маша с радостью попыталась подхватить его тон, но вышло жалко:

- Да, идиллия. "Обнимитесь, миллионы!"

- Ну, это уже совсем из другой оперы, вернее, симфонии.

- Какой вы, Митя образованный, прямо страшно.

- Да и вы, Маша, не то чтобы имеете за душой два класса церковно-приходской школы.

- Ладно вам, но как раз сегодня, правда, как культурная, посетила музей изобразительных искусств имени товарища Пушкина.

- Жаль, что не позвали.

- В другой раз.

- Буду ждать. Всего хорошего.

- До свидания.

День завершился, круг замкнулся, по телевизору опять и опять показывали службу в храмах, просветленные лица, а Маше не хватало настоящего очищения. Ей хотелось поплакать. Но Бог не дал ей слез.

Неужели прошел год? Маша медленно ходила по квартире, вспомнила посыльного с магнолией. Как она выросла! А подаренная на работе драцена уже выглядит настоящей пальмой. Но совершенно выбило ее из колеи поздравление Мамонтовых. Как из прошлой жизни. Сейчас невозможно представить себе, что Балюня была тогда в полном порядке, и все страшные месяцы ее умирания, все эти несчастные греки, нелепые требования, физическая немощь были еще впереди.

Она почему-то вспомнила, как на сороковой день заставила всех слушать трио Чайковского, то самое, "для квартета", и думала о том, что за столом собрались "самые близкие" люди, которые на самом деле бесконечно от нее далеки. И сегодня, в день рождения, банальная истина, что одиночество сильнее всего ощущается в праздники, подтвердилась в очередной раз. Ей невесть с чего пришла в голову идея собрать своих филфаковских однокурсниц. Они не виделись лет пять, тогда был какой-то юбилей института, как водится, сговаривались не терять друг друга, встречаться и, как оно бывает в реальности, с тех пор даже не перезванивались. Конечно же, они не помнили про ее день рождения, а Восьмое марта для их девичника было днем мотивированным. В пределах телефонной досягаемости оказались человек пятнадцать, с поправкой на отговорки придут семеро. Отговорки были разные, по большей части, шитые белыми нитками. А вот честных было две. Люда сказала тоном, не допускающим возражений: "Да как я покажусь, 54-й размер в натяг..." и Катя: "Понимаешь, я сижу у зятя на шее, с двумя внуками вожусь. А они куда-то в гости намылились, так что я на цепи".

Маша, конечно, не зря собирала ровесниц, ей было чем похвастаться. Хотя на новую работу она выходила только через неделю, визитки уже ровной стопкой лежали на видном месте (рифленые - глянцевые уже не в моде). Верочка действительно ею занялась с таким увлечением, с каким маленькие девочки причесывают и наряжают новую куклу. Как Маша ни сопротивлялась, категоричное "короткая стрижка молодит" победило, а свитер, очень шедший ей, но слегка тесноватый теперь, и впрямь не "обтягивал", а "облегал", хотя фигура никаких изменений не претерпела. Это, впрочем, обещалось впереди, поскольку Верочка с утра сообщила ей, что дарит новый купальник, а Сережа - воскресный абонемент в бассейн на аквааэробику - "чрезвычайно эффективно".

Подготовка к обеду больших хлопот ей не доставила, главным образом, на стол накрыть, а так - все в складчину и заранее обговорено. Поначалу было грустновато, чувствовали себя немного скованно, стандартно рассказывали про жизнь, кто-то демонстрировал фотографии детей-внучат. Но постепенно разговорились, развеселились, и когда звонил телефон, Маше приходилось уходить на кухню, чтобы расслышать пожелания, хотя хохот подвыпивших "девушек" доносился и туда.

Митя позвонил, когда Маша разносила мороженое с ликером, "на десерт", язвительно отметила она, услышав в трубке его голос:

- Маша, с днем рождения. Я не вовремя, у вас гости?

- Да.

- Ну и хорошо. Маша, у меня к вам одно-единственное, короткое, но настоятельное пожелание: не меняйтесь. Не надо вам ни молодеть, ни хорошеть, ни умнеть, оставайтесь такой же, ради Бога, не меняйтесь.

Вечно он ее сбивает с толку! Надоело! Маша даже ногой топнула с досады. Она только и нацелена на то, чтобы меняться! Ей-Богу, нарочно испортил настроение - хотел, чтобы не в радость стали аккуратные прямоугольники визиток и зеленый изумруд на безымянном пальце, подаренный Володей... Зачем он смущает ее душу? Он змей-искуситель. Он сеет смуту, он - смутьян. Какое странное, полузабытое и оттого такое свежее и точное слово. Она повторила несколько раз "Митя-смутьян, Митя-смутьян", делая ударение на "тя", и только тут поняла, что пьяна. Надо же... Голова кружилась, знакомые предметы вдруг изменили очертания и предательски наступали на нее невесть откуда взявшимися углами. Хотелось немедленно сесть прямо на пол, но, по счастью, на ее пути оказалась табуретка.

Маша с кем-то разговаривала, с кем-то прощалась... Потом перед глазами немного посветлело. Стало стыдно, хотя все ее весело утешали.

Все-таки девочки есть девочки. Даже посуду перемыли.

Празднование Машиного дня рождения в издательстве на сей раз было совмещено с "отвальной", а потому организовано пышнее и торжественнее обычного. Настроение у нее было замечательное: все как-то устраивалось само собой, сложности разрешались помимо нее. С начальством после Володиного разговора никаких объяснений не потребовалось. Поздравили с повышением, вздохнули, что, мол, грустно будет без нее, - и только. Но главным подарком для Маши была неожиданно спокойная реакция Надюши. Она хотела, чтобы та узнала обо всем от нее, но таинственный телеграф, отлаженный в любом учреждении, сработал безукоризненно: Надюша была уже в курсе.

- Как я рада за тебя, - Надюша даже впала в несвойственную ей патетику, - справедливость так редко торжествует, а ты безусловно достойна лучшей участи. Для меня, сама понимаешь, какой это удар, но мы летом махнем куда-нибудь, давай, что ли, на Кипр? Там и наболтаемся вдоволь.

Маша сочла необходимым, придав лицу соответствующее моменту скорбное выражение, пробормотать какие-то слова сожаления, но они утонули в Надюшином энтузиазме. К счастью, она была убеждена, что усилия по устройству Машиной судьбы наконец-то увенчались успехом, что все случившееся - ее личная заслуга.

- Я всегда тебе говорила: Володя - беспроигрышный вариант, а ты, дура, еще чего-то нос воротила. И как благородно он все обставил...

Через некоторое время Маше не без труда удалось направить Надюшину энергию в русло практической подготовки к празднику. И в очередной раз она поразилась практичной мудрости подруги:

- Непременно позови своих родных - повод не только позволяет, но располагает.

Действительно, присутствие Сережи и Верочки выглядело вполне уместно, Маше было приятно, что они услышат о ней столько лестного, пусть знают, какая у них сестра-тетка неоценимая. Сережа покорил издательских дам своей галантностью и добавил вечеру пикантность, какую всегда придает появление потенциального жениха в преимущественно женском обществе. Верочка с ее африканской прической произвела настоящий фурор, а Машу просто повергла в шок: на лацкане кургузого пиджачка была приколота Балюнина брошка! И вовсе она не выглядела чужеродной, наоборот, придавала модному прикиду характер игры, "на самом-то деле я знаю, как надо". Да-а, и впрямь, видно, ничего-то она, Маша, не понимает...

Директор произнес проникновенную речь, начав с того, что, оно, конечно, "у нас незаменимых нет", но все же... В качестве памятного подарка вручена была - веяние времени - электронная записная книжка. Володя также не отстал, картинно с поклоном приложил руку к груди: "Не велите казнить, велите миловать, что отнимаю у вас несравненную Марию Александровну. Оправдать меня может только то, что ее труд послужит благу и процветанию всего нашего издательского дома".